Авангард и авангардизм (по материалам русской литературы)

Проблема авангардизма в истории эволюции европейских литератур первой трети XX века привлекает все возрастающее внимание литературоведов. В применении термина, в определениях содержания существуют, однако, еще известные колебания. Они касаются прежде всего следующих пунктов:

1) Является ли авангардизм явлением более или менее узкого периода (примерно с 1910-х и 1920-х годов до 1932 года), или можно считать отдельные литературные тенденции XIX века авангардизмом sui generis, как было предложено Марио де Микели в книге «Художественный авангардизм новеченто» (Милан, 1959)?

2) Ограничивается ли авангардизм революционным искусством? Какова роль буржуазного начала в авангардизме? Преобладает ли в нем буржуазное начало, как утверждает Хольтхузен в своей книге «Авангардизм и будущее современного искусства» (Мюнхен, 1964)?

3) Можно ли объединить авангардистские течения первой трети XX века в одно целое, которое имело бы цельную системную структуру в смысле стилевой формации и соответствовало бы тому, что В. Краусс называет «Wesensbegriff» в схемах периодизации литературы? ¹

В решении этих и других здесь не отмеченных вопросов преобладают, как нам кажется, две тенденции:

а) попытка отождествлять авангардизм и революцию, так что по существу только революционное искусство является истинным авангардистским искусством;

б) абсолютизация авангардизма как уникального явления в истории литературы, подобно такой же абсолютизации Октябрьской революции в восприятии ее приверженцев.

В обоих случаях упускаются из виду Известные закономерности в эволюции литературы, о которых писалось уже в 20-х годах в работах так называемых формалистов. Там можно найти ценные замечания о смене литературных направлений, которые сохранили свое значение до настоящего времени.

Уже Р. Якобсон говорит в своей ранней работе «О художественном реализме» (1921) о смене направлений как о «деформации, осуществленной новым учением», как о «деформации данных художественных канонов». Представитель нового течения, на пороге к реализму, говорит, следуя Якобсону: «Я революционер в отношении к данным художественным навыкам, и деформация оных воспринимается мною как приближение к действительности». На это отвечает консерватор, представитель старых норм: «Я консерватор, и деформация художественных навыков воспринимается мною как извращение действительности». В скобках отметим, что понятие «деформация» относится и к литературно-эстетическим нормам, и к морально-этическим нормам общества.

Подобно Якобсону, Ю. Тынянов в статье «Литературный факт» (1924) утверждает, что принципом эволюции являются «борьба и смена»: «И здесь, в этой смене, бывают революции разных размахов, разных глубин. Есть революции домашние, «политические», есть революции «социальные» sui generis. И такие революции обычно прорывают область собственной «литературы», захватывают область быта» (разрядка моя. – Р. Н.) ².

Этим представлением о смене стилей Тынянов уже в известной мере приближается к точке зрения социологии литературы, которая утверждает, что литература и общество образуют одно целое, одну сплошную систему отношений, в рамках которых литературно-эстетические нормы тесно связаны с философскими и морально-этическими нормами общества. Смена норм в одной подсистеме обуславливается аналогичной сменой в другой.

В статье «О литературной эволюции» (1927) Тынянов уже в категорической форме повторяет свою точку зрения: «Система литературного ряда есть прежде всего система функций литературного ряда, в непрерывной соотнесенности с другими рядами» ³.

В дальнейшем Тынянов сглаживает понятие соотнесенности двух рядов («Литература и быт»), ограничиваясь речевой стороной этих соотношений. Добавим, однако, что «речевая сторона» является сама по себе только «праздной функцией». Речь – это внешняя форма идеологических, морально-этических норм данного общества. Естественно подразумевается, что в той мере, в какой в данное время сосуществуют разные литературные течения, наличествуют и разные системы общественных норм, которые воплощаются в разных речевых и стилевых подсистемах. Об этой соотнесенности двух областей говорил уже молодой Достоевский, когда отметил, что «литература есть одно из выражений жизни народа, есть зеркало общества. С образованием, с цивилизацией являются новые понятия, которые требуют определения, названия – русского, чтоб быть переданными народу… Кто же формулирует новые идеи в такую форму, чтобы народ их понял – кто же, как не литература!.. Без литературы не может существовать общество…» ⁴

Смена направлений завершается в напряженной сфере общественных процессов, результаты которых сказываются и в области литературы; иногда они и сами подвергаются изменениям при воздействии литературы. История литературной эволюции последних ста пятидесяти – двухсот лет показывает, что система норм одного ведущего литературного направления редко остается в силе более чем два десятилетия. В переходе от одного направления к другому обостряются элементы борьбы, революционных действий в обеих областях. И происходит это до тех пор, пока система соотношений норм двух областей не найдет нового равновесия.

Термин «авангард» легко применяется к тем литературным явлениям, о которых писали здесь уже цитированные представители формальной школы⁵. Слово «авангард» возникло в той области жизни, которая ознаменовалась антагонизмом, борьбой, образом врага («Feindbilder») – именно в области военной терминологии. В основном значении термина «авангард» поэтому лежит представление об активном протесте, призывающем к борьбе с утвержденными обществом фиксированными нормами, которые радикальным образом ставятся под сомнение. При этом общественные и культурные нормы понимаются как взаимно себя обусловливающие. Авангардные течения в этом смысле существовали во всех переходных периодах.

Перед тем как перейти к попытке определить авангардистские течения XX века как нечто новое, целое, отличающееся строгой структурой в смысле стилевой формации, было бы целесообразнее сначала рассмотреть авангардные течения в прошлом с типологической точки зрения, чтобы на основании этих данных выработать модель данного явления и на такой модели указать, чтó в авангардистских течениях XX века действительно новое, а чтó связано с традицией.

В литературно-исторических исследованиях указывалось на то, что уже в литературе XVIII века встречаются зачатки авангардных течений, хотя едва ли можно говорить здесь о течениях, так как имеющиеся в виду явления основываются на незначительном количестве текстов, авторов и единичных случаях литературной полемики. Только с начала XIX века это явление получает более веское значение в русской литературе. В течение двух первых десятилетий, предшествующих установлению романтизма, существовало большое число авторов и текстов, которые следует причислить к авангарду. В период перехода от романтизма к реализму, в 40-е годы XIX века, в России «натуральная школа» играла роль авангардного течения. После реализма следовала декадентская литература, на рубеже столетий эстетизм, и опять перед нами авангардное течение. Рассмотрим данные явления более подробно.

От классицизма к романтизму. Разные случаи литературной полемики показывают, что система жанров, которая в 40-е и 50-е годы XVIII века считается обязательной, распадается. Старое поколение писателей еще придерживается норм, которые уже не принимаются молодым поколением. При этой «переоценке ценностей» роман получает сравнительно больший вес. Ломоносов в 1748 году, Сумароков в 1759-м и Херасков в 1760-м выступают против нового сентиментального понимания романа. Чтение сентиментальных романов осуждается ими как «погубление времени», считается «бесполезным». Херасков предостерегает читателя, что роман ведет к безнравственности. Представители нового поколения, как, например, переводчик сентиментальных романов С. А. Порошин, излагают в журналах и предисловиях к ими же переведенным книгам новые литературно-эстетические нормы. По мнению Порошина, сентиментальный роман имел целью вызвать у читателя разные чувства: сострадание, жалость и т. п. Возникли новые читательские запросы. Ф. А. Эмин ссылался уже на новые читательские ожидания, на новое понимание отношений между автором, текстом и читателем в своем романе «Похождение Мирамондо». Там он призывал читателя отождествлять себя с автором, который в приключениях Феридата, друга Мирамондо, описывал свои злоключения. Такой пример повлек за собой принципиально новое отношение читателя к тексту, канонизированное впоследствии романтизмом.

Аналогичная переоценка ценностей привела к полемике вокруг сентиментальной драмы. В 1767 году появился новый анонимный перевод драмы Дидро «Побочный сын…» с предисловием переводчика, в котором последний называет Дидро создателем нового жанра в драматическом искусстве. Существенные черты этого жанра определились в соответствии с сентиментальными нормами. В том же году шла в театре комедия «Евгения». Разъяренный Сумароков, представитель отмирающего литературного направления, тогда писал Вольтеру и просил его помочь ему в борьбе. В предисловии к своей драме «Дмитрий Самозванец» (1771) Сумароков опубликовал ответ Вольтера вместе со своими примечаниями об этом новом «пакостном роде слезных комедий». Намекая на низкое происхождение переводчика драмы «Евгения» (актера Дмитриевского), Сумароков заметил: «Переводчик оныя драмы какой-то подьячий… Подьячий стал судьею Парнаса и утвердителем вкуса московской публики!..» Сумароков кончил свою тираду словами:

1. Werner Krauss, Grundprobleme der Literaturwissenschaft, 1968 (rororo 290/291), S. 119.[↩]
2. Ю. Тынянов, Архаисты и новаторы, Л., 1929, с. 29.[↩]
3. Ю. Тынянов, Архаисты и новаторы, с. 40.[↩]
4. Цит. по: Н. Ф. Бельчиков, Достоевский в процессе петрашевцев, M., 1971, с. 103, 104.[↩]
5. Термин «авангардный» применяется в отношении к литературным течениям XVIII и XIX веков и в общетеоретическом плане. Термин «авангардистский» относится исключительно к литературным течениям авангардизма XX века (1910 – 1930-х годов).[↩]