Эстетика и социология

Ю. Н. Давыдов, Искусство как социологический феномен. К характеристике эстетико-политических взглядов Платона и Аристотеля, «Наука», М. 1968, 285 стр.

Новая книга Ю. Давыдова посвящена теоретической проблематике, возникающей на стыке эстетики и социологии. Нет сомнений в актуальности этой проблематики.

Социология вновь становится призванной играть значительную роль в исследовании социального контекста искусства. Всем уже ясно, что определение «вульгарная» не является ее постоянным эпитетом. Но какова действительная связь между социологией и эстетикой? Вопрос этот далеко не праздный и для эстетической теории, и для практики эстетического воспитания. Увлечение социологией, в частности применительно к искусству, порой становится модой со всеми присущими ей крайностями. С одной стороны, раздаются требования вообще заменить эстетику социологией искусства, которая якобы даже способна конкретно-социологическими методами определять художественную ценность произведения. С другой стороны, как реакция на такого рода поползновения, возникает намерение «оградить» эстетику от социологии вообще.

В книге Ю. Давыдова взаимоотношения между эстетикой и социологией характеризуются следующим образом: «Эстетика издревле стремилась двигаться «изнутри» искусства, отправляясь от акта художественного творчества, от своего метафизического толкования смысла этого акта; что же касается социологии искусства, то ее первые – самостоятельные! – шаги были связаны, напротив, с ориентацией на «внешний» контекст бытия искусства, на акт восприятия художественного произведения публикой» (стр. 31). Однако в книге «Искусство как социологический феномен» убедительно выявлена и показана взаимосвязь между эстетическим и социологическим подходами к рассмотрению художественных явлений. Автор исследует влияние различных типов социального отношения к искусству на развитие его эстетико-философского осмысления. Ю. Давыдов делится с читателем интересным наблюдением. Выявив ряд типов социально-эстетического отношения к искусству (например, отношение, ориентированное на познавательную функц

ию искусства, или на его этический аспект, или же на его компенсативную роль и т. д. .¹), он утверждает, что и в истории нашей эстетической мысли мы находим теоретическое обоснование того или иного типа социального отношения к художественному произведению.

Основным же материалом для исследования социологического аспекта эстетико-философской мысли об искусстве в книге Ю. Давыдова является античная эстетика, точнее говоря, эстетико-политические воззрения Платона и Аристотеля. Античность издавна была своеобразной лабораторией, в которой опробывались самые животрепещущие понятия и идеалы. Автор рассматриваемой книги следует этой традиции, не без основания полагая, что миниатюрные древнегреческие города-государства – полисы – «проиграли» целый ряд вариантов решения тех проблем, которые перед человечеством возникли лишь в нашем столетии. К таким проблемам относится и проблема «свободного времени», и проблема «массового сознания». Социология искусства XX века не может не изучать взаимодействие искусства с такими социальными факторами, как увеличение свободного времени, развитие средств массовой коммуникации. Поэтому обращение к тому, как аналогичные вопросы ставились и решались в истории эстетики и предыстории социологии искусства, имеет немаловажное значение для современной науки об искусстве и для самой социологии, для которой искусство, по определению Ю. Давыдова, «дает модель коммуникации по поводу свободы» (стр. 29).

Помимо предисловия и введения, намечающих теоретически основательно, как говорят социологи, «программу исследования», книга «Искусство как социологический феномен» содержит две части: «Платоновский идеал и греческое искусство» и «Искусство в свете этико-политического миросозерцания Аристотеля». Автор скрупулезно анализирует произведения великих античных мыслителей, приводит все основные тексты, относящиеся к исследуемой проблеме. Книга порой напоминает своего рода хрестоматию по социологически препарированной эстетике Платона и Аристотеля. Это, разумеется, хорошо. Читатель получает возможность самостоятельно проверить достоверность делаемых автором заключений. Однако из всех своих предшественников по исследованию античной эстетики автор упоминает лишь одного Шпенглера. Правда, не только упоминает, но критически анализирует шпенглеровскую концепцию «аполлоновского» искусства, показывая на ее негативном примере необходимость углубления как эстетического, так и социологического подходов к искусству вплоть до той точки, где они начинают сливаться друг с другом. Во всем же последующем изложении автор остается один на один с Платоном и Аристотелем, не упоминая даже какие-либо труды по древнегреческой эстетической мысли, хотя бы в виде библиографической справки.

В книге Ю. Давыдова показывается внутренняя связь между философско-эстетическими и социально-политическими идеями и у Платона, и у Аристотеля. Перед этими крупнейшими древнегреческими мыслителями стояла, в сущности, одна задача: как вывести античный полис из состояния перманентного кризиса, в котором он оказался в связи с обострением социальных антагонизмов?

Платон полагал, что выходом из этого кризиса может быть только такое общественное устройство, в котором будет реализован его социальный идеал, предусматривающий кастовое членение общества, возглавляемое царствующими философами. Художественная политика, планируемая в идеальном государстве Платона, исходила из необходимости всемерно стабилизировать аристократически-кастовое государство. Ю. Давыдов детально показывает, как такого рода социальный подход к искусству детерминирует понимание афинским философом основных эстетических проблем. Так, Платон выступает за единство эстетического и этического. Но это единство, по его теории, должно в самом эстетическом безжалостно отсекать все, что выходит за пределы служения Благу и Справедливости, олицетворяемых идеальным государством. За пределами такого этико-политического прокрустова ложа, на котором философ распластал эстетическое, оказывается даже наслаждение. В форме принципа наслаждения, по наблюдению Ю. Давыдова, Платон усматривал утверждение «принципа индивидуальной свободы», свойственного ненавистному для него демократическому общественному строю. Платон резко выступает против «подражательных» искусств, в которых он справедливо усматривает антагониста насаждаемой им системы воспитания граждан своего государства. Искусство признается Платоном только в его охранительной функции. Все, что не соответствует такому искусству, должно быть строжайше запрещено «убеленными сединой» законоохранителями. Искусство, превращенное в орудие «справедливости», должно полностью заполнить досуг граждан, совершенно изъять у них свободной время, которым каждый человек мог бы пользоваться по своему усмотрению.

Платон выступает против демократического строя со всеми присущими ему художественными явлениями, усматривая в самой демократии возможность перерождения в тиранию. Это соображение было не лишено исторического основания. Однако, опасаясь тирании, философ противопоставляет ей, так сказать, аристократическую «тиранию», философски освященный деспотизм, требующий в свою очередь эстетического освящения. И нельзя не согласиться с Ю. Давыдовым в том, что «неумолимой платоновской логике» мы обязаны «обнаружением несовместимости двух мировоззренческих и общественно-политических тенденций; первой – ориентированной на конечное, посюстороннее, земное, человеческое, – и предполагающей демократию и свободу, принцип равенства и свободное искусство; второй – ориентированной на бесконечное, потустороннее, сверхаемное, божественное, – и предполагающей аристократию и авторитаризм, принцип неравенства и сакрализованное искусство, выступающее в качестве инструмента подавления человеческой индивидуальности» (стр. 172).

Перед Аристотелем стояла, в сущности, та же задача, что и перед Платоном. Но, в отличие от своего учителя, Аристотель полагал, что полис может благоприятно существовать при определенном сочетании демократических и олигархических принципов, что путем комбинации политических сил «лучшие граждане» будут возглавлять демократически ориентированное государство. Поэтому, если для Платона искусство рассматривается только через призму его воспитательной функции во имя упрочения идеального государства, то для его ученика, помимо воспитательного значения, искусство выступает, по словам Ю. Давыдова, в функции «социально-манипулятивной».

Такая социальная ориентация обусловливает, как во многих случаях убедительно раскрывается в рецензируемой книге, постановку и решение Аристотелем целого ряда философско-эстетических проблем. Отношение к искусству как к орудию манипулирования страстями толпы объясняет то большое внимание, которое Аристотель уделял риторике и трагедии, выступающей в его учении как средство социальной интеграции. Он не игнорирует, подобно Платону, наслаждение, которое дает искусство, но стремится раскрыть механизм наслажденческого воздействия художественных произведений для достижения социально-манипуляторских целей. Он поэтому учитывает реальное существование различных типов отношения людей к искусству и в соответствии с этим полифункциональность самого искусства. Музыка, например, способна у разных социальных слоев вызывать либо «интеллектуальное удовольствие», либо исполняет роль этического воспитателя, либо становится средством «очищения» аффектов, либо побуждает к «физиологическому» наслаждению. Ю. Давыдов выявляет в воззрениях Аристотеля общие типы социально-эстетического отношения к искусству, которые выражают зафиксированное Аристотелем противоречие между универсальностью искусства и социально обусловленной ограниченностью способов его освоения (см. стр. 270 – 272).

Однако в изложении Ю. Давыдова эстетические понятия Аристотеля не всегда делятся без остатка на социально-политическую их интерпретацию. Так, не убеждает доказательство существования у Аристотеля концепции феномена «эстетической рамки». Вряд ли есть основание прямое высказывание Аристотеля о том, что «подражание» неприятному предмету доставляет нам удовольствие в силу самого познавательного акта, представлять как удовольствие, получаемое в результате эффекта «эстетической рамки» – неосознанного ощущения нереальности неприятных вещей (см. стр. 218). Ведь Аристотель и в трактате «О частя к животных» недвусмысленно объясняет «невыразимые наслаждения» от наблюдения над теми животными, «которые неприятны для чувств», деятельностью познавательных способностей.

Исключительно социологический подход к категории прекрасного также обедняет ее реальное историческое содержание. Рецензент не может разделить тот взгляд, по которому «и в платоновском и в аристотелевском словоупотреблении «прекрасное» фигурировало почти в том же качестве, в каком оно фигурирует в нашем обыденном словоупотреблении, где оно носит скорее этический оттенок, чем эстетический, и скорее связано с представлением о благе, чем с представлением о красоте» (стр. 255) .².

Но будем справедливы. Эти, кстати сказать, немногочисленные увлечения чисто социологической трактовкой эстетических понятий не вытекают из теоретической позиции Ю. Давыдова, который, выявляя тонким анализом взаимосвязь социологических и эстетических характеристик искусства, четко определяет особенности искусства именно в качестве социологического феномена. Будучи таковым, искусство выступает как специфический социальный организм, как своеобразное социальное отношение, как определенная область разделения труда, как предмет «производства» для одних общественных групп и предмет «наслаждения» – для других.

Социология искусства и призвана исследовать искусство как социологический феномен. Эстетика, конечно, также не может абстрагироваться от социального бытия искусства и всей сферы эстетического. При изучении этого бытия эстетика не может не обращаться к социологии вообще и к социологии искусства в частности и в особенности. Но для постижения специфики эстетических явлений, синтетических по своей природе, эстетика должна стремиться к комплексному использованию различных подходов и методов научного исследования – социологического и психологического, гносеологического и аксиологического, теоретико-информационного и семиотического. Центральная задача эстетической методологии – раскрытие взаимосвязи эстетики и других областей знания. Книга «Искусство как социологический феномен» основательно и творчески исследует один из важнейших аспектов этой задачи – взаимоотношение эстетики и социологии.

г. Тарту

1. Известным подтверждением этой типологии отношения к искусству могут служить данные, полученные социологической лабораторией Тартуского университета в результате конкретно-социологического исследования отношения читателей к газете, проведенного под руководством Ю. Вооглайда. Оказалось, что у равных категорий читателей интерес к искусству по-разному коррелирует с интересом к расширению кругозора, с интересом к морали, с интересом к развлекательному и т. д.[↩]
2. В капитальнейшем труде А. Ф. Лосева «История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон» («Искусство», М. 1969) превосходно показано многообразие значения термина «прекрасное» в эстетике Платона (см. стр. 283 – 288). Различные аспекты категории прекрасного в учении Платона и Аристотеля автор настоящей рецензии стремился определить в статье «Проблема прекрасного и общественный идеал в античной эстетике» («Ученые записки Тартуского государственного университета», вып. 165. Труды по философии, VIII, Тарту, 1965, а также в журнале «Kunst und Literatur», Berlin, 1966, Heft 5, 6).[↩]