Черты украинской поэзии великого сорокалетия

Поэзия, как и все искусство, имеет драгоценное свойство: рассказывая о безгранично широком мире объективных явлений, она в го же время каждой своей строкой повествует о человеке, о его внутреннем мире, о его сокровенных думах, чувствах и переживаниях. Поэзия как род литературы отличается особенной полнотой выявления этого внутреннего «лирического» элемента: это – летопись истории, пропущенная через тончайший «детектор» человеческих эмоций и переживаний. Вот почему тот, кто хочет знать, как новый, социалистический строй, пришедший на смену капитализму, утверждался и побеждал не только в общественной жизни, экономике, труде и быте людей, но и в сознании людей, в их сердцах, в их эмоциях, в их мироощущении – тот не сможет обойтись без знания и понимания поэзии, этой конденсированной истории «эпохи и сердца».

Украинская советская поэзия – важная часть социалистической духовной культуры своего народа, один из мощных потоков в широкой и раздольной реке многонациональной советской поэзии. За сорок лет своего существования она сумела проникновенно поведать о том, что было в это время, по крылатому выражению Маяковского, «с бойцами и страной» и что происходило в сердцах самих поэтов – выразителей дум и чаяний своих современников. В лучших произведениях украинских поэтов нашли правдивое и волнующее отображение этапы исторического пути Советского государства, героика народной борьбы за коммунизм, раскрыт богатый и яркий душевный мир людей нашего общества.

Все ценное, что дала народу украинская советская поэзия за сорок лет своего существования, было порождено живым ощущением времени, вдохновлено идеями революции и социализма.

Двадцатые годы… Они не были полосой почти сплошных ошибок и блужданий, когда самые выдающиеся советские поэты, почти ощупью, то и дело спотыкаясь и срываясь, все же каким-то «чудом» находили верный путь (так до недавнего времени склонна была изображать смысл этого периода догматическая критика) ; но они не были и этаким «утраченным раем», где будто бы буйно цвели сады «подлинной» поэзии, по которым в нынешнее, «непоэтическое» время осталось только вздыхать и сожалеть, – так любят рисовать положение вещей некоторые наши недруги и фальшивые «друзья» за рубежом, стремясь подобным демагогическим противопоставлением двадцатых годов тридцатым и сороковым бросить тень на метод социалистического реализма, который окончательно утвердился в советской литературе именно в тридцатых годах.

В украинской поэзии двадцатые годы – это время прилива новых творческих сил и время постепенного перехода (подчас сложного, нелегкого перехода) на сторону революции лучших представителей старой художественной интеллигенции. Каждому, кто анализирует литературный процесс того периода, бросается в глаза огромная пестрота идейно-эстетических позиций, направлений, школ, течений; пестрота, которая в конечном итоге отражает социальную противоречивость переходной эпохи. Одни – и таких подавляющее большинство – искренне воспевают революцию и борются за дальнейшее движение страны вперед, к социализму; другие – постепенно освобождаются от старых иллюзий и предрассудков, медленно, но уверенно роднятся с новой действительностью; третьи, отражая настроения свергнутых классов, злобствуют и шипят – новые порядки их не устраивают, они прославляют реакционные идеалы буржуазного национализма или же действуют испытанным методом идейно-эмоционального разоружения людей, сея своими стихами «всеокисляющий» пессимизм, растерянность, неверие (таких сознательных распространителей идейного яда, безусловно, следует отличать от поэтов, которые иногда выражали упадочнические настроения вследствие временных сомнений и колебаний).

Сложности идейно-политической борьбы в поэзии и всей литературе двадцатых годов соответствовала сложность и противоречивость художественных поисков. Обилие художественных течений и школ в поэзии этого периода было результатом не только совершенно законного стремления революционных мастеров слова к новаторству, к неповторимому поэтическому выражению своей современности, но и проявлением влияний и пережитков буржуазно-формалистического модернизма; то и дело давала знать о себе и абсолютно понятная в тех условиях незрелость эстетической мысли, толкавшая некоторых молодых писателей на непременную ломку канонов и скороспелое создание «собственного» направления. Отбрасывая произведения, отмеченные печатью антинародного формализма и декадентщины, мы должны в то же время внимательно отнестись к сложным, пусть подчас и спорным поискам тех поэтов, которые пытались новое идейное и жизненное содержание воплотить в новую, соответствующую этому содержанию форму. Социалистический реализм, который в те годы переживал период своего постепенного утверждения в украинской советской литературе, не появился «готовеньким», не родился, как мифическая богиня, из морской пены. Он прокладывал себе дорогу в борьбе и исканиях, формируясь из всего лучшего, что было в живой творческой практике советских писателей того времени. Он укреплялся на основе традиций передовой поэзии прошлого – традиций Шевченко, Франко, Леси Украинки, которые вместе с Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым, вместе с вечно молодой народной песней стояли у колыбели украинской поэзии, рожденной Великим Октябрем. Источником идейно-эстетического опыта ее явилась и русская советская поэзия, которая устами Маяковского и Блока, Демьяна Бедного и Николая Тихонова, Асеева и Багрицкого первой в мировой литературе воплотила великий исторический перелом в жизни человечества.

Зарождение украинской советской поэзии приходится на годы гражданской войны и иностранной интервенции. Одновременно с поэзией профессиональной в эти годы широкий размах обрела поэзия «самодеятельная», стихи, написанные рядовыми красноармейцами, рабочими, крестьянами и печатавшиеся преимущественно на страницах газет. Полуфольклорное по своему характеру, это массовое поэтическое творчество, насыщенное революционными идеями, сыграло заметную роль в формировании поэзии послеоктябрьского периода.

У истоков украинской советской поэзии стояла целая группа поэтов, начавших свой творческий путь в годы революции или незадолго перед ней. Самыми талантливыми были В. Чумак, П. Тычина, В. Блакитный, В. Сосюра. Придя разными путями к приятию социалистического идеала, они в конце гражданской войны (уже без В. Чумака, расстрелянного в конце 1919 года деникинцами) выступают – вместе с И. Куликом, Е. Григоруком, П. Терещенко и другими, как широкая и дружная поэтическая фаланга певцов Октябрьской революции, убежденных защитников нового, советского строя.

Среди поэтов, которые начинали своими песнями новую эпоху в украинской литературе, были люди ярких творческих индивидуальностей, люди, сумевшие внести ощутимый вклад в художественное разрешение важнейших тем своего времени. Девятнадцатилетний В. Чумак, который погиб на заре своей творческой деятельности, вошел в историю как один из самых примечательных революционных лириков той эпохи. Лучшие стихи его книги «Запев» (1919) с чрезвычайной эмоциональной свежестью передавали бурный порыв «красногвардейской атаки на капитал» и ту праздничную юношескую радость, с которой передовая рабочая и крестьянская молодежь пошла в революционные бои:

На кремшь крицю – буде світ!

Ми непохитш, мов граніт,

Ми йдем i йдем, несем вогни,

I творим блиск, i творим дні.

Певец борьбы, певец революционного натиска, Чумак вместе с тем был и лириком, чьи стихи исполнены (даже в моменты печали и раздумий) лучезарной любви к жизни. Его творчество было многообещающим для советской литературы, и хотя жизнь поэта трагически рано оборвалась, лирическая нота Чумака, его искренний боевой энтузиазм и безграничная молодая влюбленность в революцию и жизнь получили отзвук в стихах многих молодых украинских поэтов.

В сборниках Павла Тычины «Плуг» (1920) и «Ветер с Украины» (1924) события революции и гражданской войны на Украине предстали в ярком освещении выдающегося поэтического таланта, который быстро завоевал признание в республике и за ее рубежами. Подобно Маяковскому Тычина мог бы сказать о себе, что он пришел к коммунизму «с небес поэзии», поняв, что только революция несет с собой подлинно гуманистические идеалы. От мечтательной созерцательности, характерной для музыкальных стихов его первой книги «Солнечные кларнеты» (1918), преодолевая острые, но временные колебания и сомнения («Вместо сонетов и октав»), поэт пришел к ясному и глубокому ощущению «красы нового дня», открытого Октябрем.

Поэзия Тычины в конденсированных, емких образах, которые часто приобретают символический характер, отразила многие важнейшие моменты борьбы за советскую власть и становление новой, социалистической жизни на Украине. Такие его произведения, как «На майдане», «Ой, упал боец с коня», «Псалом железу», «Живем коммуной», «Ветер с Украины», «Харьков», «Приближается лето», по праву могут быть названы страницами поэтической летописи этих переломных годов. Пафосом борьбы с врагами революции, с врагами Советского государства и, прежде всего, пафосом борьбы с украинскими буржуазными националистами были проникнуты его стихи «Я достиг своей зрелости и силы», «Ответ землякам» и другие.

Особой значимости и актуальности для лирического героя Тычины исполнена тема становления нового, материалистического мировоззрения, торжества активного мироощущения над пассивностью, созерцательностью, «лирической» бесплотностью.

Количественно небольшое лирическое наследие В. Эллана-Блакитного (сборник «Удары молота и сердца», 1920) вошло в память современников своим пафосом мощных революционных сдвигов:

Ударом зрушив коммунар

Бетонно-світові підпори.

I над розвіяністю хмар –

Червоні зopi,

Зopi…

Лирика В. Эллана утверждала неугасимое жизненное горение во имя революционного долга, славила борьбу и творчество на отвоеванной у эксплуататоров земле. Четкий, призывный, часто лозунговый стих Эллана-Блакитного весь пронизан идеей служения революции. Боевым проблемам дня была посвящена широкая и разнообразная по тематике стихотворная публицистика и сатира Блакитного.

Много яркого и своеобразного внес в украинскую советскую поэзию В. Сосюра. Рядом с Тычиной он – самое заметное поэтическое имя Украины первых послеоктябрьских лет. Сила и привлекательность поэзии Сосюры – его незабываемой «Красной зимы», «Отплаты», поэмы «1917», многочисленных лирических произведений – в сердечной непосредственности и эмоциональной полноте, с которыми поэт говорил от имени нового героя новой литературы – молодого рабочего, вчерашнего красноармейца – сегодняшнего рабфаковца, курсанта, партийного организатора. Облик этого нового героя, его биография, его радости и горести, общественное и интимное – В. Сосюра умел рисовать с покоряющей простотой, правдивостью и той конкретностью, которая дается поэту только непосредственным жизненным опытом. Правда, в середине двадцатых годов в творчестве Сосюры наступает известный идейный кризис, обусловленный тем, что поэт не понял существа нэпа. Именно в это время в его лирике зазвучали ущербные настроения, появилось назойливое самоповторение. Однако органическая близость поэта к революционной действительности взяла верх над временной растерянностью и уже в последующих произведениях, написанных во второй половине двадцатых годов, – таких, как «Днипрельстан», «Ответ», «Криворожье», – мы снова видим Сосюру бойца, Сосюру-певца советской юности.

Таковы были наиболее значительные фигуры среди украинских советских поэтов «первого призыва». В первые послеоктябрьские годы почти всех их объединяла общая художественная примета – революционный романтизм, который вырастал на совершенно реалистической почве, романтизм, который придавал поэзии тех лет особое взволнованное звучание и горячие краски. При этом подчас поэты «занимали» для себя отдельные приемы и средства то символизма (Тычина, Чумак), то футуризма (Блакитный).

Главный рубеж, который отделял в те годы поэзию передовую, подлинно советскую, от течений и направлений поэзии антинародной, упадочнической, декадентской, проходил по линии отношения поэта к новой действительности. Люди, враждебно настроенные, эту действительность всячески искажали и очерняли, люди дезориентированные, не разобравшиеся в существе дела, – отворачивались от нее. Для поэтов формировавшегося социалистического реализма – а именно они определяли лицо новой украинской поэзии, – эта действительность была родной и дорогой, они восторженно утверждали ее. Трудности и противоречия не заслоняли от них социалистической перспективы неуклонного движения народа к великой цели – социализму. Молодая советская поэзия была поэзией неподдельной бодрости и высокого душевного подъема, в котором отразилось жизнерадостное мироощущение растущего, восходящего класса, класса-победителя. Своим искренним революционным пафосом она способна глубоко волновать читателя и сейчас – при всех признаках «зеленой молодости» в содержании и форме, признаках, которые можно заметить в тех или других ее произведениях.

В первые годы мирного строительства с интересными произведениями выступил ряд украинских поэтов младшего и старшего поколений, чье творчество развивается под знаком тесного идейного слияния с партией и народом, с новой советской жизнью. Начиная с 1921 года появляются сборники стихов И. Кулика, который одним из первых открывает для украинской поэзии образ рядового рабочего, борца за построение социалистического общества («Выздоровление», 1923; «Зеленое сердце», 1925).»Старший десятник Трофим, подземного царства властитель» («Выздоровление») или работница Шура – активистка со спичечной фабрики – это были те фигуры, которые вели украинскую поэзию от «межпланетных»»сверхромантических» и космических абстракций к реальной советской действительности. В этом русле и развивается творчество основной группы советских украинских поэтов, выступивших в двадцатых годах. Реалистически конкретная (хотя в то же время и насыщенная ощутимыми романтическими токами) поэзия растущей советской жизни, поэзия волевых созидательных усилий, поэзия ясной социалистической перспективы – так можно было бы охарактеризовать это основное направление поэтического искусства тех лет, направление, вдохновленное примером Маяковского, Демьяна Бедного, «комсомольских» поэтов и открытое на Украине такими произведениями, как «Живем коммуной», «Ветер с Украины» Тычины, «О, не напрасно, нет» и «Раздули мы горн» Сосюры, «Утро» Блакитного. Горячая любовь к новой действительности, творческое отношение к жизни, ненависть к упадочничеству и неверию, ощущение неразрывного единства с коллективом определили собой, например, лицо лирического героя «КСМ» – сборника стихотворений Павла Усенко. Стремлением раскрыть поэзию будней советской действительности проникнута и сердечная, задушевная лирика Андрея Панова (сборник «Вечерние тени», 1927). В той или иной мере это можно сказать и о стихах Николая Терещенко, вдохновленных пафосом индустриализации страны (сборники «Лаборатория», «Цель и рубеж», «Республика»),а также о поэме «Цень-цань» с ее волнующим образом китайского рабочего, отдавшего жизнь на улице Киева во имя победы Октябрьской революции. В поэзии формирующегося социалистического реализма, какой была украинская советская поэзия двадцатых годов, наряду с основными реалистическими течениями существовало и свое романтическое «крыло», своя романтическая форма (по выражению А. Фадеева) восприятия и утверждения революционной действительности. Речь идет, конечно, именно о романтике революционной, о романтике социалистических идеалов, противостоящей всяческим проявлениям обращенного в прошлое пассивного реакционного романтизма, который находил место в творчестве представителей определенных течений того времени, скажем, в стихах некоторых поэтов – «неоклассиков».

Из поэтов младшей формации тяготение к средствам и краскам романтического письма проявили М. Бажан (сборник «17-й патруль», 1926; «Резная тень», 1927; «Строения», 1929), Ю. Яновский («Прекрасная Ут»), в известной степени – Л. Первомайский (поэма «Трипольская трагедия», сборник стихов «Терпкие яблоки»). Романтика, которой были окрылены стихи этих поэтов, питалась героическим пафосом народной борьбы за победу советской власти, пафосом строительства социализма. Однако там, где ослаблялись связи художника с практикой социалистического строительства, где начинали действовать чужеродные идейно-эстетические влияния, – появлялась романтика абстрактная, книжно-экзотическая, романтика туманных путешествий в эстетизированное, стилизованное прошлое, либо в вычитанные из книг или придуманные «дальние края»… В духе этой романтики, например, «прекрасная Украина трудовая» (так расшифровывается название книги стихов Ю. Яновского) под пером поэта иногда превращалась именно в «прекрасную Ут» – абстракцию, ассоциирующуюся с мотивами поэзии Редиарда Киплинга или эстетски стилизованного восточного фольклора (к этим образным источникам часто прибегал в те годы Ю. Яновский). К счастью, даже во времена подобных ошибочных увлечений, во времена досадных идейных срывов и блужданий поэты романтического течения осознавали, что «не в чернильницах фрегат ищет шквала» (М. Бажан), и, обращаясь к реальной советской жизни, находили в ней плодотворную почву для своего творчества.

Под влиянием успехов социалистического строительства в двадцатых годах на новую, плодотворную дорогу начинают переходить поэты, чье творчество раньше было весьма далеким от революционной современности. Убедительным примером может быть творческая эволюция М. Рыльского.

Поэт яркого жизнелюбивого таланта, М. Рыльский, постепенно приближался в эти годы к поэтическому восприятию и утверждению революционной современности. Пребыванием. Рыльского в группировке «неоклассиков» толкало его на ошибочные идейные позиции, отрывало творчество поэта от дел и вопросов, которыми жил народ, и все же лирика М. Рыльского, исполненная веры и любви к человеку, даже в эти времена в значительной своей части остается здоровой, жизнеутверждающей, привлекательной. С середины двадцатых годов (книги «Сквозь бурю и снег», «Тринадцатая весна») в его стихах все отчетливее ощущается сближение с советской действительностью, влияние процесса медленного, но уверенного идейно-политического перевоспитания в школе новой жизни. Тема радостного труда, вдохновенного творчества «с людьми и для людей», тема прекрасного коммунистического будущего, которое «коснется счастливой земли и вселенная станет голубой», тема ответственности поэта перед правдой, перед жизнью, перед народом все более и более выступает в творчестве Рыльского на первый план, изменяя весь тонус, всю эмоциональную атмосферу его поэзии. Так, уже во второй половине двадцатых годов, вопреки ошибочным позициям поэта в ряде идейно-эстетических вопросов, созревал его постепенный переход на платформу боевого социалистического искусства, переход, который окончательно свершился в начале тридцатых годов.

Признаки перелома можно было заметить и в творчестве Е. Плужника, – талантливого, но ущербного по мировоззрению поэта, в чьих стихотворениях противоречия переходной эпохи нередко получали трагически-безысходную окраску. И все же Плужник – в моменты своих идейных взлетов – сумел дать украинской советской поэзии известное стихотворение о Ленине, проникнутое искренней верой в торжество ленинского дела, сумел создать произведения, которые свидетельствовали о его стремлении овладеть героической темой (баллада «Утомленные кони», «Ночью его вели на расстрел»).

Были в украинской поэзии тех лет течения «ультралевые», в которых нередко под крикливо-радикальными вывесками скрывалась весьма чуждая пролетарскому искусству идейно-эстетическая сущность. Группа украинских футуристов во главе с М. Семенко начала с лозунгов о ликвидации искусства и замене его «…синтезом деформированного искусства со спортом». Позднее украинские футуристы стали говорить уже не о ликвидации искусства, а о создании «левого искусства», которое должно было, по их мнению, служить революционной современности, «стирая границы» между искусством и жизнью, «строя жизнь». Механически разделяя искусство на «идеологию» и «фактуру», украинские футуристы (как и некоторые из русских «лефов») приходили к откровеннейшему формализму в теории и практике. Реализм в искусстве, базирующийся на правдивом познании действительности, они отбрасывали. «Реализм… принципиально враждебен пролетариату. Следовательно, не реализм, не познание жизни, – а ее переработка, организация и рапидирование (очевидно, ускорение. – Л. Н‘.) или же ударение – лежит в основе «панфутуризма» – широко прибегая к обычной для украинских «лефов» критической «зауми», писал один из них в журнале «Новая генерация» (1927).

Нетрудно понять, что на подобной идейно-теоретической почве не могла расти подлинная поэзия, поэзия нужная и близкая советским людям. Все лучшее, что было в разное время связано с украинскими «лефами» (М. Бажан, Н. Терещенко, Л. Зимный), так или иначе переступало в своем творчестве через принципы футуризма, преодолевало их. Что же касается творчества «правоверных футуристов» (таких, как сам М. Семенко, Г. Коляда, в значительной мере Г. Шкурупий и других), то оно, мало чем обогатив украинскую поэзию, засоряло ее бессмысленными, антихудожественными «образами», всякой словесной шелухой, под личиной которых зачастую можно было заметить откровенно мещанскую идеологию.

Неподкупный критик- время – суровым оказался и для значительной части наследия В. Полищука – лидера «Авангарда», пропагандиста так называемого «динамизма» и «конструктивизма» в украинской поэзии. Плодовитый поэт В. Полищук создал ряд произведений, проникнутых искренним революционным настроением (популярностью пользовалась, например, его «Дума про Бормашиху», некоторые песни и лирические стихи) ; однако во многих его произведениях, особенно в поэмах, написанных свободным стихом, подчас переходящим в обыкновеннейшую прозу, – читателя отталкивают грубый физиологизм, эротика и глубоко неверные, анархические по своему характеру, «философские» концепции.

Двадцатые годы закончились в обстановке напряженных идеологических боев. В этих боях были разбиты разношерстные противники советской литературы, в частности, украинские буржуазные националисты, призывавшие, подобно Хвилевому, разорвать вековые связи украинской литературы с русской и пытавшиеся отравить сознание украинской интеллигенции ядом враждебных лозунгов. К концу десятилетия даже «попутчикам» стали ясными враждебная антисоциалистическая суть «хвилевизма», идейно-эстетической платформы «неоклассиков», бесплодность и антинародность всяческих формалистических школ и направлений: «лефовства» возглавляемой Семенко «Новой генерации» и конструктивизма полищуковского «Авангарда». Конечно, было бы наивно думать, что тенденции, заложенные в манифестах и программах этих течений и школ, сразу же исчезли. Нет, они сказывались в творчестве отдельных писателей довольно долго, – но все же в основе они уже были разоблачены и дискредитированы в глазах большинства литераторов. Жизнь, неудержимо растущая советская жизнь, властно звала всех писателей на пути вдохновенного реалистического творчества, которое служит делу социализма. Приближался исторический 1929 год – год великого перелома. Знаменательно, что незадолго до этого М. Рыльский пишет первое свое произведение о революционном пролетариате – поэму «Сашко», М. Бажан – цикл «Строения» («Над землей гремит, над старой землей гремит строительства высокая музыка»), В. Сосюра еще в 1926 году публикует поэму «Днипрельстан», а Тычина – посвященное первому пятилетнему плану стихотворение «И от царей и от вельмож», которое заканчивается словами веры в торжество новой жизни:

Рости ж, рости, як пишний сад,

На три журби, на п’ять досад!

Нехай старе смішком ще трусить,

Але: що мае жити – мусить!

Началась эпоха больших созидательных работ и вместе с ней – новая историческая полоса в развитии украинской поэзии, как и всей советской литературы.

На новую ступень своего развития украинская поэзия поднимается в тридцатые годы, когда социализм добивается решающих побед в экономике и общественно-политической жизни советской страны.