Анализ стилевой динамики
«Вопросы языка современной русской литературы», «Наука», М. 1971, 416 стр.
Книга «Вопросы языка современной русской литературы», несмотря на ее лингвистическое название, специфическую (что в данном случае естественно) терминологию и сосредоточенность на исследовании, казалось бы, чисто языковых структур, представляет большой интерес для широкого круга литературоведов, потому что в действительности она имеет непосредственное отношение к исследованию художественного сознания советской литературы на протяжении вот уже полувека ее существования. Несмотря на то, что в заглавии книги сосредоточено преимущественное внимание авторов на литературе современной, это не означает, что только «новейшая» литература стала предметом анализа: авторы легко и свободно выходят к далеким историко-литературным временам (20 – 30-е, 40-е годы), однако и материал тех лет звучит в книге крайне современно, так как он исследован в определенных, ранее не изучавшихся и потому еще не проясненных аспектах.
Обращаясь к проблемам современной советской литературы, авторы статей сборника исходят не из «чисто» лингвистических посылок, но исследуют художественный материал в плоскости металингвистики, которая, в отличие от собственно лингвистики, предполагает многоакцентность, многозначность слова в «конкретной и живой целокупности» движущегося и развивающегося языка. Поэтому исследуют ли авторы сборника теоретический вопрос о соотношении художественного повествования и норм литературного языка, выясняют ли они, что можно считать «повествовательной нормой», анализируется ли ими «синтез книжных и разговорных элементов языка» (что действительно входит в ряд остро характерных для современной литературы проблем), выясняется ли активная роль художественной литературы в формировании современной разговорной устной речи – везде анализ ведется в условиях подлинной жизни слова – слова, полноценно реализующегося только в процессе «общения». При этой установке на «динамический принцип движения речи» (В. Левин) главным становится не статичное исследование отдельных явлений современного языка, но, условно говоря, динамика стилевых отношений, возникающих в непрерывно длящемся ходе становления языка. В этих обстоятельствах, как писал В. Волошинов в книге «Марксизм и философия языка», на которую часто ссылаются авторы, язык не существует вне речевого потока, он «движется вместе с потоком и неотделим от него… Индивиды вовсе не получают готового языка, они вступают в этот поток речевого общения», изменяя его и изменяясь в нем сами.
Такой подход к исследованию стиля не только правомерен, но, как следует из статей сборника, чрезвычайно плодотворен. То, что литературоведам подчас казалось эклектикой и хаосом, начинает приобретать вид подвижной системы, в которой структурные элементы находятся в процессе взаимодействия и взаимовлияния. Так, В. Левин в статье «Литературный язык и художественное повествование» убедительно доказывает, что отношения разговорного и книжного элементов в повествовательной норме – это не просто отношения сосуществования, но и взаимного «контроля», взаимного «регулирования»; поэтому синтетизм («совмещение книжных и разговорных элементов в единой языковой структуре»), характерный для современной литературы, тоже не является стабильным, вневременным. Повествовательная норма существует как точка отсчета, предполагающая возможность и наличие стилистических сдвигов.
Статьи Н. Кожевниковой «О типах повествования в советской прозе» и «Отражение функциональных стилей в советской прозе», В. Одинцова «Наблюдения над диалогом в «молодежной повести» и И. Оссовецкого «Диалектная лексика в произведениях советской художественной литературы 50 – 60-х годов» посвящены, в сущности, именно анализу разного рода стилистических сдвигов. Однако они внутренне связаны со статьей «Литературный язык и художественное повествование» помимо ряда уже названных исходных принципов тем, что многообразие типов художественного повествования, характеризующих современную советскую литературу, выводится из анализа «прежде всего… форм совмещения и взаимодействия «голосов» автора, повествователя и героев произведения».
«Образ автора», «авторское сознание», «рассказчик», «повествователь», «чужое слово», «слово героя», «позиция автора», структура диалога и, главное, подвижные отношения между этими элементами – таковы главные ориентиры исследователей. Усилия, которые потрачены авторами на уточнение смысла этих понятий, позволили им, едва ли не впервые после большого перерыва, дать точную и тщательную характеристику таких сложных явлений, как «орнаментальная проза» 20-х годов, сказ, стилизация, сказовое повествование, отношения между «объективным» и «сказовым» авторским повествованием, давление объекта изображения на форму изображения и т. д.
В этой связи особенный интерес для историка литературы представляют статьи Н. Кожевниковой, в которых не только исследован огромный материал советской литературы 20 – 60-х годов, но очень точно зафиксированы лжесовпадения исторических и современных явлений, дифференцированы качественно различные формы повествования, не покрывающиеся общими, броскими, но все-таки поверхностными признаками. Это относится, в частности, к характеристике стилевой панорамы начала 20-х годов. В течение многих лет как явления однородные, лежащие в русле сказово-орнаментальной стилевой манеры, назывались произведения А. Ремизова, А. Белого, Б. Пильняка, М. Зощенко, Ник. Никитина, И. Бабеля, Вс. Иванова, раннего Л. Леонова, Л. Сейфуллиной и многих других; в последние годы к писателям-«сказовикам» начали причислять и Андрея Платонова. Отчетливо ощущая вторжение в литературу первых послереволюционных лет «стихии русского языка, ненормированного литературной традицией» (К. Локс, «Печать и революция», 1927, кн. 8, стр. 97), улавливая давление форм устной разговорной речи на традиционную повествовательную манеру и стремление писателей тех лет говорить о предмете языком самого предмета, критики долгое время считали возможным оценивать это явление, не принимая во внимание социальные импульсы, обострявшие интерес к тому, чтоб эпоха предстала «в ее собственных способах выражения».
Между тем, как убедительно доказывает Н. Кожевникова в статье «О типах повествования в советской прозе», широкое внедрение устной разговорной речи в книжное повествование имеет социальные стимулы. Инверсированный порядок слов, создающий иллюзию широкого распространения сказа в прозе 20-х годов, является значительно менее важным признаком в определении типа повествования, чем точка зрения автора или персонажа, в зависимости от тяготения к которым определяется принадлежность повествования к тому или иному виду. Нельзя не отметить, что Н. Кожевниковой при доказательстве своей точки зрения удалось то, чего, к сожалению, достигаем мы крайне редко: точное обозначение еще не названных стилистических конструкций, анализ переходных форм, «соотношений между планами повествования» (объективным и субъективным), исследование разнообразных форм выявления позиции автора и связь этого разнообразия как с потребностями общества, так и с имманентным движением самой литературы. Последнее, к сожалению, исследовано в самом общем виде. Отсюда, вероятно, проистекает то, что, вопреки логике статьи, большая группа явлений исследована в ряду «сказово-орнаментальных» форм, минуя то, чем отличаются – и притом существенно – сказовые формы от орнаментальных. Между тем эта дифференциация необходима. Слово человека из народа обладало для писателя 20-х годов особой притягательной силой не только в силу своей нестертости, часто неожиданной новизны смысла, но и в силу своей характерологической выразительности, дающей возможность создать широкую панораму восприятия революции различными социальными типами, социальными слоями. Но, возникнув, явление тотчас же породило смежный ряд, похожий на прародителя чисто внешне. Так возникла чисто орнаментальная проза, основным отличием которой от повествовательной формы в сказовых структурах 20-х годов было отсутствие реальной, идущей от видения человека из народа, мотивировки, вызвавшей эту форму к жизни. Разросшиеся метафорические ряды, лишенные функциональной обусловленности, нависали над смыслом рыхлой громадой слов, лишенной внутренней опоры («Голый год» Б. Пильняка, «Рвотный форт» Ник. Никитина и др.). Именно это делало «неоправданной» орнаментальную прозу, именно поэтому уже в 1923 – 1924 годах современники заговорили об этой прозе как о прозе «удивительно неэнергичной» (Ю. Тынянов, «Русский современник», 1924, N 4, стр. 273), находящейся «в состоянии глубокого кризиса» (И. Груздев).
Пряность слова не могла компенсировать вялости конструкции, скорее наоборот, – подчеркивала ее, вызывала желание оттолкнуться, ибо быстро становилось ясным то, что найденная форма «не пружинит».
Вовлекая в сферу исследования материал литературы последних десятилетий, апеллируя к «языковой действительности», в которую, как современники, погружены и мы сами, авторы статей книги «Вопросы языка современной русской литературы» тоже пришли к ряду чрезвычайно важных выводов. То, что часто еще продолжает казаться случайным, оказалось подчиненным строгим внутренним закономерностям. Оживление интереса к сказу и широкое разнообразие сказовых форм; ориентация повествования на точку зрения персонажа, стушевывающая границы между авторской речью и речью героя (стремление слить «свой собственный язык… в нечто цельное с языком героев там, где он комментирует, дополняет их прямую речь» – С. Залыгин); разнообразие форм и типов сознания, вводимых через «слово героя» – в литературу; растущая субъективизация повествования и новые формы «объективного» авторского повествования – таков далеко не полный перечень проблем, которые встали перед нами с появлением сначала «молодой», а затем и «деревенской» прозы и которые долгое время были предметом не столько исследования, сколько фрагментарного описания.
Теперь, в анализируемой книге, эта стилевая панорама современной советской литературы начинает приобретать вид системы, обладающей внутренними законами и логикой развития. «Стремление воспроизводить жизнь такой, какой она преломляется в сознании героя, и как следствие этого – стремление разрушить твердые и четкие грани между речью автора и героя – осознанная позиция многих писателей», – справедливо отмечает Н. Кожевникова, доказывая свою мысль анализом стиля С. Залыгина, В. Аксенова, В. Белова и ряда других писателей. «В связи с тем, – считает Н. Кожевникова, – что центр тяжести перемещается в сферу героя, происходит ломка повествования, изменение роли разных конструктивных элементов и соответственно изменение их качества и способ их подачи. Ведущую роль приобретает слово героя. Объективное авторское повествование, при котором план героя и план автора четко разграничены, уступает место более гибким и разнообразным взаимоотношениям между речью автора и речью персонажа, ослабляется в значительной степени их противопоставленность и замкнутость».
Однако и в данном случае, предупреждает исследователь, было бы ошибкой искать и находить новые, химически чистые типы повествования. Так, например, продолжает жить и развиваться объективное авторское повествование. В то же время, наряду с объективным повествованием, целиком отвлеченным от точки зрения героя, появляется повествование, объективное лишь по строю, но субъективное по содержанию, передающее точку зрения героя и его оценку событий; и т. п. Тем самым точка зрения героя и его словоупотребление оказывают не только прямое, но и косвенное давление на тип повествования в целом, на все конструктивные элементы произведения, последовательно, хотя и в разной степени, деформируя и видоизменяя их и разрушая традиционное распределение речи автора и чужой речи.
Установка на исследование динамики и взаимодействия конструктивных элементов стиля, ставшая одним из факторов внутренней целостности книги и предопределившая господствующую в ней методику анализа, имеет и частный и общий смысл. Значительность книга определяется в данном случае не только тем, что мы получили тщательный и квалифицированный анализ еще не затвердевшего, не оформившегося окончательно, но уже требующего изучения нового стилевого пласта в современной литературе. В самой главной идее книги, сосредоточенной на процессе движения, динамики стиля, тщательно дифференцирующей и новые типы повествовательных форм, и их вариации, содержится скрытое предупреждение против излишней поспешности, с которой мы пытаемся искать и находить новые – «современные» – формы, стили и т. п. Новые стили в конечном счете всегда связаны с новыми формами художественного видения, а их вызревание идет годами, и реализуют себя они лишь в определенных условиях.
Понять связь этих «оптимальных условий» с господством в данный момент того или иного типа повествования – значит в какой-то мере предугадать пути развития литературы. Книга «Вопросы языка современной русской литературы» включает нас не только в процесс развития современной литературы, но и в тот поток «стилевого сознания», в котором вызревают новые типы художественных конструкций.
Именно поэтому тщательное знакомство с этой книгой необходимо исследователю современной советской литературы, в какой бы отдаленности от проблем лингвистики он ни находился.