Е. Ю. Скарлыгина. Русская литература ХХ века: на родине и в эмиграции

Е. Ю. Скарлыгина. Русская литература ХХ века: на родине и в эмиграции. М., СПб.: Нестор-История, 2012. 312 с.

Книга Елены Скарлыгиной — характерный образчик университетской науки в позитивном смысле этого слова. То есть науки, сориентированной не на культ факта, а на поиски реальных исторических закономерностей, имеющих общекультурное значение и потому актуальных для вузовского преподавания.

Разнообразный по составу, сборник статей в целом посвящен вольнодумно-гуманистической традиции в отечественной словесности минувшего века. Персонажи первой части — Бабель, Пастернак, Мандельштам, Окуджава, Трифонов, Эйдельман. О них — краткие и емкие этюды, среди которых особо запоминаются те, в которых выявлены биографические пересечения между Окуджавой и его единомышленниками (в частности, описывается хранящийся в Бремене блокнот Эйдельмана, где тот собирал «Сюжеты для Булата»).

Далее следуют литературный портрет журнала «Новый мир» времен Твардовского, основательный очерк истории неподцензурной культуры 1960-1980-х годов (издававшийся прежде в виде учебного пособия) и эссе об исторической роли самиздата и тамиздата. Когда-то описываемые в книге феномены входили в джентльменский набор читателя-интеллигента и, что называется, в рекламе не нуждались. Сегодня о них надо практически «с нуля» рассказывать молодым филологам. Эти разделы книги написаны с энциклопедической установкой на объективность и достоверность: перечни имен и названий педантично выверены, описываются не только либерально-западническая линия неподцензурной литературы, но и почвенническая (например, «Вече» Владимира Осипова). Фактографический уровень книги вообще высок, мне бросилась в глаза лишь одна ошибка на странице 157, где Петру Вайлю достался инициал правозащитника Бориса Вайля (кстати, ушедшего из жизни в 2010 году, на год позже, чем Петр). Еще из мелочей уже второй части книги: отрадно, что афоризм «Мы не в изгнании, мы — в послании», часто приписываемый Мережковскому (а то и З. Гиппиус), Е. Скарлыгина справедливо атрибутирует Н. Берберовой, но к этому стоило добавить, что основой для крылатого выражения послужило берберовское стихотворение «Я отлетаю в поздний час…» (1927), где есть строки: «Я говорю: я не в изгнанье, /Я не ищу земных путей, /Я не в изгнанье, я — в посланье, /Легко мне жить среди людей». Но это к слову.

Точно и тактично проведена в книге граница между авторами самиздата/тамиздата и теми писателями, которые считали для себя принципиально необходимым публиковаться только на родине. Автор внятно повествует о печатной судьбе «Детей Арбата» А. Рыбакова, защищает Ю. Трифонова от неадекватных упреков в «конформизме» (со стороны Ю. Дружникова и Г. Свирского). Нельзя не согласиться с тем простым доводом, что «и Солженицына, и Ю. Трифонова «рвал из рук» один и тот же читатель — мыслящая советская интеллигенция» (с. 128). Вместе с тем в книге отдается должное и эстетическому новаторству неподцензурной поэзии и прозы, и ее чрезвычайной коммуникативности: «Самиздат и тамиздат не могли быть скучными!» (с. 125). Да, о таком читательском интересе, с которым поглощалась запрещенная литература, современному «высоколобому» писателю приходится только мечтать.

Исследовательский конек Е. Скарлыгиной — «третья волна» русской литературной эмиграции, которой отведена вторая часть книги. «Третья русская эмиграция» по сути уже в прошлом. Продолжается чествование ее корифеев (Юз Алешковский, к примеру, недавно снискал «Русскую премию»), но в целом это уже объект исторического исследования. Е. Скарлыгина увлеченно рассказывает о нью-йоркском «Новом журнале» и его создателе Романе Гуле, по сути дела впервые выстраивает историю журнала «Континент», рисует портрет его редактора Владимира Максимова.

В книге обнаруживается немало болевых точек: и в связи с общественно-литературной позицией Солженицына, и в истории газеты «Русская мысль». Е. Скарлыгина касается и чисто эстетического противостояния «архаистов» и «новаторов» (А. Волохонский, Е. Мнацаканова, А. Хвостенко) внутри «третьей волны». Впечатляет эпизод 1977 года, когда А. Галич был шокирован, увидев в числе участников эмигрантской конференции в Венеции Алексея Хвостенко, которого он считал «черной богемой» (с. 166). За всеми этими сшибками и конфликтами стоит большая историческая драма, которую еще предстоит воссоздать в полном масштабе.

Книгу удачно завершает короткая заметка «»Продолжительные уроки» (о преподавании истории советской литературы на факультете журналистики МГУ в 1970-1980-е годы)». Автор рассказывает о своих учителях — Г. Белой и А. Бочарове, о том, как основатели кафедры литературно-художественной критики в нелегких условиях «застойного» времени осуществили реальный прорыв, переступили границу между советским каноном и «запрещенной» словесностью, между литературой метрополии и эмиграции. Это теперь уже тоже история — университетской науки и той традиции вольнодумной филологии, которая в дальнейшем получила широкое продолжение и развитие.

ВЛ. НОВИКОВ