Черным по белому: о рабстве и рабах в современной американистике

Дуглас Ф. Я был рабом… Рассказ о своей жизни / Перевод с англ., послесловие, примечания А. В. Лаврухина. М.: Зебра Е, 2009. 224 c.; Удлер И. М. В рабстве и на свободе. Становление и эволюция документально-публицистического жанра «невольничьего повествования» в XVIII-XIX веках. Челябинск: Энциклопедия, 2009. 239 с.; Jermaine O. Archer. Antebellum Slave Narratives. Cultural and Political Expressions of Africa. N.Y.: Routledge, 2009. 128 р.; Abraham Lincoln on Race and Slavery / Edited and introduced by Henry Louis Jr. Gates, coedited by Donald Yacovone. Princeton (N.J.): Princeton UP, 2009. 343 р. 

Победа на президентских выборах Барака Обамы стала триумфом не только для афро-американцев, но и для афро-американистов. Маленький российский анклав представителей этой специальности, которая у нас в отечестве до сих пор считается чем-то маргинально-экзотическим, наконец ощутил, что и на его улице настал праздник. Все те, кто годами трудились над «неблагодарной» темой и с беспримерным упорством отказывались изменить своим интересам в пользу чего-нибудь более «перспективного», модного и карьерно выигрышного, вдруг с изумлением обнаружили — настал редкий момент, когда их стоящие часы показывают правильное время. Было бы просто верхом неразумия не воспользоваться столь неожиданной улыбкой Фортуны — и вот уже появились «первые российские ласточки», возвещающие у нас в России о великой победе афро-американского дела по ту сторону Атлантики. Впрочем, интересующие нас книги, вышедшие одна за другой и посвященные одной теме, вовсе не конъюнктурный ход, а плод бескорыстного интереса и многолетних штудий, без всякого расчета на громкий резонанс.

Все вышесказанное в высшей степени справедливо для энтузиаста афро-американистики А. Лаврухина, который в 1998 году защитил диссертацию о творчестве Ф. Дугласа и еще на рубеже 1980-1990-х попытался осуществить уникальный проект — выпуск ежегодного сводного каталога всех отечественных публикаций по истории, этнографии, социологии, культуре, литературе черных американцев. Публикация автобиографии Фредерика Дугласа, крупнейшего негритянского общественного деятеля, мыслителя, публициста и литератора XIX века, восполняет лакуну в отечественной американистике. Подготовленный А. Лаврухиным перевод снабжен послесловием, в котором воссоздается живой облик Дугласа — человека незаурядного масштаба, яркого темперамента, удивительной судьбы. Говоря об интеллектуальном горизонте и духовном мире своего героя, о круге его чтения и интересах, А. Лаврухин помещает его в широкий европейско-американский культурный контекст, что, безусловно, дает адекватное представление и о самом Дугласе, который был одним из первых идеологов прогресса черной расы через ее интеграцию в англо-саксонскую цивилизацию, и об основном векторе тогдашней негритянской словесности, проходившей период «ученичества», усвоения западной литературной традиции.

Мемуарная трилогия Дугласа¹, первая книга которой теперь издана на русском языке, — важная страница в истории американской автобиографии и, в частности, такой ее разновидности, как невольничьи повествования — slave narratives. Этот жанр ставит перед исследователями целый ряд трудноразрешимых вопросов. Вот лишь некоторые из них. Во-первых, чем являются невольничьи повествования — надежным историческим источником («свидетельством») или аболиционистской пропагандой («агитматериалами»)? Во-вторых, как разрешить проблему авторства и аутентичности этих текстов, которые, особенно в эпоху пика их популярности в 1840-1860-е годы, часто записывались аболиционистами со слов беглых рабов или вообще оказывались сочинениями белых литераторов? Еще одна проблема — соотношение фактографичности и каноничности. Судя по всему, было бы наивно принимать за чистую монету «безыскусные» рассказы бывших невольников. Литературные условности (диктат жанрового канона, жесткие стилевые рамки) и прагматическая установка (просветительско-пропагандистские задачи) требовали не столько исповедальной искренности, сколько эффекта подлинности, не столько правды, сколько правдоподобия. Возникает и вопрос о специфике афро-американской разновидности жанра автобиографии сравнительно с белыми образцами. Невольничьи повествования понимаются то как следование белому канону, то как его копирование-пародирование, воспроизведение-опровержение. Нередко невольничьи повествования описываются исследователями как ранние образчики «подрывной» литературы, субверсивного «антитекста» — по отношению к господствующей традиции.

Все эти и многие другие проблемы в той или иной степени оказываются в поле зрения И. Удлер, которая посвятила много лет изучению обширного массива невольничьих повествований и знакомству с научной литературой по этой теме, почти неизвестной у нас и хорошо разработанной в американском литературоведении, которое открыло ее еще в 1940-е годы. Книга И. Удлер — действительно первопроходческая: она привлекает внимание к жанру, без учета которого наши представления об американском XIX веке обречены оставаться неполными и неадекватными. Впрочем, как раз эпоха взлета популярности повествований бывших рабов — 1830-1850-е годы («школа героических беглецов») дана эскизно, а главное внимание уделено первым образцам жанра, появившимся еще в XVIII веке, а также фигуре Ф. Дугласа. Упоминая о различных точках зрения, бытующих в американском литературоведении, И. Удлер открыто демонстрирует свою позицию и выражает твердое мнение по спорным и неоднозначным вопросам, связанным с авторством, временем создания тех или иных текстов. В монографии постулируется, что невольничьи повествования являются надежным историческим источником, документом и правдивым свидетельством и, в качестве таковых, заслуживают полного и безоговорочного доверия. Другая аксиома — значительное влияние устной фольклорной традиции на этот жанр и, более того, наличие в нем африканских реликтов, свидетельствующих о живой культурной памяти негритянских невольников. Показательно, что месту невольничьих повествований XIX века в контексте англо-американской литературной традиции уделено восемь страниц, а «устной традиции» в невольничьих повествованиях отводится параграф в тридцать страниц. И это несмотря на то, что афро-американский фольклор начинает восприниматься как ценность только на рубеже XIX-XX веков. До этого времени свидетельством культурной полноценности негров считались исключительно их владение грамотой, навыками чтения, красноречия и письма, способность к литературному труду — и, между прочим, к этому общему месту сам автор неоднократно апеллирует в своей монографии.

Подобная диспропорция наглядно свидетельствует о том, насколько всепроникающим стало влияние идеологически ангажированной афро-американской критики новой генерации, взраставшей на манифестах воинствующей школы «черного искусства» 1960-1970-х и скрестившей афроцентризм с постструктурализмом и деконструктивизмом в 1980-1990-е годы. В работах Х. А. Бейкера, Р. Степто, Г. Л. Гейтса всячески оттесняется на второй план тот очевидный факт, что негритянская словесность США является органичной частью американской и — шире — западной литературной традиции, и выстраивается (а точнее, изобретается и пропагандируется) некая «исконная» (vernacular) Традиция, восходящая к африканским топосам и мифологемам, а вместе с ней и самостийная «теория афро-американского литературоведения»². Магическая сила их воздействия на американскую гуманитарную науку объяснима комплексом причин внутреннего характера, в том числе национальным покаянием за рабство и дискриминацию, торжеством политкорректности и давно провозглашенным правом этнических групп на самобытность («мультикультурализм»). Отечественная же афро-американистика воспроизводит эти идеологемы в силу своей зависимости от американских исследовательских установок, тем самым осознанно или бессознательно сводя свою задачу к ретрансляции заокеанской передовой мысли. Вероятно, именно авторитет крупнейших афро-американских «почвенников», их статус «знаменитостей»³ заставляет нас искать черную кошку в темной комнате — усматривать в невольничьих повествованиях XIX и даже XVIII века полумифическую «исконную самобытность», несмотря на полное отсутствие идеологического диктата, который давно уже стал существенным фактором, определяющим (или деформирующим?) логику развития афро-американских штудий в США. Впрочем, для российского читателя, который желает познакомиться с афро-американской культурой по книге И. Удлер, параграф, посвященный устной традиции, имеет самодостаточный смысл, ибо он идеально отвечает главной цели российской афро-американистики — просветительской. Возможно, автор, помимо всего прочего, включил в монографию этот пространный обзор, весьма косвенно связанный с основной темой, чтобы не оставлять за кадром негритянский фольклор — излюбленный материал, дорогой сердцу каждого афро-американиста.

Совершенно другие задачи с ориентацией на иную аудиторию решает в своей монографии американский (точнее, афро-американский) историк и литературовед, преподаватель университета Сони Джермен О. Арчер — один из плотной когорты «типичных представителей» университетской науки. Его книга «Невольничьи повествования до Гражданской войны. Культурные и политические манифестации Африки» тоже очень типичная и потому весьма показательная. Как в голливудских малобюджетных фильмах мы наблюдаем «обнажение приемов», которые закамуфлированы в дорогих блокбастерах, так и монография университетского ученого-«середняка» может послужить наглядным пособием по изучению трюков, усвоенных у звезд научного мира. Трюки действительно одни и те же — с той разницей, что звезды применяют их несравненно более виртуозно и вообще являются создателями «ноу-хау».

Сверхзадача монографии заявлена в подзаголовке: поиск «африканскости» в культуре американских негров XIX века. В первой главе «»Разговор по-гвинейски и всякая всячина»: новый взгляд на невольничьи повествования Фредерика Дугласа» основной прием — это монтаж: вырванные из контекста цитаты и пересказанные своими словами фрагменты текстов Дугласа (с изменением основного посыла и оценочного смысла оригинала) соединяются в некое новое целое, так что из интеграциониста Дуглас превращается в афроцентриста, из поборника европейской образованности — в апологета «исконной черной традиции». Например, Дуглас говорит об отвратительных суевериях негров на плантациях, об их вере в колдовство и горько сетует, что рабы отлучены от просвещения, наук и истинной веры. Однако по книге Дж. О. Арчера создается впечатление, что Дуглас был чуть ли не первым этнографом и фольклористом, давшим важнейшие сведения о колдовстве, магии и ритуалах, вывезенных на американские плантации из Африки. Таким же образом оказывается, что Дуглас вовсе не огорчается из-за безграмотности негров, разговаривающих на «убогом» пиджине, но «понимает» негритянской диалект (Black English) как самобытный «африканский», «гвинейский» язык, уникальное средство коммуникации с системой паролей и шифров для защиты от рабовладельцев.

Другой прием — нарушение принципа историзма. Термины, возникшие в ХХ веке, без всяких поправок и оговорок применяются к совсем иной эпохе, так, что происходит подмена понятий. Протест против рабства подменяется афроцентризмом, колонизация⁴ приравнивается к панафриканизму, а политическая риторика Дугласа описывается так, что теряется всякая разница между Дугласом (1818-1895) и лидером черных мусульман Малькольмом Иксом (1925-1965). Глава, посвященная знаменитой аболиционистке Гарриет Табмен (1822? -1913), порадовала бы братьев Стругацких, придумавших «контрамотов» — героев, которые живут из будущего в прошлое. Бесстрашная негритянская проводница рабов по «подземной железной дороге» оказывается культурной реинкарнацией архетипической фигуры черной традиции — великого мага Моисея, овладевшего всей колдовской мудростью Египта и черной Африки. При этом в качестве источника сведений об «архетипическом Моисее» использован роман «Моисей, пришелец с Горы» (1939) этнографа, фольклористки и писательницы Зоры Нил Херстон (1891-1960), творившей в эпоху Гарлемского ренессанса.

Следующий прием — подмена целого частью. В главе четвертой, поводом для написания которой избрана книга Гарриет Энн Джейкобс «Случаи из жизни молодой рабыни. Написано ей самой» (1861), из 300-страничного романа выбирается один абзац — начало 22-й главы «Празднование Рождества», где упоминается о красочном карнавальном шествии рабов — так называемом «параде Джона Канкуса»⁵, действительно «привезенном» в Новый Свет из Африки и превратившемся в рождественский обычай. Г. Э. Джейкобс создает свое автобиографическое повествование, ориентируясь на популярный со времен Ричардсона тип романа о невинной девице — жертве жестокого и аморального соблазнителя. Варьируя эту формулу и приспосабливая ее к материалу, писательница в числе прочего расцвечивает повествование красочными штрихами для создания couleur locale — именно такую роль и играет описание «парада Джона Канкуса», занимающее всего три предложения. Дж. О. Арчер использует эти три предложения как предлог для рассуждений о выживании африканских традиций в негритянских культурах США и стран Карибского бассейна, предусмотрительно называя главу «Гарриет Энн Джейкобс: размышления о параде «Джон Кунер» и прочие культурные реминисценции». Так сообразительный студент, отвечая на экзамене на вопрос по пьесе «Вишневый сад», которую он не удосужился прочитать, начинает подробно рассказывать профессору о разных сортах вишен и о том, как варить вишневое варенье.

Дж. О. Арчер, как и многие другие университетские ученые, следует в фарватере, проложенном именитыми литературоведами-идеологами. Книга Арчера вряд ли была бы возможна, если бы ей не предшествовал, например, целый ряд публикаций Г. Л. Гейтса, который в 1990-2000-е годы активно издавал образцы негритянской словесности XVIII-XIX веков. Это и автобиографические книги Ф. Дугласа, и невольничьи повествования, а также поэзия и романы черных литераторов — Гарриет Уилсон, Ханны Крафт, Филлис Уитли и др. Издания снабжались статьями, в которых выстраивалась идеологически заданная парадигма интерпретации афро-американской словесности. Эта деятельность преследовала сразу несколько целей. Во-первых, ответ на упреки в квазинаучных спекуляциях, которые прозвучали после выхода в свет знаменитой монографии Гейтса «Дразнящая Мартышка: теория афро-американского литературоведения»: необходимо было поддержать придуманную «афро-американскую литературоведческую теорию» конкретным материалом. Во-вторых, глобализация концепции «исконной» черной традиции путем подверстывания словесности XVIII и XIX веков под это понятие, возникшее в условиях века ХХ. Наконец, борьба с исторически обоснованным представлением о негритянской словесности XIX века как о периоде ученичества, когда главной задачей было усвоение западной литературной традиции.

В деятельности Г. Л. Гейтса эта линия на мистификацию, на изобретение многовековой исконной афро-американской традиции, бытующей на американской почве, с недавних пор стала органично сочетаться с линией на «демистификацию» феноменов белой культуры — разоблачение мифов и стереотипов, возникших в сознании белого большинства на основе идеологизированной интерпретации истории. Этой задаче должно было служить аннотированное издание «Хижины дяди Тома»⁶. Ту же цель преследует и недавняя новинка, приуроченная к 200-летнему юбилею Авраама Линкольна. Вышедшая в свет в феврале 2009 года антология «Линкольн о рабстве и расовом вопросе» открывается большой одноименной статьей Г. Л. Гейтса и включает подборку выступлений, обращений и писем А. Линкольна 1837-1864 годов. В предисловии и в многочисленных интервью, которые Гейтс раздавал в ходе «промо-кампании» своего очередного проекта, главная задача антологии определяется как «разоблачение популярного образа Линкольна, бытующего в американском сознании», — «честного Эйба», «президента-освободителя», «президента-аболициониста», который представляется «островком здравомыслия и толерантности среди всеобщего расистского безумия девятнадцатого века… человеком, который далеко обогнал свое время во взглядах на рабство и расовый вопрос»⁷. Разоблачая этот популярный миф, Гейтс выдвигает несколько основных тезисов:

1. Линкольн не был аболиционистом и отрицал равенство белой и черной рас. Главная причина, побуждавшая Линкольна отрицательно оценивать рабство, относится к области «морально-экономической». Линкольн считал глубоко аморальной ситуацию, когда работник не может воспользоваться плодами своего труда, не получая ни продукта, ни денежного вознаграждения.

2. Линкольн не стремился к отмене рабства. Это произошло помимо его воли, в силу неумолимой логики исторических событий. Начиная Гражданскую войну, Линкольн пекся вовсе не об участи черных рабов. Главное, что его беспокоило, — необходимость сохранения территориальной и политической целостности страны.

3. Линкольн не был интеграционистом. Он полагал, что после отмены рабства должна последовать добровольная колонизация — то есть отъезд бывших рабов обратно в Африку. Он был сторонником возвращения американских негров на их историческую родину. Ему казалось немыслимой перспектива совместного проживания двух разных рас на американском континенте, так как он полагал, что эта аномальная ситуация будет постоянно чревата разрушительными конфликтами.

4. Линкольн не был образцом толерантности. Президент-освободитель был заражен расистскими предрассудками, свойственными его веку. Он употреблял в речи «слово из шести букв»⁸ (которое в XIX веке использовали все), считал черную расу стоящей безусловно ниже белой и (непростительный грех!) любил комические шоу менестрелей. Правда, со временем, особенно в ходе Гражданской войны, взгляды его постепенно становились все более прогрессивными — особенно важную роль здесь сыграли его общение с Фредериком Дугласом и героизм негритянских подразделений, воевавших за свою свободу. Вершиной достижений Линкольна в области расового вопроса стала речь 4 марта 1865 года, которая подтолкнула Джона У. Бута к решению выстрелить в президента.

Вывод, ради которого написано пространное предисловие и выпущена антология, ошеломляет своей очевидностью: Авраам Линкольн был человеком своего времени, человеком XIX века; реальный Линкольн заметно отличается от иконы Линкольна, возникшей в американском «культурном воображаемом». Хочется спросить: ну и что? В чем, собственно, состоит открытие? Речи и письма Линкольна доступны американскому читателю и без этой антологии; что же до предисловия, то в нем излагаются истины, которые должны быть понятны каждому школьнику, и факты, которые должны быть известны всякому историку. Почему же незатейливая историческая реконструкция духовного облика Линкольна, произведенная профессором Гейтсом, вызвала столь громкий резонанс в американском ученом сообществе? Вариантов ответа два. Либо американские гуманитарии не читали Линкольна и не знают собственной истории, либо ученое сообщество, признавая популярное пропагандистское издание событием огромной научной важности, сдает свою территорию, удовлетворяясь статусом науки как «служанки идеологии».

Ольга ПАНОВА

1. «Повествование о жизни Фредерика Дугласа, американского раба» (1845); «В рабстве и на свободе» (1855); «Жизнь и эпоха Фредерика Дугласа» (1892).[↩]
2. Весьма красноречивы названия самых знаменитых опусов, задающих именно такую парадигму исследования, например: Baker H.A. Blues, Ideology and Afro-American Literature: A Vernacular Theory (1987); Gates H.L. The Signifying Monkey. A Theory of African American Literary Criticism (1988). [↩]
3. В недавнем разговоре в кулуарах международной конференции американистов коллега из университета Центральной Флориды заметил, что есть существенная разница между «Генри Луисом Гейтсом — ученым, каким он был до середины 1980-х», и «сегодняшним Гейтсом — знаменитостью».[↩]
4. Движение за возвращение освобожденных черных и цветных на историческую родину — в Африку, возникшее в США в середине XIX века по инициативе Африканской методистской епископальной церкви и поддержанное рядом влиятельных белых организаций. [↩]
5. Обычай, распространенный на Юге США, на Ямайке и в целом ряде стран, где есть африканская диаспора. В другом варианте имя карнавального короля произносится как «Джон Кунер».[↩]
6. Gates Henry Louis Jr., Hollis Robbins. The Annotated Uncle Tom’s Cabin. N. Y.: W.W. Norton, 2006. [↩]
7. Gates H.L. Abraham Lincoln on Race and Slavery // Abraham Lincoln on Race and Slavery / Ed. by Henry Louis Jr. Gates, coedited by Donald Yacovone. Princeton (N.J.): Princeton UP, 2009. P. XXIV. [↩]
8. Nigger. [↩]