Эстетические уроки Жан-Поля
Жан-Поль, Приготовительная школа эстетики (серия «История эстетики в памятниках и документах»), М., «Искусство», 1981, 448 с.
Дел у сегодняшней практической германистики предостаточно: издательская, исследовательская и переводческая инертность (по Пушкину – наша национальная болезнь) заставляла в былые годы кружить вокруг одних и тех же имен и подчас игнорировать имена другие, ничуть не менее привлекательные и достойные. С трудом, мучительно искал дорогу к русскому читателю великий Гёльдерлин, до сих пор неизвестны в надлежащем объеме Лафатер, Гаман, Ленд, Новалис, Тик, Брентано и даже Гофман! Из писателей последующей эпохи отсутствуют Готхельф и Штифтер. И все же имя Жан-Поля в этом ряду содержит в себе наибольший, пожалуй, упрек, оно воспринимается как особенный пример несоответствия между мировым значением писателя и количеством изданий его произведений на русском языке. Ведь последнее русское издание Жан-Поля относится к 1937 году Издательский долг по отношению к этому яркому художнику рубежа XVIII – XIX веков мы еще раз ощутили в полной мере, прочитав недавний перевод удачного жизнеописания Жан-Поля, принадлежащего перу известного писателя Гюнтера де Бройна («Прогресс», 1978). Книга де Бройна, соединяющая в себе элементы увлекательной биографии и серьезного литературоведческого исследования, убедительно вскрывает как сам факт растущего культурного влияния Жан-Поля, так и его корни. Правильность выводов, к которым приходит де Бройн, подтверждает и знаменитый трактат Жан-Поля «Приготовительная школа эстетики», выпущенный издательством «Искусство».
Дело в том, что творчество Жан-Поля, столь многое сплавившего в своем поэтическом тигле из эстетических метаний современной ему эпохи – от классицизма и «Бури и натиска» до романтизма и даже первых ростков бидермайера, – явилось одним из главных воплощений немецкого национального литературного стиля. В теоретических работах последних лет (например, в «Теории литературных стилей», издаваемой в ИМЛИ) принято выявлять двойную, диалектически организованную модель национального литературного стиля – на уровне, так сказать, гармоний и дисгармонии. Причем отмечено, что на уровне дисгармонии (в русской литературе линия Гоголь – Достоевский) национальные особенности выявляются даже резче, чем на уровне гармонии (Пушкин – Толстой).
Так и в немецкой литературе: конечно, Гёте – «величайший немец», солнце немецкой словесности, но он – так уж устроена природа – не может существовать без своего антипода. А луна, если воспользоваться этим метафорическим образом, – несомненно, Жан-Поль. Нет другого писателя, в творениях которого в такой степени были бы сфокусированы «низовые», «неочищенные», не обработанные в духе высокой гармонии особенности немецкой культуры, где, как ни в какой другой культуре, соседствуют и борются друг с другом резкие противоположности, несовместимости – вкус и безвкусица, идеальное и вульгарное, романтический порыв и педантичный расчет, горние выси и пошлость. Неохватные и композиционно несоразмерные романы Жан-Поля («Титан», «Геспер» и другие) – словно бездонная емкость, где собраны эти немецкие чрезмерности, в которых идеально прекрасное грозит вот-вот перейти в слащавую красивость. Еще более наглядно эти крайности проявляются в живописи: Каспар Давид Фридрих, Отто Рунге или Арнольд Бёклин дают почувствовать, как из неописуемо, немыслимо красивых и утонченных ландшафтов иной раз почти проглядывают открытки с кошечками и бумажные ковры с лебедями.
И в эстетическом трактате Жан-Поля много всего неожиданного, непредвиденного, с точки зрения школьной риторики даже нелепого, во всяком случае, его рискованно рекомендовать юноше, готовящемуся к экзамену по поэтике. Жан-Поль не стал рядиться в застегнутый на все пуговицы профессорский мундир, не смог этого сделать далее шутовства ради, да, видимо, и не захотел обуздывать свой темперамент всеядного писателя-юмориста.
Во вступительной статье А. Михайлов вычленяет три момента, которые выделяют труд Жан-Поля среди многочисленных, отчасти выдающихся эстетических памятников Германии рубежа XVIII – XIX веков и придают ему особую, непреходящую ценность. Во-первых, это погруженность в текущий литературный материал – а «текли» в ту пору произведения Гёте и Шиллера, Гёльдерлина и Новалиса, Канта и Гегеля; Жан-Поль был очевидцем и сотворцом самой продуктивной в истории немецкой культуры эпохи и дал о ней надежные и обстоятельные показания в своем трактате. Во-вторых, Жан-Поль, этот «немецкий Стерн», один из крупнейших в европейской литературе юмористов, как никто другой обозревал весь до тонкостей освоенный им на практике арсенал комического, о котором оставил авторитетные и обстоятельные суждения, занявшие половину всего труда. И в-третьих, трактат Жан-Поля не стал чисто теоретическим, он – плод особого, как раз в эту эпоху ставшего возможным и необходимым, синтетического жанра, соединившего художественность и философичность, пластику и рефлексию. По сути дела, Жан-Поль пишет трактат так же, как писал романы: это очищенный от сюжетных ходов, характеристик и описаний интеллектуальный роман или, точнее, развернутое культурфилософское эссе, каковые распространятся столетие спустя в духовно напряженной эссеистике начала века.
Особый синтетический характер книги Жан-Поля в значительной степени определен и той ролью, которую она призвана была играть в литературной борьбе эпохи. А. Михайлов в своей статье подробно разбирает не утратившие и по сию пору интереса обстоятельства этой борьбы, сосредоточивая внимание на таких стержневых эстетических антиномиях, как классическое и романтическое, романтизм и нигилизм, а также таких специфически переосмылеявых Жан-Полем категориях, как подражание, природа, пространство космоса, пластика, юмор и др. Юмор прежде всего полновластный хозяин всей книги; поставленный в ее содержательный центр, он в то же время навязывает ей композиционные эскапады, которые, если вдуматься, не противоречат логике целого.
Однако чтобы вскрыть и выявить структурный стержень этой логики, понадобилось эстетическое чутье исследователя, энциклопедическая эрудиция комментатора, четкость и последовательность переводчика. Все эти качества воплотил в себе здесь А. Михайлов, проделавший огромный труд, который, в ряду других аналогичных усилий, может составить честь современной отечественной филологической науке.
Если и можно о чем подосадовать, читая книгу, так это об излишней сжатости, не всегда оправданной лаконичности служебного аппарата. В целом он очень хорош, максимально широк по количеству привлеченных работ и ссылок на них. Но ссылки эти слишком часто даются без всяких разъясняюще-оценочных комментариев. Автору, глубоко проработавшему литературу о Жан-Поле и его эпохе, не составило бы труда кратко охарактеризовать те работы, на которые он ссылается, – а польза для читателя была бы значительно больше.
Новый том, представляющий очередной памятник мировой эстетической мысли, поучителен по меньшей мере в двух аспектах. Первый – это открытие русскому читателю неизвестной ранее страницы мировой эстетической мысли, знать которую необходимо. И второй – так сегодня нужно работать в области филологии.