Б. М. Лапин. Воспоминания о поэте и человеке. Вступительная заметка и публикация М. Кунина

И. КУНИН

Б. М. ЛАПИН.
ВОСПОМИНАНИЯ О ПОЭТЕ И ЧЕЛОВЕКЕ

Мой дед, Иосиф Филиппович Кунин (1904 – 1996), – историк музыки, литератор и мемуарист, автор книг о Чайковском и Римском-Корсакове, вышедших в серии «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия», – с ранней юности был причастен к тому кругу московской интеллигенции, к которой принадлежали такие замечательные литераторы, как Борис Пастернак, Константин Локс, Аделина Адалис, Сергей Бобров, Борис Лапин, Теодор Левит. Судьбы этих людей сложились по-разному, имена некоторых из них известны каждому, кто знаком с русской литературой XX века, другие забыты широким читателем и упоминаются лишь в специальных литературных исследованиях.

В начале 90-х годов дедушка, будучи уже тяжелобольным, продиктовал мне свои воспоминания о Москве 20-х годов, своих дружбах и литературных течениях того времени. Часть этих воспоминаний, посвященная Борису Лапину, публикуется ниже. Напечатать их до настоящего момента не было возможности, да и остальные его воспоминания были опубликованы лишь фрагментарно в альманахе «Музыкальная академия» (N 2, 3 – 4 за 1998 год). Замечу, что Борис Лапин был прототипом Гюя Кларенса – героя фантастического романа «Октаэдр», написанного братом и сестрой Куниными в 1922 году и опубликованного спустя 75 лет в журнале «Знамя» (N 4 за 1997 год). О духе того времени И. Ф. Кунин так рассказывает в своих мемуарах:

«… Весна и лето 1922 года были для нас с сестрой временем какого-то счастливого, опьяняющего подъема. Это – знакомство, быстро перешедшее в дружбу, с Борисом Пастернаком, это – крепнувшая день ото дня дружба с Борисом Лапиным, делившимся с нами всеми своими литературными начинаниями, будь то великолепные переводы стихов и сказок Брентано, Тика, меньше – Ленау и Киплинга, это, наконец, – счастливое совместное сочинение рассказов (а всего интереснее – фантастического романа «Октаэдр»).

В свой роман мы ввели под самыми прихотливыми именами многих наших литературных друзей. Мы торжествовали, когда Пастернак, которому мы дали его прочесть, не узнал даже свои стихи – несколько строк, вмонтированных в мысли Гюя Кларенса. Надо сказать, что к «Октаэдру» наши друзья отнеслись одобрительно: Лапин даже хотел напечатать последние главы романа в третьем сборнике «Московского Парнаса», так и не вышедшем. А Пастернак сказал нам, что готов читать «Октаэдр», вооружился карандашом, чтобы делать пометки, но так им и не воспользовался – так был увлечен чтением…».

– Приведем здесь более подробную справку о творчестве Б. Лапина.

Борис Матвеевич Лапин (1905 – 1941) – впоследствии известный прозаик и журналист, зять Ильи Эренбурга, а в юности – поэт-экспрессионист и путешественник, участник литературного объединения «Московский Парнас», успевший под его маркой издать два сборника: «Молниянин» (1922; совместно с Е. Габриловичем) и «1922-я книга стихов» (1923). Недавно фрагменты этих книг были переизданы в «Антологии, авангардной литературы» А. Очеретянского и Дж. Янечека (Нью-Йорк – СПб., 1995). Более поздние его стихи были лишь однажды собраны Константином Симоновым в книге: Б. Лапин, З. Хацревин, Только стихи…, М., 1976. Проза Лапина трижды была собрана в больших «Избранных», однако, несмотря на признание ее значения многими собратьями по литературе, тоже не нашла пути к читателю. Его поэтическое наследие, видимо, в основной своей массе и вовсе не издано.

Остается надеяться, что с течением времени общественный интерес к творчеству Б. Лапина и его литературного окружения вырастет и поднимет со дна Леты новые жемчужины литературы.

1. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

Я познакомился с Борей Лапиным случайно. Мой друг привел меня примерно осенью 1921 года к своему родственнику Кливанскому. Дело было на Большой Лубянке, я застал там необыкновенно привлекательного мальчика, с которым нас и познакомили. Ему тогда было лет 16.

Незадолго до того он вернулся из Тамбовской губернии, где его отец в это время был врачом в армии Тухачевского. О восстании Антонова, охватившем тогда всю губернию, мы не говорили. С самого начала встречи разговор пошел на литературные темы. Боря Лапин (это был он) наизусть прочел нам стихи Хлебникова, мне раньше неизвестные. Помнится, среди них было стихотворение, начинавшееся словами: «Я не знахарь, не кудесник; Слову ль можно изменить? Знайте, дева, я – ровесник. Она же ему: «Звинить». И еще другое:

А девушка лишь тем убереглась,

Что по пояс закопалась в грязь.

Мне это решительно не понравилось. Но по тому, как их прочел Лапин, можно было понять, что ему что-то в них было очень интересно и близко. Я тогда еще не знал, что он сам пишет стихи – странные, но талантливые.

1. ПОЭТ

Он подарил себя бессмертью

На хрупком блюдечке стиха,

Взмыв над пустою круговертью

Соблазнов прозы и греха.

Вновь мы встретились на лекциях в Литературном институте. Мы с сестрой как- то очень быстро привыкли возвращаться с ним от Поварской улицы вместе: он – к Последнему переулку на Сретенке, куда добирался через Трубную улицу; мы – к Красным воротам. Адалис, с мнением которой мы очень считались, говорила про Лапина: «Это тот Пушкин, которого мы все ждали». Нам это казалось преувеличением, но стихам его мы все более радовались – некоторые из них были действительно очень хороши. Теперь, 60 с лишним лет спустя, я уверился, что одна черта действительно сближала его с Пушкиным – это протеизм. Как и Пушкин, он с удивительной естественностью перенимал манеру и даже самое мышление тех поэтов, которыми он в данное время особенно увлекался. В 1922 году это были немецкие романтики начала XIX века.

«О, отцы мои в искусстве! Тик, Брентано, Эйхендорф…» – писал он сам в одном стихотворении.