Дом и дороги

Матушка печь,

как ты меня поила и кормила,

так благослови в

дорогу дальнюю…»

В. Шукшин, «В профиль и анфас»

На протяжении всей повести Валентина Распутина «Последний срок» ее героиня старуха Анна находится при смерти. В этом состоянии Анна задается вопросом: «Знать хотя бы, зачем и для чего она жила, топтала землю и скручивалась в веревку, вынося на себе любой груз? Зачем?»

В повести В. Распутина – поиски ответа на вопрос, мучивший старую Анну. Вопрос о смысле и назначении человеческого существования на земле – как раз один из тех, о которых никогда не устанут спорить философы. Нечего и говорить о том, какое место занимает он в русской классической литературе. Ведь ее справедливо называют литературой о смысле жизни.

Критикой уже не раз отмечался философский характер исканий современной прозы. «…Был в этом, в их жизни, какой-то большой смысл? В том именно, как они ее прожили. Или не было никакого смысла, а была одна работа, работа…» – спрашивает себя герой одного из рассказов В. Шукшина. Таким вопросом задаются многие герои нынешней прозы. Поиски существенного, прочного в жизни, того, что в сознании человека может «перевесить» небытие, что можно противопоставить неумолимому ходу времени, ведутся писателями во всех отношениях несхожими. Вопрос о смысле жизни – «зачем?» – прямо-таки витает в прозе последних лет.

В. Астафьев заканчивает «Царь-рыбу» словами: «Так чего же я ищу? Отчего мучаюсь? Почему? Зачем?» Диспуты на эту же тему ведутся в романах С. Залыгина и Ю. Бондарева. Ищет оправдания жизни лирический герой «Морских снов» В. Конецкого. Подводятся итоги столь по-разному прожитых жизней в повестях Д. Гранина «Эта странная жизнь», Э. Ветемаа «Яйца по-китайски», В. Солоухина «Приговор». И Гришу Реброва из трифоновского «Долгого прощания» мучил, по сути дела, тот же самый вопрос, что и старую Анну. Он «думал о жизни, которую успел прожить: да что же в ней было? – Вся штука в том… – бормотал он сквозь стиснутые зубы, – будет ли другая?»

У всех героев этих произведений есть работа, реальное дело, приносящее пользу обществу, но они заняты поисками еще и какого-то своего, особенного смысла жизни, который шире работы. Такого же рода вопросами задаются и герои распутинских книг – не только умирающая Анна.

Кто они – герои Распутина, люди, сформированные крестьянским трудом, укладом деревенской жизни, кровной связью с землей, пашней, сельской природой? Распутин так же, как его собратья по перу – Ф. Абрамов, В. Белов, В. Астафьев, Е. Носов, В. Шукшин, – погружен в сферу той трудовой нравственности, идеалы которой веками культивировались в русской деревне. Он не бытописатель, хотя доскональное знание деревенского быта и придает его произведениям особую достоверность. Его интересует не столько сам уклад жизни, сколько то, что он породил в человеке, – строй души.

Известен Распутин стал благодаря повести «Деньги для Марии». После ее появления о нем начали говорить как об интересном художнике. Молодой писатель повествовал о жизни деревни серьезно. Он не доказывал заранее известное, но искал свою художественную концепцию человека. В повести «Деньги для Марии» разговор шел не столько о доброте и вере в человека, сколько о поисках этой доброты и веры. Писатель вел повествование не столько о «добрых людях», которые герою повести Кузьме помогли, сколько о том, как трудно им дается доброта. Герой повести обходил дворы своих односельчан с просьбой о помощи, и становилось ясно, сколько у каждого за душой той гуманной и чистой силы, которая стягивает людей в братство, в семью. Вера Кузьмы в человека подверглась суровому испытанию, мучительно, по крупицам сохранял он ее в себе.

Но хотя повесть была написана уверенной рукой, не она определила место Распутина в современной прозе. «Последний срок», «Живи и помни» – в этих произведениях обрел писатель подлинный свой голос, широту мировоззрения, художественно-философскую проблематику.

Старая женщина, крестьянка, всю жизнь без устали работавшая, вынесшая на своей спине все тяготы войны, воспитавшая детей и пришедшая к глубокой старости с чувством праведно, достойно прожитой жизни, – тип этот в последние годы очень распространился в нашей литературе. И не Валентин Распутин его открыл. Однако характер Анны, героини «Последнего срока», весьма своеобразен, хотя писатель и не наделил ее какими-то оригинальными чертами. Все, что мы узнаем о сфере житейских, практических отношений героини «Последнего срока», о ее судьбе, характере (а в нем так мало конкретных, свойственных именно Анне черточек), можно сказать о любой старой крестьянке, героине «деревенской прозы». Более того, и конкретных деталей портрета Анны мы не найдем: «Даже в лице наметились изменения, оно стало глубже, смелей и оттуда, из глубины, вздрагивало оставшимися в нем силами, как бы подмигивая закрытыми глазами». На портрете не лицо, а состояние души, ее «выражение».

В повести так изображаются не все персонажи, а одна только Анна. Наделена колоритными черточками подруга Анны – Мирониха. Дети Анны тоже индивидуализированы, их ни за что не спутаешь между собой. И внешность детей Анны изображается всегда точно, пластично: «У Михаила… волосы по-цыгански густые и кудрявые, борода и та курчавится, завивается в колечки. Лицом он тоже черный, но чернота эта больше от солнца да от мороза». В этом портрете есть своеобразный «секрет»: здесь точно увиденные детали внешнего облика, но нет того главного, без чего и портрет, писанный красками на холсте, не увидится «живым»: нет выражения лица – ни злого, ни доброго, – а значит, души не видно.

Распутин не написал Анну «многогранным», «полнокровным» характером, хотя почему-то в критическом обиходе именно этими эпитетами принято «награждать» всякий характер, нарисованный по-настоящему художественно. Может быть, эта привычная мерка, к «Последнему сроку» не подходящая, и помешала многим рецензентам повести увидеть, что образ Анны написан Распутиным если не «однолинейно» (за этим словом закрепился отрицательный смысл), то однонаправленно. Ведь то, что в ней открывается читателю, – это одна только трепетно живущая душа, и даже уже не сложная, противоречивая душа человека, а лишь особая часть души – какая-то чистая эманация доброты и одухотворяющей все вокруг любви. В этом и заключается своеобычность образа Анны.

В самом деле, события жизни старой Анны, пробегающие в ее воспоминаниях, предстают перед нами уже не совсем такими, какими они были в реальности (а пережито было немало горького), но преображенными, как бы освещенными тихим и теплым вечерним солнцем. В душе Анны нет ни раздражения, ни тем более злости, остается мудрое приятие мира. Обычные вещи – солнце, птицы, воздух – воспринимаются Анной как великое благо. Даже ощущение собственного тела пронизано нежностью – как дар жизни.

«Однонаправленность» характера Анны и некоторая его «идеальность» реалистически мотивируются предсмертной болезнью героини повести. «Идеальна» она не только и не столько в смысле «прекрасна», но в другом значении слова: она уже почти бесплотна, нематериальна. Ведь Анна почти не чувствует тела: «Одна душа и та заблудилася», – говорит она о себе.

В дни ее «последнего срока» Анна видит яснее, глубже то, чего не замечала раньше, чего, наверно, и не может заметить человек, озабоченный лишь практическими делами. С пронзительной ясностью Анна ощущает себя частицей огромной вселенской жизни, которая владеет ею, пульсирует в ней и пока еще держит возле себя, чтобы потом отпустить ее на вечный отдых: Анна «ничего не чувствовала, даже собственного дыхания, и все равно дышала какими-то другими силами, ничего не видела, кроме солнечного пятна на стене, но и это пятно, разрастаясь, само вливалось в ее открытые глаза и не отпускало их своей властью – все равно жила… не напрягаясь для жизни, а находясь под ее осторожной охраной». Это – своеобразная декларация того, что между природой и человеком существуют не «метафорические», а действительные, реальные, глубинные соответствия и связи. Ощущение мира Анной в этот момент напоминает то, что когда-то выразил Андрей Платонов странным на первый взгляд сочетанием слов, какой-то непривычной логикой мышления: он назвал человека «средством жизни» (в рассказе «Путешествие воробья»: «…Не все может выразить музыка и последним средством жизни и страдания остается сам человек»).

Повесть Распутина написана контрастными красками. В умирающей Анне бьется такая слабая, но такая стойкая и прекрасная душа, жизнь. А в ее здоровых детях ни жизни, ни души не видно. Отсюда и драматизм «Последнего срока». Взрослые дети Анны, приехавшие проститься с матерью, не испытывают сыновних чувств, приезд их формален, ведут они себя бестактно. Мать доживает последние дни, а у них началась беспросветная пьянка… Любимая дочь Татьяна, Таньчора, как звали ее в детстве, вообще не приезжает – и неизвестно почему. Так и умирает Анна с неутоленной своей материнской любовью.

Дети уезжают, в материнском доме остается лишь Михаил, единственный из всех, кто продолжает заниматься крестьянским трудом. Он человечнее других, но и в нем так мало того, что было в Анне. Михаил пьет. Писатель с болью пишет о том, как водка уродует психологию труженика. Символическая сцена – сосед Анны, чтобы раздобыть бутылку, спрятанную от него в подвале, прорывает туда лаз, то есть в прямом смысле подрывает устои своего дома.

Дом, домашний очаг. Многое говорит это понятие человеку. Дом – это спокойствие, душевное тепло, мирное творчество, женская любовь и верность, мать, дети и детство, наконец, – это привязанность к тому месту на земле, где человек родился, к «малой родине». И убежденные землепроходцы, и самые закоренелые, прирожденные бродяги берегут где-то в глубине своей души дом, а что говорить о тех, кто оказался в дороге не по своей воле… Вспомним, как у Твардовского крестьянка, солдатская жена, которую враги угнали на чужбину, хранила свой дом, свою семью:

Тот дом без крыши, без угла,

Согретый по-жилому,

Твоя хозяйка берегла

За тыщи верст от дому.

Перед глазами В. Распутина была русская деревня, к которой так охотно обращаются многие наши писатели, – ему известны те же демографические, социально-экономические проблемы, о которых у нас столько сейчас пишут. Но в том, что называется «деревенской темой», он нашел собственный участок – дом, домашний очаг. Ради того, что связано с домом – в высоком, символическом смысле этого слова и в прямом, – прожила свою жизнь Анна. И все ее помыслы были направлены на то, чтобы дом ее существовал всегда и никогда не прерывалась нить ее рода. Анна и ее избушка даже как бы слились: «Не верилось, что изба может пережить старуху и остаться на своем месте после нее – похоже, они постарели до одинаково дальней, последней черты и держатся только благодаря друг другу. По полу надо было ступать осторожно, чтобы не стало больно матери, а то, что они говорили ей, удерживалось в стенах, в углах – везде».

Да, именно в том и состоит своеобразие Анны; что она не одна из ряда индивидуализированных характеров стариков и старух, появившихся на страницах повестей и романов, а образ, вобравший в себя то, что связано только с одной стороной души человеческой – с ощущением дома. Анна – это дом, его суть, его душа, очаг. О доме, о деревенском доме и написана повесть В. Распутина. О том, что связано с ним в душе человека. И о том, что традиционный деревенский дом – разрушается.

Дом символизирует в повести Распутина устои – нравственные, семейные, социальные, – некие консервативные начала, без которых не обойдешься и в самой динамичной жизни. А в душе человеческой с ним связано женственное, терпеливое начало, то есть то, что воплощено в Анне.

Дом стал одним из самых важных мотивов и во всех последующих повестях В. Распутина. В сосредоточенности на доме – и сила Распутина, но и его слабость… Прекрасный в своей цельности характер Анны вызывает у читателя отношение противоречивое.

Ведь кротость и смиренность Анны («смиренным» сходный с Анной тип людей называл, как известно, Аполлон Григорьев) оказались у нее органически связаны с тем, что Анна не стремится ни к каким переменам в жизни, безропотно принимает все, что ей «на роду написано», и среди ее нравственных ценностей нет таких, которые принесло бы с собой новое время. Вот окинутая одним взглядом жизнь Анны: «старуха жила не хитро: рожала, работала, ненадолго падала перед новым днем в постель, снова вскакивала, старела – и все это там же, где родилась, никуда не отлучаясь, как дерево в лесу, справляя те же человеческие надобности, что и ее мать. Другие ездили, смотрели, учились новому – зато она их слушала, когда доводилось, удивлялась их рассказам, да и сама нарожала ребят, которые ездят не хуже других, но никогда ей не приходило в голову, что хорошо бы стать на чье-то место, чтобы, как он, больше увидать, или легче, как он, сделать». «Современная жизнь необычно динамична, многие торопятся, я же решил повествовать о жизни спокойной» ¹  – так сам Распутин говорит о себе.

Но жизнь Анны не просто «спокойная», а неподвижная… И возникает вопрос, для творчества В. Распутина кардинальный: а как сам писатель относится к тому типу миросозерцания, который воплощен в чистом своем виде в образе Анны, видит ли он сам наряду с тем добрым, что в нем есть, и его ограниченность?

Критик А. Бочаров в статье «Мера ответственности», опубликованной в «Вопросах литературы», писал по поводу судьбы Анны, отметив «нравственную неподвижность» героини «Последнего срока», что в повести «мы не чувствуем гуманной авторской скорби при виде такой доли, в сущности, бесчеловечной».

И действительно, в повести есть сострадание, но подлинный гуманизм – это ведь не только сострадание. «Реальный гуманизм», о котором говорил Маркс, – это гуманизм действенный. Очевидно, что для людей, желающих активного утверждения добра в жизни, нужны убеждения, необходимо, наконец, желание, стремление за них бороться, – то есть нужны еще и иные ценности, кроме тех, которыми располагала старая Анна.

Но как показали дальнейшие работы Распутина, Анна стала символом всего, что есть пока в его художественном мире положительного. Она в его художественном космосе- единственный добрый бог. И это заметно ограничивает широту философского взгляда писателя.

Попробуем проследить истоки важных для В. Распутина мотивов в художественном контексте родственных ему литературных явлений.

Ставить рядом имена столь разных писателей, какими являются, скажем, В. Белов, В. Шукшин, Ф. Абрамов, Е. Носов, В. Астафьев, В. Распутин, позволяет, очевидно, не столько приверженность их к деревенской тематике (все они так или иначе переступают ее границы), а скорее всего сходство их поэтики, порожденное общностью нравственно-философских поисков, и некоторыми особенностями того миросозерцания, которое нашло выражение и исследуется на страницах их произведений.

В художественном сознании этих писателей существенное значение имеет противопоставление покой – движение. Возникло оно, конечно, не случайно. Деревня- по крайней мере в современном ее понимании – исчезает. И это проходит через сердце писателя. Обостренно и чутко прислушивается он к процессам изменений и к тому, что в них при этом остается постоянным – ив жизни, и в душе человеческой.

Проблема соотношения в жизни динамических и статических начал имеет общефилософский характер. Известно, как остро она обсуждалась в русской критике прошлого века. Но интересно проследить, в каких образных формах живет ныне эта проблема в литературе, как осмысливается в связи с нею мотив дороги. Конечно, дорога может присутствовать в литературном произведении просто как одна из эмпирических деталей, а не как символ. Но часто с дорогой сопряжена символика движения, и в различном поэтическом осмыслении мотива дороги проявляются разные типы художественного миросозерцания.

Взять, например, военную прозу. Сюжеты произведений, скажем, В. Быкова и Ю. Бондарева почти всегда связаны с фронтовой дорогой. Нетрудно проследить, что в повести В. Быкова «Дожить до рассвета» каждый новый шаг ее героя лейтенанта Ивановского по занятой врагами территории, среди подстерегающих кругом опасностей, сопровождается и выбором нравственным, выбором поступка. И этот постоянный в творчестве В. Быкова параллелизм, который имеет свои корни и в языке («поступь» и «поступок» – слова родственные), говорит о том, что понятие дороги у этого писателя осмыслено поэтически. Фронтовая судьба, будто ополчившаяся против Ивановского, ставит его в безвыходные обстоятельства («безвыходные» – здесь, кстати, тоже проявляется языковая символика пути), но судьбе противостоят воля и мысль юного лейтенанта. Гибель Ивановского на фронтовой дороге становится его победой, а не просто концом жизни. Можно сказать, что дорога у Быкова – это прежде всего путь сознательной личности к цели, которая, определяется ее социальным и нравственным долгом.

В 60-е годы критика много писала о маршрутах героев тогдашней «городской молодежной прозы». Действительно, юные герои многих произведений той поры были охвачены жаждой путешествий. Желание немедленно начать активно жить, проверить себя в тяжелых обстоятельствах, убежать от обыденности – вот что толкало их в дорогу; был здесь и вызов мещанству, главным качеством которого, по мнению «бродяг», было сидение на месте. Возможно, этим героям «молодежной прозы» на их дорогах иногда не хватало целеустремленности, их «заносило». Интересны в этой связи замечания В. Ковского о ранних произведениях В. Аксенова: «…Сквозная идея аксеновских произведений – идея движения», «Движение поэтизируется как состояние, а не как способ достижения цели». Но это не перечеркивает ценности юношеской жажды движения – ведь оно выражает также жажду свершений нравственных. А трудный маршрут – романтический путь геологов и туристов – стал в полном смысле чертой поэтики «городской молодежной прозы». Понятно, что активность личности в жизни проявляется отнюдь не только в дороге, да и чаще всего не в ней, но «трудный маршрут» (с него начинал и В. Распутин в своих первых рассказах и очерках) был знаком мужества, борьбы и преодоления трудностей.

В «деревенской прозе» главным в путешествии стала не столько его конкретная цель и не сама дорога, сколько познание того, что значат для человека ценности существования оседлого: деревенский дом, семья, пашня и т. д.

Поэтому наиболее остро и пронзительно переживается та дорога, по которой герой уходит из дома и возвращается. В отношении к ней много томительного, горького чувства от сознания потерь, происходящих в пути.

Пристальное внимание к неизменному в жизни вовсе не означает апологии «неподвижности». Вот, например, «Последний поклон» В. Астафьева, В повести отразился большой период времени, богатого историческими событиями. Многое изменилось в мире за это время. Вырос и возмужал лирический герой повести. Одна из характернейших его черт: он все время в дороге, и душа его открыта впечатлениям и переменам. Изменилась деревня, где прошло его детство. Но среди всего этого движения жизни писатель попытался найти нечто неизменное, символом которого стали бабушка и ее дом: «Буря пролетела над землей! Смешались и перепутались миллионы человеческих судеб, исчезли и появились новые государства, фашизм, грозивший роду человеческому смертью, подох. А тут как висел настенный шкафик из досок и на нем ситцевая занавеска в крапинку, так и висит;

1. »Вопросы литературы», 1976, N 9, стр. 145. [↩]