№2, 1998/Зарубежная литература и искусство

Вспоминая Лукача. Публикация М. Ландора

В течение всей своей жизни Дьердь Лукач был под перекрестным огнем самой разнообразной критики. Любая его книга, как и многие аспекты его общественной деятельности, вызывали разноречия и споры. Эти споры не прекратились (в международном масштабе) и по сей день. Вероятно, личные свидетельства тех, кто знал Лукача, встречался, беседовал с ним, сегодня небесполезны, – они могут включиться в контекст споров, помочь прояснить в глазах потомков облик человека и ученого, о котором в разное время было высказано столько разных суждений, нередко и предвзятых, и неверных.

Мне посчастливилось много раз видеться с Лукачем и его женой Гертруд в годы их пребывания в СССР, начиная с 1935-го и кончая весной 1945 года. Я была принята в их доме как «свой» человек, вначале не в силу каких-либо личных качеств, а просто как жена венгерского коммуниста, одного из давних друзей семьи. На первых порах я страшно стеснялась в присутствии прославленного философа, не могла ни слова вымолвить, сидела и молча прислушивалась к разговорам, которые из внимания ко мне велись не по-венгерски, а по-немецки. Постепенно я поборола свою робость – и вошла для Лукачей в круг «своих» не только как жена своего мужа, но и сама по себе. Осенью 1941 года Институт мировой литературы им. Горького, где я тогда работала, был эвакуирован в Ташкент; в течение полугода, с декабря 1941 года, там жили и Лукачи. И я почти каждое воскресенье приходила в маленький глинобитный узбекский домик, находившийся в стороне от центра города на одной из тихих боковых улиц, – Лукач вместе с Гертруд продолжал там вести ту напряженную трудовую жизнь, какую вел в Москве. Там была написана его небольшая публицистическая книжка «Борьба гуманизма и варварства», по желанию автора я сверила перевод с немецким оригиналом и провела некоторую литературную правку – эта работа доставила мне большое удовольствие. Книжка эта, вышедшая в 1943 году в издательстве Узгиз, до сих пор пользуется читательским спросом в Библиотеке им. Ленина в Москве, и я не без гордости вспоминаю, что там стоит мое имя как редактора.

Сегодняшние читатели научных трудов Лукача подчас представляют его себе своего рода аристократом духа, далеким от будничной жизни, витающим в высоких сферах теорий. Такое представление по меньшей мере односторонне. Живя в Москве, занимаясь капитальными трудами о Гегеле и Гете, он в то же время отнюдь не чурался текущей литературной работы, писал небольшие статьи возможно общедоступно, стараясь обращаться к широкому кругу читателей. Связь с современностью, с политической борьбой дня живо ощущается и в его книге «К истории реализма», изданной в Москве в 1939 году. Перелистывая теперь эту книгу, не раз читаную- перечитаную, я нахожу в ней острые полемические пассажи, направленные против реакционного литературоведения и, более непосредственно, – против фашистских разрушителей культуры. Эта полемика присутствует даже и в кратком авторском введении: Лукач хотел, чтобы его историко-литературные труды участвовали в борьбе против фашизма.

Венгерским читателям все это, конечно, известно. Но я упоминаю об этом потому, что это немаловажно для характеристики Лукача как личности. Он, конечно же, был чужд мелкой суете, но по натуре вовсе не был кабинетным ученым, замкнутым в мире книг. Он не был им и в чисто человеческом плане. Общение с людьми, более или менее близкими по духу, было для него потребностью. Он был мастером не только монолога, но и диалога – умел заставить себя слушать, но охотно выслушивал других, не считаясь ни с какой возрастной или научной иерархией. Его интересовало, что делает, что думает советская научная и литературная молодежь. Спорить с ним было трудно (мне, например, никак не удавалось побороть его неприязнь к высоко ценимому мною Золя). Но Лукач был терпелив и корректен и тогда, когда с ним не во всем соглашались. Природное доброжелательство к людям сказывалось и в том, как он умел сдержанно, но откровенно поделиться собственными заботами и понять чужое горе и в меру возможности помочь тому, кто нуждался в помощи.

В беседах с Лукачем общественная жизнь разных народов раскрывалась как сложное единство, как непрерывно продолжающийся процесс. Для начинающего литературоведа, каким я была тогда, это была неоценимая школа мышления.

Интеллектуальный кругозор Лукача был необъятно широк – он легко мог войти и охотно входил в круг умственных интересов собеседника. На исходе 30-х годов я работала над кандидатской диссертацией об основных проблемах творчества Ромена Роллана. Казалось бы, этот писатель по своей манере письма вовсе не отвечал литературным вкусам Лукача. Но, заговорив со мной как-то о Ромене Роллане, он дал мне ряд полезных советов, в частности рекомендовал прочитать «Размышления о насилии» Ж. Сореля и задуматься над тем, какие точки соприкосновения были у автора «Жан- Кристофа» с французским анархо-синдикализмом. Этот совет оказался для меня очень полезным, помог уяснить сложную диалектику отношений Ромена Роллана с рабочим движением начала века, а также и с его другом Шарлем Пеги, издателем «Двухнедельных тетрадей». Защитив диссертаций в мае 1939 года, я тут же зашла к Лукачу, чтобы поблагодарить его за содействие. Он улыбнулся и ответил: «Вот так же я когда-то в Гейдельберге благодарил Макса Вебера, а он мне сказал: «А для чего же я существую?» («Wozu bin ich denn sonst da?»).

Для молодого исследователя очень важно вовремя найти точку приложения сил на многие годы, такой круг проблем, который бы его по-настоящему захватил. Для меня такой точкой приложения сил стала (можно сказать, и остается по сей день) тема мирового значения русской литературы. Прочитав в книге Лукача «К истории реализма» большой этюд о Толстом, я впервые всерьез задумалась над тем, как интересно – и как нужно – вплотную заняться вопросом, тогда почти еще не изученным: влиянием Толстого на его западных младших современников. Лукач укрепил меня в этом направлении; позже, в 1944 году, он дал мне прочитать в рукописи свою статью «Толстой и западная литература». Из этих моих занятий выросла впоследствии и докторская диссертация, и в конечном счете книга «О мировом значении Л. Н. Толстого» (1957) – там я цитирую Лукача и ссылаюсь на него. (Вероятно, он и не видел эту книгу, встретиться с ним в последующие годы мне не удалось.)

<…>

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №2, 1998

Цитировать

Мотылева, Т. Вспоминая Лукача. Публикация М. Ландора / Т. Мотылева // Вопросы литературы. - 1998 - №2. - C. 202-218
Копировать