XVII век в мировом литературном развитии
«XVII век в мировом литературном развитии», «Наука», М. 1069, 502 стр.
Коллективный труд «XVII век в мировом литературном развитии» является сопровождающим сборником к четвертому тому «Истории всемирной литературы», который посвящен XVII столетию.
Необходимость появления такого сборника совершенно ясна. В литературе XVII века имеется много вопросов, далеко еще не разрешенных и имеющих огромное значение как для последующего развития мировой литературы в XVIII и XIX столетиях, так и для литературы наших дней. Именно поэтому, кстати, такой пристальный интерес литература XVII века, в частности проблема барокко, вызывает сейчас в зарубежном литературоведении.
XVII век сложен для анализа потому, что это переходная эпоха от Возрождения к Просвещению и последующим периодам, что в ней очень много зародышей, по-настоящему развившихся только в XIX и XX столетиях, в эпоху романтизма, социально-критического реализма, в наше время. Но этого мало. XVII век переходная эпоха особого рода, имеющая значительные и своеобразные особенности, отличающие ее как от Возрождения, так и от Просвещения. Это время господства таких литературных направлений, как классицизм и барокко, которые ни в XVI, ни в XVIII столетиях господствующей роли не играют. Это время зарождения реализма нового типа, неизвестного Возрождению, реализма, который станет преобладающим отчасти в XVIII веке, главным же образом в XIX столетии.
Проблеме своеобразия литературы и вообще культуры XVII века в условиях Западной Европы посвящена статья Ю. Виппера о понятии XVII столетия как особой эпохи в истории западноевропейских литератур. Статья эта, открывающая собой сборник, отличается обстоятельностью и всесторонностью. Ю. Виппер очень точно характеризует социально-политическое положение в Европе XVII столетия, учитывая при этом различия в отдельных странах. Он детально характеризует развитие науки и философии, выделяя тем самым специфику XVII века, ибо многие научные дисциплины складываются именно в это время.
Убедительно разрешается в статье очень сложный вопрос о периодизации. Автор учитывает черты кризиса, характеризующие почти всю Европу середины столетия. Он в то же время отрицательно относится к установлению единой периодизации, справедливо ссылаясь при этом на то, что развитие европейских стран во второй половине века пошло по различным путям, и напоминая, что первые черты единства, предвещающего подлинно мировую литературу, появляются только в XVIII веке. Он базируется во всех своих утверждениях на конкретном анализе отдельных литератур. Показательны в этом отношении обзоры английской, немецкой и французской литератур XVII столетия, в которых особо выделяется очень тонкий анализ Мильтона. Удачна в статье и подлинно диалектическая характеристика барокко, которую отличает объективность и полная свобода от какого бы то ни было упрощенного понимания этого чрезвычайно значительного и в то же время очень сложного и противоречивого литературного направления века. Следует отметить в статье и новизну самой постановки проблемы XVII века как особой эпохи, сложность определения этой эпохи, ее хронологических границ, специфики ее содержания.
Автору не мешало бы, не изменяя своих основных тезисов, несколько расширить характеристику реалистического направления эпохи, поскольку это направление занимает очень значительное место в литературном движении XVII века и ни в коем случае не должно представляться чем-то второстепенным по сравнению с классицизмом, барокко.
Естественным дополнением к статье Ю. Виппера служит статья Р. Самарина «Проблема реализма в западноевропейских литературах XVII века». Рельефными получились в статье портреты виднейших писателей XVII столетия – Кеведо, Гриммельсгаузена, Бэньяна. Но самое примечательное в ней – обзор европейского романа XVII столетия в целом. XVII век, с точки зрения автора статьи, явился свидетелем крупнейшего события литературной жизни того времени – рождения социального романа, которое мы привыкли относить чуть ли не к XIX столетию, ко времени Бальзака и Диккенса. Очень любопытны параллели, которые проводятся между XVII и XIX веком (например, Фюретьер – Бальзак).
Хотелось бы, чтобы автор статьи обратил больше внимания на особый характер реалистического романа XVII века, на негативность его критики существующего, отличавшую его от современного ему классицизма, а отчасти и барокко. Эти направления, особенно классицизм, сосредоточились к тому же на проблемах нравственной и интеллектуальной жизни, а также на раскрытии идеала, образца, в то время как реалистический роман XVII века оставил все эти проблемы вне своего внимания. Это свидетельствует также о своеобразной недостаточности реализма XVII столетия, так как он раскрывал в человеке только его одну сторону, предоставляя другую сторону классицизму и барокко. Это обстоятельство дало в то же время право на существование классицизму и барокко, на историческую необходимость их появления в литературе XVII века. Европейский роман XVII столетия был, собственно, началом социально-критического реализма в мировой литературе.
Раздел, посвященный проблеме барокко, открывается статьей И. Голенищева-Кутузова о поэзии барокко в Италии и Испании, о таких ярких, видных представителях этого направления, как Гонгора и Марино. Статья эта, чрезвычайно обильно уснащенная всякого рода биографическими фактами, демонстрирует колоссальную эрудицию автора. Остается только пожалеть, что при характеристике Марино и особенно Гонгоры, в общем весьма любопытной и интересной, мало сказано о содержании их поэзии, о поэтическом мироощущении Гонгоры и Марино. Подробно останавливаясь на «темноте» стиля Гонгоры, на своеобразии его стилистической манеры, И. Голенищев-Кутузов убедительно доказывает, что эта «темнота» только кажущаяся. Но на этих вопросах внешней формы он почему-то останавливается, не двигаясь дальше. То же и в разделе о Марино; здесь, правда, упоминается о «пантеизме» поэта, но об этом надо было бы рассказать гораздо более развернуто. В результате Гонгора, Марино оказываются поэтами барокко только из-за своих стилистических особенностей, из-за цветистости, украшенности своего стиля, из-за его метафоричности, но вовсе не из-за внутренней формы их поэзии и концепции мира, лежащей в ее основе.
Кстати говоря, во введении к статье И. Голенищев-Кутузов очень ярко формулирует особое миропонимание Торквато Тассо как поэта-маньериста. Жаль, что не даны аналогичные характеристики Гонгоры и Марино.
Крайне интересной, содержательной и вызывающей на многочисленные размышления представляется мне статья Р. Хлодовского «Пентамерон» Джамбаттисты Базиле и итальянская литература на рубеже XVI и XVII столетий». Статья Р. Хлодовского убедительно показывает, что в Италии XVII века существовал особый вид барокко, уже не связанный с контрреформацией, с рефеодализацией, с аристократической реакцией против Ренессанса, а опирающийся на народные массы, на крестьянство. К этому виду барокко относится, по мнению автора статьи, и сборник волшебных сказок «Пентамерон» Базиле, вышедший в 1634 году. «Пентамерону» присущи многие черты барочного мировоззрения – отказ от ренессансного антропоцентризма, перенос активности героя на чуждые ему силы, все равно враждебные или дружественные по отношению к нему. Однако «Пентамерон» отличает не только иррационализм его сказок, но и сатирическая направленность его эклог, придающих цельность книге. Очень важно при этом, что сатира Базиле обращена против «высшего света», аристократии и придворных, против «грабителей» и их пессимистической философии. Она противопоставляет им «ограбленных» и народный здравый смысл. Статья Р. Хлодовского демонстрирует узость и ограниченность прежних взглядов – и на барокко вообще, и на Базиле в частности.
К работам И. Голенищева-Кутузова и Р. Хлодовского об испанском и итальянском барокко примыкает статья Н. Сигал о драматургии французского барокко. Здесь речь идет о комедии и трагедии Ротру, а также о трех трагедиях Корнеля – «Смерть Помпея», «Родогуна» и «Ираклий». Автор интересно, тонко и по-новому трактует Ротру, очень значительного и в то же время недостаточно изученного драматурга, рассказывает о теме утраченной памяти в его комедиях, о раздвоении личности его комедийного героя и об иллюзорности действительности в его трагедии. Несколько иное впечатление производит глава статьи Н. Сигал, посвященная Корнелю. Анализ «Смерти Помпея» не вызывает никаких возражений. Но в отношении «Родогуны» и «Ираклия» мне представляется, что автор статьи не во всем прав. Справедливо, что на трагедии Корнеля 40-х годов оказал мощное влияние театр барокко, что их очень основательно коснулся кризис рационалистического мировоззрения, имевший место у Корнеля в это время. Верно, что в «Родогуне» и в «Ираклии» играло значительную роль иррациональное начало, категория случайности. Но роль этой случайности Н. Сигал все же склонна преувеличивать, представляя ее у Корнеля не значительной, а как бы абсолютно преобладающей. Ведь случайность оказывается в «Родогуне» и в «Ираклии» в конечном счете мнимой, так как она не обрушивается на человека роком, а людьми же (Клеопатрой, Леонтиной) и создается. Существенно и то, что иррациональное у Корнеля в ходе его трагедий проясняется, то есть перестает быть, по сути дела, иррациональным. Существенно, наконец, и то, что разочарование в мире, владеющее в «Родогуне» душой Селевка, не остается окончательным. Ему противостоит в той же трагедии восприятие мира Антиохом, в котором разочарование в жизни основательно ослаблено. Конечно, было бы неправильно, если бы мы утверждали, что барочных влияний у Корнеля вообще нет. Их следует, однако, трактовать применительно к Корнелю с большей осторожностью, все время считаясь с тем, что барочные элементы фигурируют у драматурга в классической системе.
Естественным дополнением этого раздела книги является статья Н. Балашова, посвященная драматургии испанского барокко. Н. Балашов размышляет о Кальдероне или, если быть еще более точным, об его религиозно-философских драмах, в первую очередь о «Необычайном маге». Статью определяет стремление рассматривать барокко во всей его сложности, не отворачиваясь от его внутренних противоречий, не упрощая его, не сводя его, как это делают некоторые исследователи, к идеологии контрреформации. Автор статьи не закрывает глаза на такие стороны определенных жанров барокко, которые приближают барокко к классицизму и явно нарушают наши привычные представления об этом направлении. Н. Балашов подчеркивает наличие в «Необычайном маге» ряда идейных тем и мотивов, напоминающих Эразма или даже Декарта. Но временами Н. Балашов как бы забывает, что наличие элементов, напоминающих Декарта и Эразма, в системе Кальдерона все-таки не меняет в корне всей системы, что Кальдерой при всех его отклонениях от барочной нормы оставался все же драматургом барокко. Кальдерон не был художником, так сказать, самовыражения, художником лирического типа; ему не чужды были и объективные образы, например образ дона Креспо из «Саламейского алькальда». Ведь самый факт наличия речей декартовского толка в «Необычайном маге» еще не свидетельствует о том, что сам Кальдерон полностью разделял эти мнения. Отождествлять героя и автора, пожалуй, все-таки не следует.
Особое место среди работ, посвященных барокко, занимает статья венгерского ученого Т. Кланицаи «Что последовало за Возрождением в истории литературы и искусства Европы?». Статья при всей своей краткости исключительно содержательна и глубока. Основная ее особенность в том, что барокко трактуется в ней не как всеобъемлющий стиль эпохи, а как направление, взаимодействующее с другими направлениями данного исторического периода (классицизмом, реализмом) или более или менее синхронно развивающееся рядом с ними. Статья во многом отличается по своей точке зрения от взглядов на барокко и на его место в истории литературы, которых придерживаются другие участники сборника. Автор связывает направление барокко с «временным застоем, наблюдающимся в Европе с конца XVI века», а также с «требованиями земельной аристократии». Он подчеркивает, что в барокко были сильны консервативные и реакционные тенденции. В статье содержится блестящая – без всякого преувеличения – характеристика Ренессанса и маньеризма, то есть добавочных форм литературы. Статья Т. Кланицаи заслуживает внимания еще и потому, что в ней приводится довольно много фактов, относящихся к чешской, польской и венгерской литературам XVII века. А их в сборнике явно не хватает.
Проблеме классицизма в сборнике посвящена всего одна статья. Я имею в виду работу А. Михайлова «Роман Фенелона «Приключения Телемака». К вопросу об эволюции французского классицизма на рубеже XVII и XVIII веков». Одна статья о классицизме в сборнике о литературе XVII века – это маловато; правда, этот участок литературного движения XVII века на данный момент может считаться относительно более разработанным, нежели другие. Из этого не следует, конечно, что проблемы классицизма XVII столетия уже раз и навсегда решены и все в нем ясно. К числу нерешенных можно отнести и вопрос о зародышах просветительского классицизма в XVII веке. Этой проблеме и посвящена статья А. Михайлова, основанная на очень солидном знании фенелоновского романа. А. Михайлов демонстрирует на материале романа очень своеобразное литературное явление, переходное от XVII к XVIII веку, от культуры ортодоксального классицизма, с которой Фенелон был тесно связан, к классицизму просветительскому, который явился одной из форм идеологической подготовки Великой французской революции. Автор статьи недаром берет эпиграфом к своей работе отзыв о Фенелоне, принадлежащий Робеспьеру. Особенно удался А. Михайлову анализ самого «Телемака». Автор доказывает, что «Телемак» был образцом для «романа воспитания», очень распространенного в XVIII веке. Действительно, Фенелону следовали в этом отношении и Дидро, и Руссо, И Филдинг, и Смоллет, и даже Гёте, судя по его «Вильгельму Мейстеру». Следовало бы только расширить и более основательно разработать проблему художественного метода Фенелона как автора романа.
Особо следует отметить исключительно ценную статью Д. Лихачева «XVII век в русской литературе», имеющую и большое теоретическое значение. XVII век в развитии русской литературы рассматривается в статье как переходная эпоха, внутренне подготовившая резкий перелом, который совершился во второй трети XVII столетия, когда русская литература оказалась на одном историческом уровне с литературой Франции, Англии, Германии. В XVII веке еще сосуществуют, как показывает Д. Лихачев, средневековая художественная система и зачатки новой системы. Многое в этой новой художественной системе (интерес к быту, к повседневности, интерес к пейзажу, интерес к внутреннему миру, к раскрепощению личности, отказ от средневековой корпоративности и символики) перекликается с аналогичными чертами западноевропейской литературы этого времени. Очень интересны в статье Д. Лихачева его наблюдения над стилем «Жития» протопопа Аввакума и вообще над прямой речью персонажей в произведениях XVII века. Речь персонажей становится если еще не индивидуализированной, то, во всяком случае, разговорной, живой. Особенно любопытны и ценны размышления автора статьи по поводу русского барокко, которое, по его мнению, приняло на себя в России функции Ренессанса и, с другой стороны, было связано с просветительством (вера в человеческий разум, в науку). Русское барокко, как убедительно показывает Д. Лихачев, свободно – в отличие западноевропейского – от пережитков средневековья и готики, от их «ужасов», оно не пугает контрастами и нечеловеческими усилиями, не действует на человека подавляюще. Оно жизнерадостно, человечно, внушает уверенность, тесно примыкает к реалистичности.
В сборнике имеется еще обширная статья Д. Воскресенского «Особенности культуры Китая в XVII веке и некоторые новые тенденции в литературе». Статья насыщена большим материалом и по содержанию своему очень примечательна.
Что касается статей Т. Ливановой о западноевропейской музыке XVII столетия и М. Свидерской о живописи XVII века и о Караваджо, то они весьма интересны и для литературоведов, поскольку открывают такие аспекты в художественной культуре XVII столетия, которые, несомненно, имеются и в литературе того времени. Только при комплексном изучении искусств, начало которому кладут книги типа разбираемого здесь сборника, многие стороны литературы по-настоящему проявляются и выступают на первый план. Разные виды искусств позволяют, кроме того, лучше понять различные аспекты духовной атмосферы эпохи. Так, музыка вводит в эмоциональное восприятие действительности, живопись – в образное ее постижение. Комплексное изучение искусств наводит на раздумья и о различных темпах развития искусств. В эпоху Возрождения принципиально очень значительна роль изобразительных искусств, в XVII веке приобретает важное значение музыка, отображающая трагичность эпоха.
Характеризуя сборник, посвященный литературе XVII века, в целом следует отметить также общую культуру издания, о которой свидетельствует и наличие в сборнике научного аппарата, и библиографии, и указателя.
Все, что здесь говорилось по поводу отдельных статей сборника, показывает, сколь интересной, разнообразной, богатой по содержанию является, судя по этим работам, литература XVII века, как много могут почерпнуть в ней историки литературы, занимающиеся другими эпохами.