Альманах «Северные цветы»
В. Э. Вацуро, «Северные цветы». История альманаха Дельвига – Пушкина, «Книга», М. 1978, 288 стр.; «Северные цветы на 1832 год». Издание подготовил Л. Г. Фризман, «Наука», «Литературные памятники», М. 1980, 400 стр.
В советском литературоведении не раз предпринимались попытки создания истории русских периодических изданий, сыгравших определенную роль в развитии отечественной культуры. Достаточно указать на труды В. Евгеньева-Максимова о некрасовском «Современнике», на монографию В. Кулешова об «Отечественных записках», на работы И. Ямпольского о сатирической журналистике 60-х годов XIX века. В последние десятилетия количество подобных исследований значительно возросло.
И все же книга В. Вацуро, посвященная истории знаменитого альманаха пушкинской эпохи, – явление в известной мере уникальное в нашей научной литературе.
На первый взгляд может показаться, что сам объект исследования (альманах, а не журнал или газета) упрощает авторскую задачу: рассказать о «восьми маленьких изящных книжках в осьмушку», очевидно, легче, чем о сотнях номеров толстого журнала, нередко издававшегося десятилетиями. Но эта легкость мнимая. Изучая историю альманаха, трудно (почти невозможно) анализировать помещенные в нем материалы, группируя их по «проблемам» или по журнальным отделам; трудно решить, какие тексты считать наиболее характерными, а какие – случайными, что должно подвергнуть пристальному анализу, а что можно обойти молчанием. Короче говоря, историк альманаха лишен ряда тех преимуществ, которыми обладает ученый, занимающийся историей журнала. Альманах – литературное единство принципиально иного порядка, нежели журнал, и его изучение требует своей методики, своего арсенала исследовательских приемов.
В. Вацуро, видимо, четко сознавая это, счастливо избежал соблазна пойти привычным путем. Поставив своей задачей показать, «как, почему и в каком облике из всего… многообразия русской культурной жизни каждый год на протяжении восьми лет выходил альманах «Северные цветы» (стр. 4), он решил ее тонко и оригинально. Автор не ограничился обзором содержания альманаха, но сумел рассказать о каждом его сотруднике и охарактеризовать почти все материалы, поступившие в «Северные цветы». Из монографии В. Вацуро читатель узнает, как созревал самый замысел дельвиговского альманаха, как собиралась каждая новая книжка и какие страсти кипели вокруг этих маленьких томиков. Он станет свидетелем разногласий в дельвиговском кружке, увидит, как разрывались дружеские связи на почве журнальной конкуренции. Наконец, ему станут ведомы попытки писателей пушкинского круга с помощью «Северных цветов» подключиться к современной литературной полемике, откроются перипетии цензурной истории пушкинских «Отрывков из писем, мыслей и замечаний».
Книга В. Вацуро буквально насыщена фактами. Автор привлекает малоизученные и вовсе неизвестные архивные документы: дневники, выписки из протоколов цензурного комитета, дружескую и деловую переписку. Одних только неопубликованных писем В. Вацуро ввел в научный оборот более десятка (а некоторые письма, уже ставшие достоянием науки, впервые напечатаны без купюр и искажений). Весь этот эпистолярный корпус представляет значительную историко-литературную ценность (особенно интересно письмо Дельвига к Вяземскому от 1824 года и шесть писем Сомова к цензору Сербиновичу).
Однако явно односторонним было бы утверждение, что главное достоинство книги – в богатстве эмпирического материала. Не меньший интерес представляет и авторская концепция истории русской литературы 20 – 30-х годов XIX века. Эта концепция как бы ушла в подтекст, «растворилась» в материале, и ее присутствие ощущается лишь подспудно – то в авторских репликах, то в метких замечаниях, то в неожиданных наблюдениях. Такая исследовательская осторожность может вызывать только сочувствие. В. Вацуро предпочел тщательный анализ фактов бездоказательным декларациям, осмысление истории культуры во всей ее полноте и противоречивости – «универсальным» построениям, игнорирующим все, что не укладывается в их рамки.
Некоторые положения работы представляются особенно интересными и перспективными.
Прежде всего, книга обогащает наши представления о месте Пушкина в современной ему литературной жизни. Казалось бы, этот вопрос освещен настолько полно, что ничего нового здесь прибавить нельзя. Но В. Вацуро доказал, что и эта тема далеко не исчерпана. «Северные цветы» рассмотрены в книге как важный этап консолидации пушкинского круга писателей. Само имя Пушкина стало знаменем альманаха, центром притяжения лучших литературных сил эпохи. В этом отношении жест Дельвига, открывшего книжку «Северных цветов» на 1828 год портретом Пушкина (вместо намеченного ранее Карамзина), предстает исполненным принципиального смысла.
И поэтическая практика альманаха, и проводимая им литературная политика почти всецело отвечали соответствующим устремлениям Пушкина. Это видно из того, что на страницах «Северных цветов» время от времени появляются произведения томящихся в ссылке писателей-декабристов. Это же явствует из позиции альманаха в споре о Карамзине. Поэтому исследователь, назвавший «Северные цветы» альманахом Дельвига – Пушкина, не нарушил исторической истины.
К числу наиболее интересных в книге принадлежит глава «Отцы» и «дети», в значительной своей части посвященная рассказу о «втором поколении» поэтов, связанных с кружком Дельвига, – А. Подолинском, Е. Розене, В. Щастном, М. Деларю и др. Книга В. Вацуро (особенно в соотнесенности с его многочисленными статьями на близкие темы1) объективно подвигает на то, чтобы рассматривать творчество поэтов конца 20-х годов как особый переходный этап в истории русской поэзии. Взращенные на поэтических идеалах 10 – 20-х годов, они подчас демонстративно отталкивались от достижений «школы гармонической точности», что, с одной стороны, обусловило их обособленную позицию в кружке Дельвига, а с другой – вызывало резкие, иногда насмешливые отзывы старших современников (см., например, высказывания Пушкина о Подолинском и Деларю).
Драматично сложилась судьба этих литераторов, отошедших на задний план уже в 30-е годы, вынужденных девятилетия спустя, в совершенно чуждой им культурной среде, прибегать к «ссылкам на мертвых» (название известного мемуарного очерка Е. Розена) – на мертвых, в свое время не принявших их всерьез. Тем не менее, им, поэтам «промежутка», было суждено сыграть скромную, но почетную роль в истории русской словесности – послужить своего рода «перекидным мостиком» между двумя литературными эпохами. Их творчество, питавшееся достижениями пушкинской поэтической культуры, отчасти было уже прорывом в иную литературную систему. Эту тенденцию В. Вацуро проницательно уловил. «Фарис» в переводе Щастного (перевод этого стихотворения Мицкевича выполнен в 1828 году. – О. П.), – замечает он, – принадлежал уже тому поэтическому стилю, который мы обозначаем условно как стиль «1830-х годов»… – экспрессивный… с нерасчлененным, захватывающим читателя речевым потоком» (стр. 161).
Проблема литературного поколения конца 20-х годов, поднятая В. Вацуро, должна найти своих исследователей. Перспективность ее разработки – вне сомнений.
Весьма интересна и завершающая монографию глава «Тризна по Дельвиге», рассказывающая об истории издания последней книжки «Северных цветов». Здесь автор подошел к проблеме, издавна волновавшей наше литературоведение, – к проблеме вырождения самого типа альманаха в 30-е годы. Эту старую проблему ученый осветил по-новому, преодолевая некоторую односторонность прежних исследователей. Он убедительно продемонстрировал, что не только имманентные закономерности литературного развития или причины экономического характера привели к смерти альманаха. Причин – как объективных, так и субъективных – оказалось множество: и исчезновение литературно-бытовой почвы альманаха – дружеского кружка, уже переставшего быть салоном и еще не ставшего редакцией; и эволюция читательских вкусов; и резкая смена издательских принципов; и отход ряда писателей, ориентированных на «альманашную» культуру, от активной литературной жизни; и последствия цензурных гонений на «Литературную газету»… Наконец, сами «Северные цветы», превратившись в ежегодное периодическое издание, объективно подготовили свою гибель – вытеснение альманаха журналом.
Подборка документов, свидетельствующих о безуспешных попытках литераторов пушкинского круга возродить «Северные цветы» в новых условиях, звучит как финал драматической истории альманаха Дельвига – Пушкина, закономерно подводящий читателя к выводу: «История «Северных цветов» кончилась – начиналась предыстория «Современника» (стр. 252).
Естественно, мы затронули лишь некоторые проблемы, поднятые в исследовании В. Вацуро. История альманаха временами предстает перед нами как история общественно-литературной жизни 20 – 30-х годов. Видимо, иначе и не могло быть: очень уж широкий круг литераторов, художников, ученых связал свою судьбу с альманахом Дельвига – Пушкина и многие нити связывали «Северные цветы» с литературной жизнью эпохи. В. Вацуро, тонкий знаток литературы и литературного быта пушкинской поры, постарался запечатлеть все эти связи с максимальной полнотой.
Вместе с тем книга не свободна от недостатков. Вызывающая сочувствие исследовательская осторожность временами оборачивается описательностью. Так, совершенно очевидная эволюция содержания «Северных цветов» за восемь лет, в частности повышение удельного веса прозы (преимущественно за счет повестей и отрывков из исторических романов), не получает в работе должного объяснения. С другой стороны, слишком многое в перипетиях литературной жизни автор склонен объяснять причинами лично-биографического порядка. Например, отчуждение Подолинского от пушкинского круга писателей рассматривается как плод юношеской самонадеянности молодого поэта, а уход Розена из «Северных цветов» – как результат «уязвленного авторского самолюбия» и обиды на Дельвига, отказавшегося отдать припасенные материалы в розеновский альманах «Альциона». Между тем дело, видимо, не столько в обидах начинающих авторов на своих маститых соратников, сколько в осознании себя новым поэтическим поколением как некоторой общности, связанной единством литературно-эстетической платформы, отличной от взглядов писателей-«аристократов» (что, кстати говоря, косвенно подтверждает приведенное в книге письмо Розена к Подолинскому). Равно как и одобрение Дельвигом стихотворений Деларю обусловлено скорее всего не «слепотой дружбы», а тонкостями литературной тактики (так Пушкин будет хвалить в «Современнике» элегии достаточно далекого ему Теплякова, чтобы задеть Бенедиктова, и одобрительно отзываться о повестях совсем чуждого ему Павлова, противопоставляя их современной повествовательной прозе).
Впрочем, отмеченные недостатки отчасти являются «оборотной стороной» достоинств книги. Они – издержки того метода исследования, который избрал автор и с помощью которого он смог добиться существенных результатов.
Книга В. Вацуро – несомненная удача. И удача, стимулирующая дальнейшее исследование. Специального изучения ожидает целый ряд журналов и альманахов пушкинской поры, незаслуженно обойденных вниманием наших исследователей. Остается надеяться, что начинание В. Вацуро найдет своих продолжателей.
Вышедшие недавно в серии «Литературные памятники»»Северные цветы на 1832 год» стали своеобразным дополнением к монографии В. Вацуро. Последний выпуск альманаха примечателен как составом имен, так и качеством опубликованных в нем произведений. Появившийся уже после смерти Дельвига, он стал итогом многолетней деятельности кружка писателей, противостоявших «торговому направлению» в литературе. В издании альманаха самое активное участие принял Пушкин, стремившийся сделать последний выпуск «Северных цветов» данью памяти покойному другу и литературному соратнику.
«Северные цветы на 1832 год» переиздаются впервые за полтора столетия. Этот факт значительно повышает требования к научному уровню издания. Сопроводительная статья Л. Фризмана поднимает много интересных и важных вопросов. Исследователь справедливо указал, что сама проблема «Пушкин и «Северные цветы» включает в себя, по крайней мере, два аспекта: первый – контакты Пушкина с альманахом за весь период его издания; второй – история появления «Северных цветов на 1832 год». Подробно рассмотрена роль О. Сомова в судьбе альманаха, дана в целом объективная оценка его литературно-критической деятельности. Верно отмечено, что Пушкин, принимая активное участие в подготовке последнего выпуска «Северных цветов», руководствовался желанием не только «помянуть Дельвига», но и сохранить авторский коллектив как действенную антибулгаринскую силу.
Но, помимо ценных и верных суждений, в статье содержатся в отдельные недостаточно обоснованные выводы. Так, Л. Фризман считает, что «Северные цветы» с момента возникновения привлекли Пушкина своей ярко выраженной антибулгаринской направленностью. Так ли это? Конечно, неприязнь Пушкина к Булгарину вызревала исподволь, но в непримиримый антагонизм она переросла лишь к 30-м годам. Подобным же образом обстоит дело с интерпретацией отношений Пушкина и Греча. Процитировав высказывание Пушкина о современной критике из письма к А. Бестужеву от 1825 года («Греч и ты остры и забавны.., но где же критика?»), Л. Фризман истолковывает его таким образом: «Может быть, Бестужев, получив это письмо, и не воспринял… сопоставление его с Гречем как уничижительное, но в устах Пушкина оно не могло не иметь такого смысла» (стр. 307). Для столь решительных заключений, кажется, нет оснований. Н. Греч – один из популярнейших критиков 20-х годов, его работы с интересом читаются (в том числе и Пушкиным), вокруг них ведутся оживленные споры. При всем консерватизме своих позиций Булгарин и Греч не были основными врагами Пушкина в 20-е годы, Л. Фризман переносит ситуацию 30-х годов на более ранний период.
Еще один пример. Автор анализирует положение, возникшее в 1832 году, когда выяснилось, что издание последней книжки «Северных цветов» не только не принесет дохода семейству покойного Дельвига, но и едва ли окупится. Л. Фризман, вопреки своей первоначальной доброжелательной характеристике Сомова, объясняет экономическую неудачу издания его «бесхозяйственностью и денежной некорректностью». На наш взгляд, В. Вацуро подошел к вопросу гораздо тоньше, отметив, что часть вины лежала и на Пушкине, и на Плетневе.
Очень жаль, что собственно характеристике «Северных цветов на 1832 год» в статье уделено лишь три с половиной странички. Между тем уместно было бы заострить внимание на тех особенностях издания, которые придают ему неповторимое своеобразие, выделяют его среди других выпусков альманаха, Так, само содержание «Северных цветов на 1832 год» свидетельствовало об установке издателей на связь с традицией литературы конца XVIII – начала XIX века: об этом говорят и культивация поэтических жанров, вытесняемых на периферию массовой литературой 30-х годов, и знаменательная поэтическая переписка Дмитриева и Жуковского, где Державин и Карамзин тракту
ются как учителя последующих литературных поколений. Следовало бы указать на то место, которое уделено в «Северных цветах» популяризации науки (статьи Н. Бичуина, М. Максимовича, М. Погодина), – что демонстрирует серьезность отношения сотрудников к задачам альманаха и что, кстати говоря, сближает его с типом энциклопедического журнала. Наконец, стоило бы отметить, что в русской литературе уже имелись прецеденты «мемориальных» изданий: так, в 1821 году вышел сдвоенный (23 – 24) номер журнала «Благонамеренный», посвященный памяти известного поэта начала XIX века М. Милонова.
Отрадно, что комментарий к «Северным цветам» не загроможден традиционными сведениями о Венере, Аполлоне, Амуре, Гименее и т. п. Однако порой комментатор проявляет непоследовательность: вряд ли было нужно разъяснять, что такое анчар и Элизий, кто такие Вечный жид и нимфа Эхо. Иногда зыбкость критерием при отборе объектов для комментирования наносит ущерб пониманию текста. Например, комментируя повесть О. Сомова «Сватовство», исследователь указывает, что процитированный в ней стих «И любят хлопотать, где их совсем не просят» взят из басни Крылова «Муха и дорожные». Но в той же повести есть такая фраза: «…Теперь я, нижайший, состою в чине 9-го класса и буду состоять по конец дней моих; ибо
…чин асессорский, толико
вожделенный,
как говорит один поэт… есть для меня кислый виноград, потому что достать его мне век не удастся». Кому принадлежит процитированная строка? Почему герой повести вспоминает ее среди сетований на невозможность получить чин 8-го класса? Ни о чем этом в комментарии не сказано. Между тем данный стих – цитата из сатирической «Элегии» (1809) известного в свое время поэта А. Нахимова. «Элегия» была написана в связи с подготовленным в 1809 году Сперанским указом «О правилах производства в чины по гражданской службе…». Указ, в частности, предусматривал экзамен для получения чина коллежского асессора, дающего права дворянства, и вызвал активное недовольство в широких слоях полуобразованного чиновничества. Эта краткая информация была бы отнюдь не излишней для читателя.
Но совершенно излишним в издании, не задуманном как собрание сочинений Пушкина, представляется наличие многочисленных вариантов пушкинских текстов (к тому же хорошо известных специалистам).
Наконец, последний упрек хотелось бы адресовать редакции серии. Слов нет: «Северные цветы на 1832 год» – книга, интересная во многих отношениях. Но ведь, строго говоря, литературным памятником в полном смысле слова является не один, а все выпуски альманаха, запечатлевшие важнейшие тенденции в развитии русской литературы первой трети XIX века. Если учесть, что полный комплект «Северных цветов» давно стал величайшей библиографической редкостью, то переиздание всех выпусков альманаха сможет принести и радость многочисленным любителям литературы, и неоценимую пользу специалистам.
- См.: В. Вацуро, Ранняя лирика Лермонтова и поэтическая традиция 20-х годов, «Русская литература», 1964, N 3; его же, Первый русский переводчик «Фариса» А. Мицкевича, в кн. «Славянские страны и русская литература», «Наука», Л. 1973.[↩]