Э. Кассире р. Философия Просвещения

Выход в свет первого русского перевода классической книги Эрнста Кассирера о философии Просвещения является знаковым в современных условиях не только России. Просвещение было и, похоже, пока еще остается одной из несущих конструкций Большого мифа европейской истории и в этом качестве по-прежнему влияет на историю всего человечества. Многие исследователи единодушны в том, что сейчас человечество пребывает в инерционной, сумеречной фазе просветительского проекта, который стремительно становится «уходящей натурой».

Книга Кассирера вышла в свет в Тюбингене в 1932 году, и трудно себе представить, что предчувствие назревавших в Германии, но касавшихся всего человечества событий никак не повлияло на содержание написанного. Вероятно, в книге следует видеть некую упреждающую, хотя, возможно, и полубессознательную, полемику со все более сгущавшейся идеологической средой, стремившейся поглотить тот «свет разума», который просветители некогда довольно легкомысленно считали вездесущим, всемогущим и неугасимым. В пользу такого предположения говорит прежде всего сам стиль изложения – вязкий и уклончивый, иногда прихотливый, витиеватый и выспренний, несущий на себе очевидные следы некоторого травматического опыта и апокалиптической тревоги. Трудно отделаться от впечатления, что взволнованность и сбивчивое многословие изложения, некоторая хаотичность структуры и явная боязнь завершить мысль, поставить точку, не осветить еще одну, только что всплывшую деталь (некоторые абзацы занимают три страницы) вполне подобны очерчиванию вокруг себя магического круга и в то же время предательски выдают тайную неуверенность в силе этого средства в тот момент, когда все дойдет до дела.

Из контекста книги можно понять, что для Кассирера главным в Просвещении является выдвижение некоторого планетарного проекта всеобщности как средства преодоления своевольной единичности, телесной и духовной партикулярности. В сущности, это совпадает с характеристикой Просвещения в качестве антифеодальной идеологии, претендующей на роль плацдарма для общечеловеческого прорыва в будущее и безжалостно пресекающей все попытки сепаратных игр, в какой бы области их ни обнаруживал планирующий, упорядочивающий и регулирующий разум. Ведь феодализм – это прежде всего хаотическое сосуществование множества особенных экономических, политических и социокультурных форм, или, если говорить на языке современного культурологического пантекстуализма, множества партикулярных и даже приватных, ревнивых по отношению друг к другу текстов.

Напротив, Просвещение – это установление господства некоторого единства, обладающего, однако, внутренней дифференциацией. Это – легитимация единого текста, внутри которого отныне только и допускается столкновение всех локальных текстов. Таким образом, Просвещение означает начало формирования системы культурных универсалий, без которых невозможен не только Большой миф европейской истории, но и все его последующие стилизации.

Кассирер пишет: «Задача заключалась в том, чтобы осмыслить Просвещение не столько в его широте, сколько в своеобразной его глубине; в том, чтобы показать не столько множественность исторических проявлений и результатов, сколько единство мыслительного источника и основополагающего принципа Просвещения <….> Напряжения и развязки, сомнения и решения, скептицизм и непоколебимую веру философии Просвещения нужно увидеть и объяснить, исходя из единого центра, если мы хотим обнаружить ее подлинный исторический смысл» (с. 7 – 8).

В этом контексте рецензируемая книга «представляет собой опыт такого подхода к истории философии, который вместо того, чтобы фиксировать и описывать только итоги и результаты, стремится обнаружить формообразующие силы <…> изнутри определившие эти итоги и результаты. В истории развития философских учений и систем такой подход стремится представить прежде всего «феноменологию философского духа», ставя своею целью проследить то прояснение и углубление, которых достигает философский дух в своей работе над чисто-объективными проблемами в том, что касается его самого – его сущности и его назначения, его основного характера и его миссии» (с. 8). И наконец, в подтверждение выдвинутых ранее герменевтических гипотез о мотивациях книги утверждается, что «мы должны найти подход, позволяющий не только увидеть век Просвещения в его собственном облике, но также вновь освободить те изначальные духовные силы, которые произвели и образовали его облик» (с. 15).