А. А. Холиков. Прижизненное полное собрание сочинений Дмитрия Мережковского: Текстология, история литературы, поэтика

А. А. Холиков. Прижизненное полное собрание сочинений Дмитрия Мережковского: Текстология, история литературы, поэтика. М.; СПб.: Нестор-История, 2014. 344 с., ил.

Свою позицию относительно понимания такой литературной формы бытования текста, как прижизненное полное собрание сочинений, А. Холиков обозначил в статьях последнего десятилетия. Теперь в монографии автор с учетом архивных материалов предлагает целостный текстологический анализ двух прижизненных Полных собраний сочинений (далее — ППСС) Д. Мережковского, весьма скромно определяя свою задачу: «выявить давно существующий <…> литературный феномен и посмотреть, что дает его изучение для понимания творчества отдельно взятого автора» (с. 54).

В действительности исследование А. Холикова оказывается масштабнее заявленного замысла, что обусловлено, думается, подходом к изучению материала: сочетая принципы текстологии, истории литературы, интерпретирующей поэтики, автор книги описывает теоретическую модель ППСС как структурно-семантическое единство, где содержательные и формальные компоненты отражают духовно-биографический опыт творца. Подобный подход, во-первых, позволяет публикаторам (настоящим и будущим) не ограничиваться растиражированными сведениями по истории текстов писателя, давая возможность точнее проследить развитие философских, литературных взглядов Мережковского, и выявляет дополнительный материал для разговора о его творческой лаборатории. Во-вторых, в современных условиях, когда происходит «разрушение» привычного понимания текста, книга А. Холикова становится прологом к большой текстологической работе по изучению всего творческого наследия Мережковского.

В предисловии А. Холиков накладывает ограничение на решение поставленной перед собой задачи — изучение авторизованных ППСС. На первый взгляд, персоналистское рассмотрение художественных и нехудожественных произведений сужает спектр анализируемого материала. Но при ближайшем рассмотрении подобное формальное ограничение оказывается оправданным: именно авторизованные ППСС при всех недостатках (главные из которых — слабость текстологической подготовки и ориентация на массового читателя) отражают авторскую волю и оценку творцом своего наследия (как минимум — через отбор и расположение текстов), а также становятся основой при подготовке академического полного собрания сочинений.

Логика работы обусловила ее композиционные особенности: две части книги позволяют проследить путь от воссоздания теоретической модели ППСС как метатекста, принципов ее изучения к вполне конкретному воплощению в ППСС Мережковского.

При относительно небольшом объеме (всего сорок страниц) первая часть книги («Полное собрание сочинений: история, издательская практика, типология, принципы описания») не менее значима, нежели вторая, более обширная. Именно здесь А. Холиков разрабатывает классификацию ППСС, попутно реконструируя историю возникновения и функционирования полных собраний сочинений в русской литературе XVIII-XX веков, теоретически формулирует принципы научного рассмотрения ППСС, которые станут опорными при непосредственной работе с ППСС Мережковского. Отметим, что материал, проанализированный А. Холиковым, огромен: реконструируя историю возникновения и функционирования посмертных полных собраний сочинений, исследователь, пожалуй, впервые обобщает опыт книгоиздательской деятельности Н. Новикова, А. Смирдина, М. Вольфа, Ф. Стелловского и др., описывает характер взаимоотношений между издателями и авторами на разных этапах их развития и приходит к принципиальному выводу о более позднем появлении ППСС русских писателей как следствии развития коммерческих отношений между авторами и издателями.

Эта часть монографии содержит и впервые составленный перечень прижизненных полных собраний сочинений русских писателей, состоящий из сорока пяти позиций — от Л. Андреева и Д. Бедного до А. Чехова, В. Шишкова и А. Яковлева (с. 25-28).

Вторая часть («Прижизненное «Полное собрание сочинений» Дмитрия Мережковского») включает три раздела («Текстология», «История литературы», «Поэтика»). В них автор, опираясь на выделенные В. Хализевым известные феномены в составе изучения литературного произведения (текстология, теоретическая поэтика и интерпретация), обосновывает правомерность каждого из подходов к анализу ППСС на вполне конкретных примерах двух ППСС Мережковского. Примечательно, что во всех трех разделах А. Холиков не злоупотребляет теоретизированием. Напротив, превосходно владея теоретическим инструментарием и в совершенстве зная собственно историко-литературный материал (весь корпус текстов Мережковского), исследователь дает возможность читателю постичь логику, заложенную в сочинениях писателя, составивших два его ППСС.

В разделе «Текстология», сопоставляя оба ППСС Мережковского в историческом срезе, А. Холиков скрупулезно комментирует причины изменения состава некоторых авторских книг, включенных в собрания сочинений, справедливо объясняя отсутствие ряда текстов авторским отбором и нежеланием писателя «нарушать непрерывную связь частей целого» (с. 83). Дальнейшая логика исследования приводит А. Холикова к выявлению внешних связей между составными частями двух книжных ансамблей: в отличие от систематически расположенного материала второго ППСС, в первом по времени публикации ППСС отсутствует четкий принцип распределения произведений — оно обрамляется томами с художественной прозой, внутри которых неупорядоченно представлены переводы, литературно-критические, публицистические работы, стихотворения. Результатом же исследования, включающего выявление и исправление ошибок, анализ научно-справочного аппарата ППСС, становится вывод Холикова о более качественной подготовке второго ППСС, которое и оказывается основным материалом для наблюдений в последующих разделах.

Так, в «Истории литературы» ППСС Мережковского органично вписано в книгоиздательскую ситуацию рубежа XIX-XX веков, когда авторские издания объединяли разрозненные произведения в межтекстовые единства, «претендующие на самостоятельное значение» (с. 92). Среди них установка Мережковского на «большую форму» становится отражением общей символистской тенденции, частью рекламной стратегии «Классик при жизни», выражающейся в тяготении к составным текстовым образованиям в прозе, поэзии, критике. Избегая односторонне понятой причинности, привлекая архивные источники, А. Холиков устанавливает и другие мотивы, подтолкнувшие писателя к изданию полного собрания своих сочинений, — финансовые и творческие. И если финансовая составляющая в комментариях не нуждается, то «творческая» — популярность в профессиональной литературной и в читательской среде — потребовала привлечения отзывов современников о репутации Мережковского (оценки А. Измайлова, С. Юрьевского) и его взаимоотношениях с издателями (характеристики К. Чуковского, переписка с К. Некрасовым и др.).

Последний раздел второй части и книги в целом («Поэтика»), является не просто последовательной реализацией описанных в предыдущих разделах методологических принципов, но демонстрацией связи «жизни» и «творчества» Мережковского, воплощенной в ППСС. Опорой для реконструкции запечатленной в ППСС творческой воли Мережковского явилась его «Автобиографическая заметка», впервые опубликованная в «Русском слове» (март 1913 года) и впоследствии воспроизведенная в конце XXIV тома во втором издании ППСС. А. Холиков сопоставляет варианты авторского текста с рукописью «Автобиографической заметки», рассматривая их как источник и контекст всего издания. Текст «Заметки» разбит исследователем на небольшие пассажи; прокомментированные фрагменты снабжены цифровой маркировкой, что делает анализ более иллюстративным. В результате сопоставления «Заметки» с критико-биографическим очерком Лятского, выполняющим аналогичную функцию в первом издании ППСС, А. Холиков убедительно показывает, насколько вольно обращался писатель с фактами биографии, создавая не просто собственную версию жизненного и творческого пути, но парадный автопортрет.

От изучения тематического уровня исследователь закономерно переходит к анализу уровня идейного, предметного, композиционного, словесного, выделяя константные компоненты каждого из них, позволяющие выявить в границах всего собрания две системы семантических полей: «пол» и «религия». Примечательно здесь рассмотрение образа андрогина (с. 212-213), символизирующего в мировоззрении Мережковского полноту и единство пола, разделенного на мужской и женский.

Композиционные связи в ППСС, как следует из наблюдений исследователя, складываются из повторов, со- и противопоставлений, образов персонажей и ситуаций, в которых они оказываются. Система героев-двойников, помогающих соотнести отдельные тексты внутри всего собрания, держится на ситуациях «середины», «завершения» и «начала», в которые писатель помещает находящихся в разладе с собой персонажей (с. 237-260). Имплицитные же связи, образующие смысловой каркас ППСС через заглавия и подзаголовки, обнаруживаются в «Содержании» ППСС, которое заключает все издание.

Ценнейшей составной частью книги является тщательно подобранная и со знанием дела выстроенная библиография (с. 271-333) — без нее теперь трудно представить дальнейшее изучение и творчества Мережковского, и феномена ППСС. Но эта же библиография напоминает об отсутствии академического собрания сочинений писателя, полной летописи его жизни и творчества, а также обобщающих теоретико-литературных исследований, выходящих за пределы накопления эмпирических фактов.

В целом же в монографии А. Холикова представлена продуманная концепция прочтения духовно-биографического опыта Мережковского сквозь призму ППСС, принципы изучения которого вполне адекватны и для анализа авторизованных ППСС других художников слова. Неизбежные ограничения в объеме привели к тому, что ряд важных моментов остается в конспективном изложении, что, видимо, предполагает их дальнейшую разработку. По крайней мере, подобного рода потенциал в работе присутствует: так, остались схематично обозначенными пути сравнения автопортрета как индивидуальности авторского самовыражения через ППСС с портретом того же писателя, но в ситуации неавторской подготовки ППСС.

О. ОСЬМУХИНА

г. Саранск