Еще о многообразии

Выступление Ю. Рыбакова дает основания думать, тревожиться, спорить. Здесь есть интересные мысли, острые положения, неожиданные сравнения. Меня особенно заинтересовало то место, где говорится о благополучном существовании театра «бытового», «нравственного», «семейно-эпического» (все эти определения, естественно, условны) и о трудностях в жизни театра героического, театра интеллектуального.

Театр В. Розова, А. Арбузова, А. Володина имеет, как говорит Ю. Рыбаков, все – своих актеров, режиссеров, критиков, поклонников, привычки, традиции. Театр же больших идей, символов, героики, театр, продолжающий линию «Оптимистической трагедии», – этот театр, считает он, у нас пока пасынок, и, естественно, здесь нет новых побед и новых открытий.

Как всякая схема, это выглядит искусственно. Но не в искусственности деления видятся мне просчеты Ю. Рыбакова. Все же примем его определение для того, чтобы понять, как «спокойно», «безоблачно» работают наши драматурги в области нравственно-бытовой литературы. Стоит вспомнить хотя бы трудные дни А. Володина. У всех на памяти и пьесы этого драматурга, такие, как «Фабричная девчонка», «Пять вечеров», «Старшая сестра», «Назначение» и другие, и критические статьи об этих пьесах, где речь шла и о мелкотемье, и о незначительности идей, и о маленьких людях, и еще бог весть о чем. Пьесы эти шли с трудом и мало. А. Володин перешел в кинематограф, и вот сейчас кино имеет отличного сценариста. Так на самом деле «спокойна» работа драматурга, не уходящего от быта и характеров в область «чистых» идей и символов.

Я думаю, что быт, реальная жизнь людей, обычный ход существования – самый сложный участок писательской деятельности, самый ответственный участок работы литератора. Именно здесь труднее всего отделываться общими местами и уходить от противоречий. Ощутимость материи, осязаемость быта, достоверность окружения – на этом фоне особенно явственно проступает любая фальшь, становится ощутимой и для автора, и для читателя (зрителя) любая неправда.

И наоборот, театр идей, как называет его Ю. Рыбаков, театр «чистых» идей, символов, категорий, на мой взгляд, гораздо более «легкий» театр. Писать категории, право же, легче, чем писать характеры, судьбы, жизни, – здесь ты безвоздушен, здесь ты неоспорим, потому что не поддержан реальностью, не поддержан материей. Подходящий пример – пьеса А. Левады «Фауст и смерть» и спектакль в Театре имени Маяковского. Да, там не было борьбы характеров, была борьба идей, борьба категорий, как и хочется Ю. Рыбакову. Но зрителю выдержать это было трудно. Были все необходимые для таких пьес слова, как то: «эфир», «Люцифер», «пантеон», «космос» и т. д., но не было живой жизни, реального человеческого интереса. Фауст – это в первую очередь характер, а потом уже из этого вытекают все связанные с этим образом идеи.

Откуда пришла эта мысль: сегодня устарела борьба характеров, – сегодня нужна борьба идей? Неужели характеры так унифицировались, что уже ничего не решает личность, но все решают массы и «идеи»? Неужели мастерство написания характеров уже сужено у нас до такого предела, что интерес к этому театру исчерпан? Но ведь именно сейчас, сегодня, когда идет большая общественная, психологическая работа по развитию всех возможностей личности и ее самобытности, – именно сейчас нельзя драматургии расставаться с характером. Люди обретают сейчас более стойкие, цельные, нравственные характеры, – и вдруг именно драматургам, певцам борьбы, от них отказаться? Я думаю, это неверно.

Да и потом о каких, собственно, идеях, ведущих борьбу в нашей драме, идет речь? Прежде чем давать литературе звучные лозунги и призывы, стоит подумать о жизненном обеспечении этих лозунгов, этих призывов. При воплощении в жизнь лозунга «борьба идей» может получиться в конце концов не борьба идей, не борьба мировоззрений, а столкновение взглядов, мнений, принципов.

Право же, пойди литература этим путем, дело снова может кончиться столкновениями между передовиками и отстающими, сознательными колхозниками и несознательным председателем колхоза…

Некоторые товарищи предлагают искать новые формы в области театра масок. Наверное, можно это делать, – но неужели за счет театра характеров, быта?