№2, 1996/Судьбы писательские

Дары Дара. Фрагменты писем из Израиля. Вступление и публикация А. Майзель

Фрагменты писем из Израиля

Когда стараешься осмыслить разносторонность творческой работы Давида Дара – повесть о Циолковском «Баллада о человеке и его крыльях», путевые заметки «Прекрасные заботы юности», рассказы, эссе, педагогическую работу, обширную переписку, – то видишь, что итогом многолетних литературно-художественных раздумий явились философские эссе «Маленькие завещания».

Хочется, однако, выделить (по размаху, по значимости для молодежи) педагогическую работу, которой Дар отдавал все свое время, а также письма, в которых личность Дара выразилась органично, раскованно.

Наше знакомство произошло весной 1968 года на вечере литобъединения «Нарвская застава», где я читала свои стихотворения. Давид Дар, подойдя ко мне, сказал: «Я хотел бы прочитать все, что вы пишете». И вот я у Дара с папкой стихов (3 января 1976 года, почти восемь лет после первой встречи). Сразу: «Читайте». – «Сейчас?» – «Сейчас». Я читаю – в волнах дыма трубки Давида Яковлевича, и Давид Яковлевич отгоняет дым от меня… В 1976 году Давид Яковлевич жил на улице Ленсовета в однокомнатной квартире, проявляя редкое равнодушие к вещам и быту. Единственной ценной вещью в его комнате был старый шкаф, потому что в нем хранились папки и тетради со стихами, рассказами, повестями тех, кого не печатали (Союз писателей отталкивал их). По словам Давида Яковлевича, это была вторая литературная действительность.

Конфликт с Союзом писателей, который, по мнению Давида Дара, стал политическим партийным ведомством, «плотной, преграждающей неиссякаемо мощный поток русской литературы» стеной, – конфликт этот явился причиной того, что Давид Яковлевич уехал из России, называя свой отъезд путем с этого света на тот.

Я была корреспонденткой Давида Яковлевича: первое письмо из Иерусалима 11 апреля 1978 года, последнее – от 7 сентября 1980-го. Все письма раскрывают личность Дара весьма полно: отношение к ученикам, духовным детям; литературные воззрения (так, например, поднят животрепещущий и в ту пору вопрос о рукописи и книге, вопрос о месте писателя в условиях рынка). Из писем Дара видна его немеркнущая духовная связь с Россией.

Предлагаю отрывки писем Давида Яковлевича Дара ко мне, раскрывающих этот круг тем.

6 июня 1978 г.

<…> Мне кажется весьма странным, что кто-то (Вы) может считать меня мэтром. Я никогда не был и не мог быть мэтром, потому что всегда страдал от сознания недостаточности своего таланта, ума, образования и только в старости смирился с этим, смирился с превосходством других, и стал искать радости не в уважении или признании других, а в самом процессе жизни, и предпочитаю, как Вася, смотреть на березку, нежели пытаться описать ее.

За этот год, который я провел за пределами России, в разных журналах Европы, Америки и Израиля опубликованы почти все мои эссе из книжки «Маленькие завещания», но ни от одного человека я не услышал ни одного слова одобрения. Ни один человек не сказал, не написал мне ни одного доброго слова о моей литературной работе. Во всем мире, быть может, только два человека оценивают мою работу так же, как Вы: Леша Любегин1 и Ирма Викторовна Кудрова2. И клянусь Вам, что меня это нисколько не огорчает. Я даже не пытаюсь издать эту книжку. Я писал каждое эссе для одного человека <…> Каждое эссе – это письмо по конкретному поводу. Они исчерпали свое назначение, когда были написаны. Ведь я не лгу, когда говорю, что для меня ОДИН человек больше, чем МИЛЛИОНЫ человек.

2 ноября 1978 г.

<…> Живя здесь, совершенно оторвавшись от будничной повседневности, от привычных мне жизненных обстоятельств, от друзей и родных, я с особой убедительностью ощутил, что только художественное творчество (если можно мои писания назвать ХУДОЖЕСТВЕННЫМ творчеством) дает человеку подлинную свободу, возвышает его над быстротекущим временем, возмещает ему то, чего у него нет, и удесятеряет ценность того, чем он владеет <…>

Сейчас я пишу новую книгу. Она, как и предыдущая, будет маленькой. Как и предыдущая, она фиксирует то, с чем я приехал сюда, а не то, что я нашел здесь. Как и предыдущая, она написана в каком-то несуществующем жанре – не эссе, не рассказы, не повесть. Как и предыдущая, она, по всей вероятности, никому, кроме меня и еще, может быть, двух или трех человек, не будет интересна. И, несмотря на все это, она озаряет мою жизнь, как какой-то источник света, находящийся внутри меня, и в этом свете все окружающее – и то, что осталось в памяти, и то, что происходит сейчас, – кажется необычайно живым и значительным. Посвящена эта книжка будет Леше Любегину. Очень странно, но у меня нисколько не ослабла внутренняя связь ни с ним, ни с Ленинградом, ни с Лешей Ельяновым3, ни с Сашей Кушнером – наоборот, эта связь стала еще живее <…>

Я нашел здесь, на этой земле, в этом воздухе, в этом вавилонском смешении народов, в этом причудливом сочетании прошлого и будущего, в этой неуверенности в завтрашнем дне и фанатической убежденности, что евреи останутся здесь навсегда, в этой умилительной любви к своей крохотной и нищей земле, в нашей связи со всеми странами Европы и Америки, в остроте нравственных вопросов и борьбе религиозных догматов, -я нашел во всем этом именно то, что мне нужно; нет, вернее, все это помогло мне найти в себе нечто такое, что мне сейчас больше всего нужно, и я думаю, что это дает мне право писать книгу, нет, не об Израиле, а о себе в Израиле <…>

10 декабря 1978 г.

Вчера получил Ваши стихи (посланы были 16 октября) и прочитал их с большим сочувствием. Могу только повторить Вам, что уже писал в прошлом письме: о почерке, о графике, об артистизме. Добавить только могу еще об удивительной цельности и подлинности Вашего творчества. Ни строки для рынка, для продажи. За Вашими стихами встает такая цельная личность и так честно (искренне) раскрытая (распахнутая), что это вызывает изумление. С моей точки зрения (которую никто со мной не разделяет), только в этом, то есть в обнажении единственного чуда природы – личности, своеобразия и единственности (т. е. божественности) личности, и состоит смысл и цель (если есть в искусстве цель) подлинного искусства. Однако такое искусство не имеет рыночной ценности. Оно не соответствует конъюнктуре, спросу потребителей искусства, ибо почти все потребители искусства ищут в искусстве развлечения, отвлечения, утешения и прочих ценностей. Именно поэтому я и написал в своем письме «Голосу юности» (в связи с его тридцатилетием), – не знаю, получил ли Алексей Михайлович Ельянов это письмо или нет, – что, с моей точки зрения, подлинную этическую, нравственную ценность для человечества ИМЕЕТ НЕ КНИГА, А РУКОПИСЬ. Книга – это рыночная продукция. Рукопись – это нравственный поступок, нравственный акт. Но…

  1. А. А. Любегин (род. 1954) – поэт, автор сборников «Мои стихи» (1980) и «Признание» (1984).[]
  2. И. В. Кудрова – литературовед, исследователь творчества М. Цветаевой, автор книги «Версты, дали… Марина Цветаева: 1922 – 1939», М., 1991.[]
  3. А. М. Ельянов (1936 – 1990) – прозаик. Ряд книг адресован детям, из которых две написаны в соавторстве с Д. Даром.[]

Цитировать

Майзель, А. Дары Дара. Фрагменты писем из Израиля. Вступление и публикация А. Майзель / А. Майзель // Вопросы литературы. - 1996 - №2. - C. 245-254
Копировать