Высокая степень обобщения

В. Адмони, Поэтика и действительность. Из наблюдений над зарубежной литературой XX века. «Советский писатель», Л. 1975, 310 стр.

В последнее время чрезвычайно большое значение приобрело типологическое изучение литературы, предполагающее высокую степень обобщения и исходящее из того, что в сфере конкретно-исторических исследований у нас уже сделано очень многое. Именно в такой высокой степени обобщенности и заключается одно из достоинств книги В. Адмони, посвященной поэтике XX века. Автор рассматривает литературу Запада, притом в первую очередь немецкоязычную, затем американскую и французскую, прибегая там, где это необходимо, к сравнениям из английской, датской, норвежской и других европейских литератур (отметим: при сравнительно небольшом объеме книги, он обращается к широкому кругу литературных явлений не только разных стран, но и разных жанров – повестей, романов, лирики, драмы, и не только к литературе, но и к кино).

Литература рассматривается в книге с учетом тех изменений в структуре художественного произведения, которые наиболее характерны для XX века и в которых, как показывает автор, «отразилась… преломленная в сознании писателей новая историческая действительность». Хотя подобный отбор явлений – не единственно возможный для исследования, он представляется оправданным, так как позволяет проанализировать ряд важных и в высшей степени показательных литературных процессов, которые до сих пор еще не были отмечены ни в советском, ни в зарубежном литературоведении.

Для понимания теоретической концепции, лежащей в основе книги, важно напомнить, что автор ее является не только литературоведом, но и лингвистом, который в течение многих лет разрабатывал проблемы теоретической грамматики и выдвинул свое понимание грамматического строя. Развивая тенденции, заложенные в так называемой «традиционной», или «классической», грамматике, В. Адмони, в отличие от структуралистов, рассматривает грамматический строй не только как систему абстрактных отношений, связывающих противопоставленные друг другу грамматические формы (например, формы глагольной категории времени), но и как динамическую систему построения грамматических единиц (слова, словосочетания, предложения).

Исходя из того, что XX век является веком огромных исторических событий и потрясений, веком исключительно напряженной жизни человечества, В. Адмони стремится показать, как в эту эпоху мобилизуются все языковые средства выражения.

Наряду с такими прямыми и внешними формами, как повышенная эмоциональность и особо заостренное сюжетное построение, здесь используются и развернутая аналитичность (не только в композиционной, но и в языковой структуре), и рядоположность, сталкивающая чужеродные или контрастирующие друг с другом компоненты, и наслаивание друг на друга ряда смысловых пластов, заставляющие читателя все глубже всматриваться в семантическую перспективу произведения. Аналитические структуры разъясняются в первую очередь на примере построения фразы у Т. Манна. В. качестве рядоположных приводятся различные формы монтажа как особого приема организации художественного текста (Дос Пассос, Т. Вулф), «упрощение» поэтического синтаксиса у Г. Аполлинера и т. д. Среди глубинных структур, которым В. Адмони придает особое значение, отмечается подтекст (особенно у Хемингуэя), введение мифологической перспективы у непосредственно изображаемой реальной действительности (Т. Манн, Дж. Джойс), наслаивание друг на друга голоса рассказчика и голосов персонажей (несобственно-прямая речь). Использование самых разных форм в их сложном сочетании отмечается также в драматургии Брехта.

На примере Б. Брехта, кстати, можно увидеть, как, всматриваясь в стилевые особенности произведений, В. Адмони постоянно прослеживает их истоки и наиболее характерное новаторство XX века, Показательно в этом плане сопоставление Б. Брехта и Г. Ибсена, в искусстве которых автор усматривает и много общего (в частности, напряженное движение мысли, являющееся ведущим началом в пьесах обоих драматургов), и сугубо индивидуальное (например, взрыв Б. Брехтом точно отграниченного сценического мира, которого придерживался Г. Ибсен). По мнению автора, «в различии между театром Брехта и театром Ибсена с большой силой воплотилось различие между искусством XX века и искусством предшествующего столетия».

Стремление к подчеркнутой напряженности движения мысли ученый рассматривает как общую тенденцию в западной литературе XX века. Одна из характерных черт художественного развития XX столетия – это максимальное использование всех потенций, заложенных в речевой цепи. В своем крайнем проявлении такое направление, как показывает В. Адмони, приводит к абсолютизации отдельных сторон языковой структуры и к разрушению не только литературного произведения как многомерного явления искусства, но и к разрушению самого языка как целостности – например, в дадаизме. Но в своих более умеренных проявлениях такое развертывание всех возможностей обогащает арсенал выразительных средств художественной литературы. Несобственно-прямая речь, внутренний монолог, поток сознания, подтекст и т. д. – все эти средства были известны и раньше, но стали, как показывает автор, применяться в XX веке (наряду с традиционными формами) несравненно более систематично и многообразно.

Построение рецензируемой книги отнюдь не традиционно. Оно подчинено задаче наиболее глубокого выявления разнообразных художественных форм, используемых в поэтике XX века.

Первая глава, посвященная «Истокам» изучаемых явлений, представляет собой анализ литературы в период с 80-х годов XIX века по 1914 год. Может показаться, что эта глава неправомерно построена лишь на материале литератур немецкого языка. Но при внимательном чтении ее обнаруживается, во-первых, что эти литературы дают автору полную возможность продемонстрировать зарождение новых художественных концепций, которые получили широкое распространение в наше время. Кроме того, во многих случаях сюда вовлечен и обширный общеевропейский материал (свободный стих Артюра Рембо, драматургия Ю. -А. Стриндберга и Б. Шоу, многочисленные примеры из творчества К. Гамсуна, Дж. Джойса, У. Фолкнера, Дж. Апдайка, А. Чехова, М. Метерлинка и др.).

Одна из центральных глав книги под названием «В мире нарушенных пропорций» посвящена анализу литературы, связанной с распадом целостной картины мира в сознании многих художников нашего столетия, Таково восприятие действительности как ристалища неведомых и чудовищных сил, перед которыми человек полностью беззащитен, у Ф. Кафки; мифологизация мира с акцентированием той беспорядочности, в которой протекает внутренняя жизнь человека, у Дж. Джойса; максимальное удаление сознательного начала из духовной жизни человека у сюрреалистов; распад не только художественных форм, но и языковых структур у дадаистов; гиперболизация тех или иных сторон действительности, служащая для выявления ее нелепости, в драме абсурда. При характеристике этих направлении намечаются и те конкретно-исторические факторы, которыми они были вызваны к жизни.

В другой главе, носящей название «В мире человеческих измерений», исследуется литература, которая «оперирует образами людей в обычных, земных масштабах и формах». Эта литература, как справедливо утверждает автор, продолжает сохранять основное значение и в наше время «нарушенных пропорций». Глава, посвященная ей, охватывает, естественно, более широкий круг явлений, чем предыдущая. Она чрезвычайно интересна тем, что показывает характерную поляризацию художественных средств, происходящую в современном литературном процессе. Речь идет о том, что именно в XX веке развиваются и порой доводятся до предела самые противоположные и даже противоборствующие друг другу средства показа действительности и организации языкового материала: объективная (иногда даже фактографическая) манера изображения и подчеркнуто субъективная

форма, в которой все события проходят через чувства, переживания, осмысление героя-рассказчика; широко распространенное стремление к бессюжетности, а с другой стороны, к повышенной сюжетности (например, в криминальном жанре или в научной фантастике); развитие документального жанра, а с другой стороны, метафорического представления процессов современной действительности и т. д.

Показ этих возможностей, реализующихся в литературе XX века, составляет сильную сторону данной главы и книги Адмони в целом. Недостатком ее является, пожалуй, то, что, сосредоточившись на типологической характеристике литературы XX века, автор не всегда уделяет необходимое внимание характеристикам социальным и ставит в один ряд слишком разнородные в идеологическом отношении явления (например, «новый роман» и некоторые другие художественные явления неправомерно фигурируют в этой главе наряду с крупнейшими произведениями западного реализма).

Если главным объектом исследования в трех основных главах книги являются формы сюжетной композиции и построения языковой ткани, то иной отправной момент анализа открывается нам в последней главе под названием «С позиций человеческой души как активного жизненного начала». Главное внимание отдано в ней духовному облику героев книг и кинофильмов (последние широко привлекаются для анализа в этой главе). Здесь – в противовес художественным направлениям, видевшим в духовной жизни человека лишь иррациональный хаос, – возникает плодотворная попытка обнаружить некую цельность человеческой души, сочетание в ней непосредственности переживания с непреложностью нравственных требований. Обращаясь к творчеству А. Сент-Экзюпери и Д. Сэлинджера, Ф. Феллини и И. Бергмана, исследователь стремится показать, что в современном искусстве Запада (а следовательно, и в реальной западной действительности) существуют такие люди, которые «обладают внутренними силами, способными противостоять давлению враждебного мира».

Впрочем, это положение высказывается и в других главах книги, особенно в главе, посвященной структуре стиха в XX веке, к сожалению, беглой. Трактовка свободного стиха и причин его широкого распространения в западной поэзии дана убедительно и интересно, а анализ других художественных факторов не подкреплен общетеоретическими выводами.

В некоторых отношениях книга В. Адмони весьма непохожа на имеющиеся у нас работы о литературе XX века. Представляется неоправданным, например, то, что в ней нет ставшего уже привычным тезиса об ассоциативности как основном признаке поэзии XX века, хотя некоторые черты этого явления, в частности сталкивание семантически разнородных компонентов, здесь рассматриваются в функциональном плане, как особый способ организации лирического стихотворения.

При чтении работы неоднократно возникает сожаление, что в ней не исследованы те или иные весьма заметные явления западной литературы XX века – например, творчество У. Фолкнера. Жаль также, что слишком малочисленны и незначительны выходы к литературе 50 – 60-х годов, едва намеченные в конце последней главы книги. Более широкое привлечение современного материала, несомненно, придало бы бо´льшую актуальность труду В. Адмони.

Но все-таки, думается, книга является весомым дополнением к имеющимся у нас работам об общих чертах западной литературы нынешнего столетия и позволяет более глубоко подойти к этой весьма насущной проблематике.