Два новых стихотворения А. С. Грибоедова. Сообщение и публикация М. Медведева

О 1839 года и до настоящего времени все собрания сочинений Грибоедова включают всего одну эпиграмму: «И сочиняют – врут, и переводят – врут…», направленную, по мнению исследователей, против критика М. А. Дмитриева и переводчика и водевилиста Л. И. Писарева, которые в 1824 году вели эпиграмматическую войну против Грибоедова и поэта кн. П. А. Вяземского (авторов, совместно с композитором А. Н. Верстовским, водевиля «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом»), а в начале 1825 года – выступили на страницах московского журнала «Вестник Европы» с мелочной и резкой критикой тогда еще целиком неопубликованной комедии «Горе от ума».

Казалось невероятным, что ожесточенная эпиграмматическая и журнальная перебранка вокруг этих произведений вызвала только одну грибоедовскую эпиграмму. Отдельные строки из писем и воспоминаний современников Грибоедова позволяли предположить существование гораздо большего числа эпиграмм: на это же указывали и намеки в сохранившихся ответных эпиграммах Писарева и Дмитриева (сборник «Эпиграмма и сатира», т. I, М.-Л. 1931, стр. 202-203).

Известен рассказ декабриста Д. И. Завалишина, что Грибоедов в январе 1826 года при его аресте на Кавказе сжег среди прочих компрометирующих бумаг и кое-что из своих произведений. Завалишин вспоминает, что некоторые из стихотворений Грибоедова не уступали «в резкости пушкинским стихотворениям известного направления» (сборник «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников», редакция Н. К. Пиксанова, примечания И. С. Зильберштейна, М. 1929, стр. 172).

Друг Грибоедова – поэт П. А. Вяземский при письме от 21 апреля 1824 года посылал в Петербург к А. И. Тургеневу какие-то не дошедшие до нас эпиграммы по поводу распродажи поодиночке в Москве рязанским помещиком Ржевским двух дюжин молодых крепостных девушек-танцовщиц, которые выступали на Итальянском театре в Москве. Вяземский писал: «Вот епиграммы Грибоедова по случаю или по поводу нашего Калмыцкого балета. …Дай епиграммы Воейкову, чтобы пустить по рукам» ¹.

Как известно из воспоминаний Завалишина, Грибоедов вставлял в текст комедии свои сатиры и эпиграммы: возможно, одна из эпиграмм по поводу крепостного балета Ржевского стала частью монолога Чацкого:

…Или вон тот еще, который для затей

На крепостной балет согнал на многих фурах.

От матерей, отцов отторженных детей?!

Сам погружен умом в Зефирах и Амурах,

Заставил всю Москву дивиться их красе!

Но должников не согласил к отсрочке:

Амуры и Зефиры все

Распроданы поодиночке!!!

Пушкин писал 7 июня 1824 года из Одессы к Вяземскому: «Пришли мне эпиграмму Грибоедова. В твоей неточность; и визг такой: должно писк. Впрочем, она прелестна» (А. С. Пушкин, Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. 10, М.-Л. 1951, стр. 90). Эта эпиграмма также еще не найдена. Свидетельства в письмах позволили предположить, что Вяземский, вероятно, собирал эпиграммы Грибоедова и поиски их следует начинать с просмотра бумаг Вяземского. Первые же розыскания дали положительные результаты: найдены сразу две грибоедовские эпиграммы!

Первая эпиграмма хранится в фонде Грибоедова, куда она попала случайно из бумаг фонда князей Вяземских. Эпиграмма записана рукой князя Петра Ивановича Шаликова (издателя в 1823 – 1833 годах московского «Дамского журнала») в письме к П. А. Вяземскому. Вот текст этого недатированного автором отрывка письма (начало письма не сохранилось).

«…Вестник и Ваше Последнее слово посылаются с просьбою не задержать последнего и с дополнением к эпиграммам Грибоедова.

ВАЖНОЕ ПРИОБРЕТЕНИЕ

Германской Музою Пиита вдохновенный,

В залог бессмертия нетленный,

От Славы имя получил:

Михаилом прежде был, а ныне Михаил» ².

И текст письма Шаликова и сообщаемая Вяземскому новая эпиграмма имеют непосредственное отношение к журнальной полемике, разгоревшейся по поводу предисловия Вяземского к им же изданной поэме Пушкина «Бахчисарайский фонтан». Спор начался с того, что критик М. А. Дмитриев в статье «Второй разговор между Классиком и Издателем «Бахчисарайского фонтана» («Вестник Европы», 1924, март, N 5) выступил против ошибочных утверждений Вяземского о том, что поэтическое творчество Ломоносова находилось будто бы под влиянием немецкого поэта Гинтера. В своей статье Дмитриев отстаивал влияние на русскую литературу лишь более поздней немецкой литературной школы в лице таких ее представителей, как Гете, Лессинг, а также писатель и переводчик Виланд (1733 – 1813), «которого проза прекрасна, но и она не могла служить образцом для русской, ибо свойства русской чистой прозы столь же далеки от немецкой, сколь стихосложение наше близко к немецкому» («Вестник Европы», 1824, март, N 5, стр. 25). Это преклонение перед Виландом и его идеалом поэта-мечтателя, творящего в «великолепном одиночестве», в полной изоляции от общественных интересов своего времени, Дмитриев сохранил и в более поздние годы. Дмитриев упрекнул Вяземского в незнании немецкой литературы, поэт обиделся, и началась журнальная полемика со взаимными колкостями, обвинениями в школярстве и проч.

1. ЦГАЛИ СССР в Москве (в дальнейшем сокращенно: ЦГАЛИ), фонд N 195, оп. I, ед. хр. 2888, листы 185 об., 134, 138, 197 об.[↩]
2. ЦГАЛИ, фонд N 136, оп. 3, ед. хр. 1, л. 1. Автограф Шаликова.[↩]