Э. Кассире р. Философия Просвещения

Выход в свет первого русского перевода классической книги Эрнста Кассирера о философии Просвещения является знаковым в современных условиях не только России. Просвещение было и, похоже, пока еще остается одной из несущих конструкций Большого мифа европейской истории и в этом качестве по-прежнему влияет на историю всего человечества. Многие исследователи единодушны в том, что сейчас человечество пребывает в инерционной, сумеречной фазе просветительского проекта, который стремительно становится «уходящей натурой».

Книга Кассирера вышла в свет в Тюбингене в 1932 году, и трудно себе представить, что предчувствие назревавших в Германии, но касавшихся всего человечества событий никак не повлияло на содержание написанного. Вероятно, в книге следует видеть некую упреждающую, хотя, возможно, и полубессознательную, полемику со все более сгущавшейся идеологической средой, стремившейся поглотить тот «свет разума», который просветители некогда довольно легкомысленно считали вездесущим, всемогущим и неугасимым. В пользу такого предположения говорит прежде всего сам стиль изложения – вязкий и уклончивый, иногда прихотливый, витиеватый и выспренний, несущий на себе очевидные следы некоторого травматического опыта и апокалиптической тревоги. Трудно отделаться от впечатления, что взволнованность и сбивчивое многословие изложения, некоторая хаотичность структуры и явная боязнь завершить мысль, поставить точку, не осветить еще одну, только что всплывшую деталь (некоторые абзацы занимают три страницы) вполне подобны очерчиванию вокруг себя магического круга и в то же время предательски выдают тайную неуверенность в силе этого средства в тот момент, когда все дойдет до дела.

Из контекста книги можно понять, что для Кассирера главным в Просвещении является выдвижение некоторого планетарного проекта всеобщности как средства преодоления своевольной единичности, телесной и духовной партикулярности. В сущности, это совпадает с характеристикой Просвещения в качестве антифеодальной идеологии, претендующей на роль плацдарма для общечеловеческого прорыва в будущее и безжалостно пресекающей все попытки сепаратных игр, в какой бы области их ни обнаруживал планирующий, упорядочивающий и регулирующий разум. Ведь феодализм – это прежде всего хаотическое сосуществование множества особенных экономических, политических и социокультурных форм, или, если говорить на языке современного культурологического пантекстуализма, множества партикулярных и даже приватных, ревнивых по отношению друг к другу текстов.

Напротив, Просвещение – это установление господства некоторого единства, обладающего, однако, внутренней дифференциацией. Это – легитимация единого текста, внутри которого отныне только и допускается столкновение всех локальных текстов. Таким образом, Просвещение означает начало формирования системы культурных универсалий, без которых невозможен не только Большой миф европейской истории, но и все его последующие стилизации.

Кассирер пишет: «Задача заключалась в том, чтобы осмыслить Просвещение не столько в его широте, сколько в своеобразной его глубине; в том, чтобы показать не столько множественность исторических проявлений и результатов, сколько единство мыслительного источника и основополагающего принципа Просвещения <….> Напряжения и развязки, сомнения и решения, скептицизм и непоколебимую веру философии Просвещения нужно увидеть и объяснить, исходя из единого центра, если мы хотим обнаружить ее подлинный исторический смысл» (с. 7 – 8).

В этом контексте рецензируемая книга «представляет собой опыт такого подхода к истории философии, который вместо того, чтобы фиксировать и описывать только итоги и результаты, стремится обнаружить формообразующие силы <…> изнутри определившие эти итоги и результаты. В истории развития философских учений и систем такой подход стремится представить прежде всего «феноменологию философского духа», ставя своею целью проследить то прояснение и углубление, которых достигает философский дух в своей работе над чисто-объективными проблемами в том, что касается его самого – его сущности и его назначения, его основного характера и его миссии» (с. 8). И наконец, в подтверждение выдвинутых ранее герменевтических гипотез о мотивациях книги утверждается, что «мы должны найти подход, позволяющий не только увидеть век Просвещения в его собственном облике, но также вновь освободить те изначальные духовные силы, которые произвели и образовали его облик» (с. 15).

Понятно, что именно поэтому первая глава книги Кассирера посвящена анализу формы мышления в эпоху Просвещения. Этот анализ проходит под знаком некоторой общей констатации, которая затем конкретизируется применительно к просветительскому философствованию. «Все энергии духа, как ни различны его направления, – убежден Кассирер, – остаются в пределах общего силового поля с единым центром. Многообразие и разнообразие культурных образований – это только полное развитие и выявление одной, единообразной и целостной по своей сущности формообразующей силы. Там, где XVIII столетие хочет назвать эту силу, выразить эту сущность в одном слове, оно именует ее «разумом»» (с. 18 – 19).

И далее проговаривается самое главное относительно универсальной исторической силы, в конкретную историческую эпоху, в общем-то, довольно случайно именуемой «разумом»: «Разум – один и тот же для всех мыслящих субъектов, для всех наций, эпох и культур» (с. 19). Все остальное содержание главы посвящено развертыванию этого тезиса с привлечением к анализу концепций Р. Декарта, И. Ньютона, Г. В. Лейбница, Вольтера и других мыслителей и представляет собой образец блестящего, хотя местами и довольно рутинного, историко-философского очерка.

Логика изложения подводит Кассирера к анализу понятия природы (вторая глава) и обусловленных этим понятием форм психологии и теории познания (третья глава). И здесь изложение также оказывается в значительной степени рутинным, профессорским в смысле подчинения некоторым подразумеваемым дидактическим задачам.

В четвертой главе, посвященной идее религии, интонации заметно изменяются, выдавая значительно большую заинтересованность. Основные проблемы, рассмотренные в этой главе, касаются догмы первородного греха и проблемы теодицеи, идеи толерантности и обоснования «естественной религии», тезиса о взаимосвязи религии и проблемы истории, которой посвящена пятая глава, озаглавленная с необычной по сравнению с названиями всех других глав экспрессией – «Завоевание исторического мира». Кассирер с самого начала подчеркивает, что для эпохи Просвещения характерно рассмотрение проблем природы и исторических проблем в единстве, с помощью одних и тех же средств мысли и с позиций универсальной методики «разума», а затем развивает этот тезис. Так, если математическая физика могла трактоваться как «факт» (хотя и довольно проблематичный), то в истории невозможно начинать с факта науки.

Поэтому Просвещению было необходимо завоевать исторический мир и понятийно обосновать его. Особая заслуга в решении этой задачи принадлежит, согласно Кассиреру, П. Бейлю, ставшему не только логиком новой историографии, но и ее этиком. Именно Бейль выдвинул требование освобождения исторических феноменов от искажающего воздействия конфессиональных, политических, национальных пристрастий. Большое внимание Кассирер уделяет также взглядам Дж. Вико, Вольтера, Ш. Монтескье, И. Г. Гердера.

Шестая глава посвящена проблемам права, государства и общества, а в седьмой, заключительной, главе анализируются проблемы эстетики. При этом, если изложение правовых и социально-политических аспектов философии Просвещения выглядит довольно стандартным, то лейтмотивом заключительной главы становится тезис о Просвещении как веке критики. Кассирер пишет: «Персональный союз философии и литературно-эстетической критики проявляется во всех выдающихся умах Просвещения, и ни у кого из них он не является простой случайностью; везде и всюду в основе этого союза лежит глубокое и внутренне необходимое объективное соединение самих проблем (с. 303). Поэтому, как считает Кассирер, Просвещение оказалось способным ввести критику в жизнь в качестве средства постоянного самообновления духа.

Положением о самообновлении духа и завершается книга, почему-то не содержащая заключения, в котором основные идеи сочинения были бы представлены в итоговом виде. В результате создается впечатление, что книга загадочно оборвалась на полуслове и автор удержался от окончательного выражения того, что для него в исследуемом предмете является самым главным. Ответы на главные вопросы так и не даны, а «изначальные духовные силы Просвещения», вопреки первоначальным намерениям, так и не «освобождены». Наиболее правдоподобным объяснением этого кажется предположение, что бросающаяся в глаза незавершенность обусловлена какими-то особенностями той полубессознательной полемики, о которой говорилось выше.

Можно ли в книге найти ответы на вопросы о том, в чем же Кассирер видел спасительную сущность Просвещения и что подпитывало его сомнения в действенности просветительской идеологии в ситуации, вызывающей стойкое ощущение последнего шанса? Хотя необходимость ответить на указанные вопросы должна была существенно определять мотивы написания книги, все же представляется, что данные Кассирером ответы неполны, несистематичны, но и далеко не всегда лежат на поверхности.

Труд Кассирера представляет собой классический образец такого историко-философского исследования, которое можно было бы назвать культурологическим. Хотя Кассирер работает почти исключительно с текстами философов-просветителей и немногочисленными критическими источниками, широта охвата культурных реалий вызывает восхищение.

Мастерский перевод В. Махлина настолько совершенен, что кажется, будто читатель держит в руках оригинал. Несомненно, что рецензируемая книга займет достойное место среди фундаментальных текстов, определяющих гуманитарное образование и исследования в области гуманитарных наук в России.

А. ПИГАЛЕВ

г. Волгоград