№8, 1962/Обзоры и рецензии

Явление исключительное

С. И. Василенок, Фольклор и литература Белоруссии эпохи феодализма (XIV-XVIII вв.), Изд. МГУ. М. 1961, 380 стр.

Обычно, когда оратор произнесет: «Об этом скажу ниже» или «мы говорили выше», «играет значение», – его перестают слушать. В наши дни, когда грамотность доступна всем, отсутствие грамотности у оратора или писателя воспринимается как простое неуважение к слушателям и читателям: хочешь учить других – будь прежде всего грамотен. Но книгу С. Василенка «Фольклор и литература Белоруссии эпохи феодализма» я не закрыл на первых же ее страницах. Меня она заинтересовала и заинтриговала. Перед нами преподаватель первого университета страны: Московского. Признаюсь, прочесть книгу С. Василенка, несмотря на ее небольшие размеры, было нелегким делом. Книга пестрит разного рода выражениями: «скажем ниже», «сказано ниже» (стр. 7, 15, 39, 54, 80), «говорили выше» (стр. 160), «занимает… значение» (стр. 231), «угодничество богу» (стр. 200), «герои мифотворчества» (стр. 58), «репрессивная борьба» (стр. 194), «ортодокс православия» (стр. 268) или «ортодокс православной церкви» (стр. 27), «религиозное сектантство» (стр. 146), «поэзия стихотворчества» (стр. 156), «…меры наказания над провинившимися…» (стр. 149), и т. д., и т. п. Многие ее места просто трудно понять. Так, С. Василенок утверждает, что Польша выдвинула писателей, «стремившихся вырваться из окаменелых оков феодализма, тормозивших общественный и культурный прогресс, сковывавший (прогресс! – Д.Л.) своим феодальным панцирем, своей дикой схоластикой и теологией всякое движение общественной жизни…» (стр. 136). Или: Скорина «нарушал принцип неприкосновенности православной догматики, переводя богослужебные книги на язык светской письменности, что категорически запрещалось делать православной церковью» (стр. 105).

Некоторые места носят прямо-таки анекдотический характер: «Переводные и оригинальные светские повести воспевали земные блага, человеческие достоинства…» (стр. 122); «Из литовских князей только один князь Витовт получил положительную характеристику народа, да и то (выделено мною. – Д. Л.) народ приписал Витовту крестьянское происхождение» (стр. 183 – 184); Ян Кохановский, «вопреки господствовавшей в польской литературе латыни, писал на родном языке» (стр. 136); «…Краковский университет все больше и больше погружался в мрачное средневековье…» (стр. 140); иезуиты «чтобы сильнее отравить головы учеников схоластикой, мистикой, религиозным фанатизмом, прибегали к сознательному удлинению сроков учебы, «то, однако, не повышало успеваемости» (стр. 149); Иудифь «…обула свои восхищающие мужчин сандалии» (стр. 111; напомню, что обуть можно только ноги, но не обувь). В книге много самого грубого пустословия: «Возникновение белорусской литературы связано с образованием белорусской культуры»»(стр. 79); «По своим художественным особенностям белорусская литература XIV-XVI вв. не идет ни в какое сравнение с современным художественным творчеством» (стр. 81; то есть с советской литературой!).

Забавное впечатление производят ссылки на авторитеты в подкрепление элементарно известных фактов: «Как сообщает акад. А. И. Белецкий в своей хрестоматии по древней украинской литературе, Вишенский родился около 1550 г. и умер в 20-х годах XVII в….» (стр. 217); «Как правильно отмечает академик А. И. Белецкий, древняя культура (и литература) восточных славян не оставалась в стороне от «величайшего переворота», называемого Ренессансом» (стр. 122). Такой же характер носят ссылки на «Историю древнерусской литературы» Н. К. Гудзия (стр. 130, 189). Наивно доверяет С. Василенок не только новым – авторитетам, но и старым. Так, он «проверяет» текст перевода библейских книг Ф. Скорины по синодальному переводу библии в издании 1869 г.! (стр. 114 – 115).

Обильно цитируемые в книге древние тексты почти невозможно понять из-за огромного количества опечаток и искажений. С. Василенок не дает тексты в общепринятой транскрипции, а приводит их в том виде, в каком он их нашел в изданиях: без разделения на слова, с сохранением старой пунктуации, но при этом произвольно заменяет некоторые буквы, если их почему-либо было затруднительно воспроизвести; польские буквы в латинской транскрипции заменены обычными (стр. 96 – 98), из текстов выбрасываются юсы и йотированные гласные, но сохраняется ненужное написание «оу» и «і», подновляются некоторые слова, титла то раскрываются, то не раскрываются, а просто отбрасываются, оставляются сочетания букв, прочесть которые невозможно («хрстияном» – стр. 121, «умрть» – стр. 108, «млсти» – стр. 93 и т. д.). Количество искажений таково, что догадаться о смысле некоторых текстов без обращения к оригиналам просто невозможно, но и это обращение затруднено, так как библиографические указания очень часто ошибочны1.

В книге много ошибок не типографского происхождения: Бонн пишется «Баян» (стр. 156; напомню, что «баян» – это музыкальный инструмент, а «Боян» – поэт, о котором говорится в «Слове о полку Игореве»), Иоаникий Галятовский перекрещен в «Голятовского» (стр. 265, 267), Пажеа Берында в «Павму Берынду» (стр. 264), Сергий Радонежский в «Родонежского» (стр. 190). Известный советский археолог М. А. Тиханова названа М. А. Тихоновым (стр. 33). Псалтырь С. Василенок всюду считает существительным мужского рода («…был «Псалтырь»…» – стр. 105, «в предисловии к «Псалтырю»…» – там же, и т. д.). «Священное писание» называется в книге «святым писанием». Житие Бориса и Глеба названо совсем нелепо – «…житие об убийстве… Бориса и Глеба» (стр. 75). Апокриф «Чудо святого Георгия о змее» переименован в «Чудо святого Георгия и змьія» (стр. 267). Максима Ващанку С. Василенок называет то «М. Вощакой» (стр. 259), то «М. Вашчакой» (стр. 265). К. Транквиллион будто бы «долгое время жил и издавал свои произведения в Могилеве» (стр. 260), где на самом деле он никогда не был и где ничего не издавал. Старцу Артемию приписана «книгоиздательская деятельность» в Литве (стр. 194). «Казанье» З. Копыстенского С. Василенок объявляет произведением, написанным в стихотворной форме (стр. 227).

К числу нелепостей, сообщаемых С. Василенком в его книге, могут быть причислены и такие: «…лютеране считали, что Христос не бог, а человек…» (стр. 193); автор реакционного «Антиризиса», по мнению С. Василенка, «пытается доказать, что… русское духовенство имеет даже жен» (стр. 203; С. Василенок, очевидно, не знает, что в православии не было безбрачия белого духовенства), «но автор здесь же цинично (курсив мой. – Д. Л.) замечает, – пишет далее он, – что ксендзам и папам запрещено иметь «собственных жен» (стр. 203), хотя известно, что католическое духовенство действительно придерживается целибата. Он упоминает «библейское учение о равенстве людей перед богом» и «братстве их во Христе» (стр. 114; речь идет о Ветхом завете!). В «Песне песней Соломона», заявляет С. Василенок, «…в качестве страстно влюбленных… выступают Иисус в роли влюбленного жениха и церковь в роли красивой, нежной невесты» (стр. 109), чего, разумеется, в «Песне песней» быть не могло и что на самом деле принадлежит интерпретации «Песни песней» Ф. Скориной. Большинство библейских изречений, оказывается, «взято из народного быта древних народов Египта…» (стр. 109).

С. Василенок, по-видимому, не знает, что иезуиты и униаты – католики. Он пишет: «католичества и иезуитов» (стр. 138 – 139), «православие… теснимое католиками, униатами, иезуитами» (стр. 146 – 147), борьба «иезуитов, католиков и униатов» (стр. 213), и так на протяжении всей книги. Впрочем, он пишет и так: «святые и мученики» (стр. 131), «…деловые акты и договора…» (стр. 275), «…литература, в частности стихосложение…» (стр. 137), «устное литературное стихотворчество» (стр. 155 – 156), хотя «литературное» (от латинского «litera») никак не может быть устным.

Книга С. Василенка претендует быть «исследованием» белорусской литературы и фольклора. Она содержит некоторые настойчиво проводимые ее автором идеи. Посмотрим, в чем эти идеи состоят.

С. Василенок приписывает себе введение исторического принципа изучения фольклора. «…Мы первые взялись, – пишет он, – за перестройку современных курсов русского и белорусского фольклора по историческому принципу» (стр. 9) и ссылается при этом на свою «Программу по устному поэтическому творчеству русского народа», изданную в 1949 году. Далее С. Василенок заявляет: «Исторический принцип был окончательно закреплен в 1954 г., когда вышло из печати первое учебное пособие, построенное по этому принципу. Это пособие положило начало историческому изучению фольклора в нашей стране» (стр. 10 – 11). Столь «эпохально» оцененное пособие – это учебник С. Василенка и В. Сидельннкова «Устное поэтическое творчество русского народа» (М. 1954), многочисленные ошибки которого неоднократно отмечались в печати2. Исторический принцип изучения фольклора С. Василенок противопоставляет «жанровому». Из всего изложения С. Василенком своего исторического принципа ясно, что дело идет лишь о расположении материала в учебных пособиях. Располагать материал в пособиях следует, как думает С. Василенок, не по жанровому принципу, а по хронологическому. Но разве к этому сводится исторический принцип изучения фольклора? Разве нельзя написать исследование об отдельном фольклорном жанре, строго придерживаясь исторического подхода? 3 Ясно, что научный метод не может быть сведен к простому расположению материала. Можно расположить материал по хронологическим рубрикам и не придерживаться исторического принципа изучения, и наоборот.

Дело, конечно, не в том, как располагать материал: по рубрикам жанров или по хронологическим рубрикам. Дело даже не в том, чтобы придерживаться исторических объяснений. Историческая школа в изучении фольклора у нас долгое время была самой авторитетной школой и принесла русской фольклористике мировую славу, но она же содержала коренные ошибочные положения. Дело в том – как понимать самое историческое развитие фольклора.

Прежде всего историческое изучение фольклора должно быть марксистским. Оно немыслимо без правильного понимания самого исторического процесса, правильного представления об исторических фактах. И если мы с этой точки зрения подойдем к книге С. Василенка, то убедимся, что представления об истории у него самые превратные. С. Василенку не хватает иногда элементарной исторической осведомленности.

С одной стороны, С. Василенок пишет, что «период формирования белорусской народности и ее культуры падает на конец европейского средневековья» (стр. 41). Что это за конец «европейского средневековья», из которого он, очевидно, исключает всю Восточную Европу? Оказывается, это – середина XV века. С другой стороны, С. Василенок считает, что белорусские и украинские земли существовали уже при нападении на Русь татарских захватчиков (стр. 43), то есть во второй четверти ХШ века. Более того, С. Василенок полагает, что в эпоху «Слова о полку Игореве», в XII веке уже существовали «белорусские города» и «князья белорусских земель» (стр. 39). Киевскую Русь он на одной странице называет «переходным периодом от бесклассового к классовому обществу» (стр. 33), что, разумеется, противоречит элементарным историческим фактам, а на следующей странице заявляет, что «Киевское государство было государством восходящего феодального класса…» (стр. 34). Освобождение от татаро-монгольского ига, согласно С. Василенку, наступает не в XV веке, а в XVI. При этом освободителем восточных славян (всех!) он считает Ивана Грозного (стр. 65). Восхваляя белорусский фольклор XIV-XVI веков, С. Василенок вместе с тем безо всяких оговорок заявляет, что «как известно, период XIV-XVI веков характеризуется сравнительно низким уровнем развития народа…» (стр. 57). Не отказывается С. Василенок и от устаревшего понятия «торговый капитализм» (стр. 113). Не умеет он отличить и народных (крестьянских) восстаний от революционной деятельности, говоря о «возрастающей революционной активности народных масс» уже в XVI-XVIII веках (стр. 169).

«Продуманность» исторического подхода С. Василенка видна из следующего характерного примера. Он дважды обосновывает свою периодизацию истории белорусского фольклора и литературы: во введении к книге и в ее заключении. При этом он самодовольно заявляет: «…предложенная нами периодизация, представляется научно оправданной» (стр. 21). Однако периодизация, предлагаемая им в начале и в конце книги, в обоих случаях различна. Так, во введении «зарождение и развитие фольклора и художественной литературы в Белоруссии в период формирования белорусской народности» относится к XIV -первой половине XVI века (стр. 19; тоже в оглавлении), а в заключении – к концу XIII – середине XVI века. «Фольклор и литература Белоруссии периода антикрепостнической и национально-освободительной борьбы» во введении относится ко второй половине XVI – середине XVIII века, а в заключении – ко второй половине XVI – концу XVIII века (в оглавления «конец XVI -XVIII в.»). Эпоху феодализма в заглавии книги С. Василенок, вопреки фактам и безо всякого обоснования, заканчивает XVIII веком, а во введении (также неверно) продолжает до начала XIX века (стр. 20), хотя эпоху феодализма общепринято заканчивать 1861 годом – годом «освобождения» крестьян.

Спрашивается, о каком историческом подходе может идти речь при столь неточных представлениях об истории?

Выступая против «жанрового принципа» в изучении фольклора и литературы, С. Василенок имеет весьма слабые представления и о жанрах. Например, он считает, что в XIV-XVI веках существовала «мемуарная литература» и «мемуарные произведения» (стр. 80, 118, 134), говорит о «жизнеописаниях и житиях» святых (стр. 268), книгу «Юдифь» называет «воинской повестью, основанной на любовном сюжете» (стр. 111), а далее определяет ее как «занимательную романтическую повесть» (там же).

Стремясь «приукрасить историю», С. Василенок относит к белорусской литературе и фольклору все то, что возникло в пределах будущих белорусских территорий, что известно в белорусских списках и переводах. Так, к белорусскому фольклору относятся им рассказы «Повести временных лет» под 980 и 1128 годами о сватовстве к полоцкой княгине Рогведе. Белорусским летописным сказанием признается им ростовский по своему происхождению «Плач княгини Марии Ростовской по муже – ростовском князе Васильке», известный и в белорусских списках (стр. 52 – 53). Типично книжные обороты этого плача безапелляционно признаются им фольклорными. Он включает в белорусскую литературу послания старца Артемия (стр. 193 – 195) только потому, что они были написаны на территории Белоруссии. «Гражданство обычаев детских» – перевод сочинения Эразма Роттердамского – С. Василенок признает оригинальным произведением Епифания Славинецкого (стр. 151). Вслед за А. Н. Пыпиным он считает первым букварем восточных славян букварь, изданный в 1586 году в Вильне, не подозревая о существовании Букваря Ивана Федорова 1574 года (стр. 143). Примеры такого рода искусственных «обогащений» белорусской литературы могут быть умножены.

С. Василенок думает, что в Киевской Руси уже существовали канты (стр. 156), известные нам только с XVII века, а на основании изображения игр в лестничной башне Софии Киевской считает, что в Киевской Руси «было довольно развито драматическое творчество» (стр. 185). Он полагает, что существовали особые поэтические версии «Истории о Казанском царстве» (стр. 157), что «Пролог» отражает «…исторические события, начиная с X века» (стр. 131) и т. д., и т. д.

Поражает также невнимание к историческому расположению материала. О писателе конца XVI – начала XVII века Иване Вишенском говорится после характеристики писателя первой половины XVII века А. Филипповича. Писатели и произведения объединяются по «темам». В результате под одной шапкой оказываются, с одной стороны, произведения оригинальные, переводные, белорусские редакции великорусских произведений, рыцарские романы и руководства по стихосложению и поэтике, а, с другой стороны, в один ряд ставятся писатели разной идейной направленности (Г. Скорина и С. Будный, М. Смотрицкий и И. Вишенский).

Крайне путаные представления сообщаются в книге С. Василенка о литературном языке Белоруссии. Так, он пишет о: «белорусском литературном языке» (стр. 82), «белорусско-украинском книжном языке (деловом и литературном)» (стр. 83), «светском книжном языке» (стр. 168), но, кроме того, о «древнерусском языке» (стр. 85, 193), которым, согласно мнению С. Василенка, пользовались по крайней мере до XVI века. Часть литературы, по его утверждению, написана еще на «народном языке» (например, на народный язык сделаны переводы Ф. Скорины, стр. 109).

С. Василенок считает, что его «книга может быть пособием при изучении не только истории белорусской, но в какой-то мере украинской и частично русской литературы эпохи феодализма» (стр. 5). В «Заключении», подытоживая свои заслуги, он пишет: «…научная постановка и решение ряда узловых вопросов истории белорусского фольклора и литературы в нашем исследовании имеют, как нам кажется, актуальное значение» (стр. 270). Решительно заявляем: автору необходимо освободиться от своих иллюзий.

Размеры моей рецензии переросли обычные. Я прошу за это извинения у читателей. Меня оправдывает, однако, тот факт, что выход в свет столь малограмотной книги, напечатанной по постановлению редакционно-издательского совета Московского университета, – явление исключительное.

Я закончу свою рецензию тем, с чего начал: книга С. Василенка меня заинтересовала и заинтриговала. Как это возможно? Каким чудом могло быть вынесено на поверхность подобного рода изделие? Неужели и само преподавание фольклора и литературы Белоруссии ведется в Московском университете на том же уровне?

г. Ленинград

  1. Так, выход в свет сборника П. В. Шейна «Белорусские народные песни» отнесен к 1837 году (стр. 25) вместо 1874 года. Выход в свет грамматики М. Смотрицкого отнесен к 1918 году (стр. 162). Статья Н. Н. Розова о светской рукописное книге XVIII-XIX веков в собрании А. А. Титова, напечатанная в Сборнике Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина (вып. II, Л. 1954), указана как отдельное издание, и инициалы ее автора спутаны (стр. 170). Летопись Авраамки, указывает С. Василенок, издана в XVII томе Полного собрания русских летописей (стр. 120): на самом деле она напечатана в томе XVI, и т. д.[]
  2. См. рецензии: Б. Н. Путилова («Звезда», 1955, N 3, стр. 178 – 180), В. П. Аникина («Новый мир». 1955. N 4, стр. 257 – 260).[]
  3. Напомню, что у нас в последнее время вышло несколько монографических исследований былин, исторической песни, сказки, где исторический подход строго выдержан.[]

Цитировать

Лихачев, Д.С. Явление исключительное / Д.С. Лихачев // Вопросы литературы. - 1962 - №8. - C. 208-213
Копировать