Библейские мотивы в «Детских годах Багрова-внука» С. Аксакова

По словам А. Платонова, «особая сила «Детских годов Багрова-внука» заключается в изображении прекрасной семьи, вернее — целого рода, то есть преемственности двух семейств, переходящих в будущую, третью, — через посредство внука и сына, через посредство ребенка: семья показывается через ее результат — ребенка, что наиболее убедительно» [Платонов 2011: 513]. Главная художественная задача, которую ставил Аксаков, — изобразить правдиво «жизнь человека в дитяти», возможность увидеть окружающий мир глазами ребенка. Сохранилась любопытная записка Аксакова неизвестному адресату:

Есть у меня заветная дума, которая давно и день и ночь меня занимает, но Бог не посылает мне разума и вдохновения для ее исполнения. Я желаю написать такую книгу для детей, какой не было в литературе <…> Тайна в том, что книга должна быть написана, не подделываясь к детскому возрасту, а как будто для взрослых, и чтоб не только не было нравоучения, но даже намека на нравственное впечатление и чтоб исполнение было художественно в высшей степени (цит. по: [Машинский 1955: 59]).

По замыслу Аксакова, «Детские годы Багрова-внука» должны стать произведением не только основанным на воспоминаниях взрослого писателя, но и в значительной степени отражением формирования образа внешнего мира в сознании еще маленького, но уже человека. И в этом смысле его книга уникальна и не имеет аналогов в мировой литературе. Аксаков ни разу не переходит на взрослую, авторскую оценку происходящих событий. Он наблюдает своего героя в его освоении мира, в единой культурной системе «я — мир». О том, что художник должен быть не судьей в своем произведении, а всей своей душой слиться с изображаемым предметом, сам автор говорил неоднократно. Ребенок, не будучи еще собеседником жизни, полноправно присутствует в звучащей поэзии мира. Читатель узнает в основе переживаний аксаковского героя древние мифопоэтические поверья и христианские мотивы. Они звучат в тексте, делая его объемнее, а прошедшее — близким, живым. Дискурс семейного эпоса и незыблемых традиций, влияющих на становление субъективного детского сознания, является определяющим в произведении Аксакова.

В начале повествования Аксаков воссоздает первые безы­мянные образы, самые первые предметы, уцелевшие «на ветхой картине давно прошедшего», которые сохранились в памяти писателя; еще не названные явления, не имеющие определенного смысла, но уже как-то обозначившие внешний мир, — кормилица, маленькая сестрица и мать. Интересно, что писатель называет ветхой саму картину, но тем отчетливее представляются названные предметы. Данная очередность говорит о значении каждого из них для появившегося на свет ребенка, о его потребностях, о первых прикосновениях к действительности.

Кормилица воспринимается мальчиком «таинственным, почти невидимым существом», которое приносит успокоение. Думается, в образе кормилицы воплотились черты Божественной природы, дающей жизненную силу. В дальнейшем именно в общении с природой Сережа Багров будет находить излечение от недугов, отдохновение. «Я помню себя <…> горько плачущим: с рыданием и воплями повторял я одно и то же слово, призывая кого-то, и кто-то являлся в сумраке слабоосвещенной комнаты, брал меня на руки, клал к груди <…> и мне становилось хорошо». Во фразе «одно и то же слово» присутствует аллюзия на начало первой главы Евангелия от Иоанна о том, что в самом начале было Слово. Пространство обозначено тремя основными «предметами» (кормилица, сестрица, мать), и время задано одним словом, первичной ценностью — «хорошо».

Образ первого призывного слова, начальной ступени познания, повторяемого героем в сумраке комнаты, а значит в беспокойной тесноте, так или иначе неоднократно воспроизводится автором и в этом произведении, и в последующих «Воспоминаниях», где показано духовное преобразование героя через болезненный бред с «пронзительным криком» и требованием «пустить дальше».

Мифопоэтическое начало образа природы в детском осознании вынесено автором на первое место. Кормилица воспринимается как первая идеальная сущность. Она безымянна, как нечто непроизносимое, неназванное, но необходимое, она молчалива, как сама природа. Мать же, забрав ребенка от кормилицы, напевает «одни и те же слова», отвечает на призывное «одно и то же слово» ребенка. Она показана писателем словно бегущей из природного рая: «Мать, прижав меня к груди, напевая одни и те же слова успокоительной песни, бегала со мной по комнате до тех пор, пока я засыпал». Мать всегда будет недовольна любовью Сережи к природе, она будет противиться этой любви, будет ревновать сына к березовой роще, ужению рыбы, крестьянским песням. Но именно природа станет для мальчика источником здоровья, животворящей силой — в противопоставлении научному искусственному лечению.