Вопрошая прошлое – заглянуть в будущее

Заметки о мифо-фольклорной традиции в современной советской литературе.

Все чаще встречается в литературе такой сюжетный ход: герой летит на самолете, высоко над облаками, высоко над землей, обнимая ее мысленным взором, переживая одновременно и духовный взлет, переосмысливая заново свою жизнь, свою судьбу, ощущая ее как часть судьбы народной. Этот сюжетный мотив мы находим в поэме А. Вознесенского «Лонжюмо», в книге В. Астафьева «Царь-рыба», в повестях Ю. Шесталова «Когда качало меня солнце» и Б. Укачина «До смерти еще далеко»… В каждом из этих произведений полет над землей – повод для лирико-философского соотнесения отдельной, частной судьбы с судьбой страны и земли. И это стремление нашего современника в едином духовном порыве объять небо и землю, общее и частное, себя и планету есть метафора того духовного порыва к целостности, той ностальгии по целостности, которая прочитывается в нашей современной литературе.

В последние десятилетия развитие советской литературы отмечено особой интенсивностью, стремлением найти новые художественные формы для отражения и закрепления богатого исторического и нравственного опыта. Эта интенсивность была подготовлена всей предшествующей художественной традицией литературы социалистического реализма, которая уже на начальных этапах своего существования постоянно и напряженно искала художественные средства, способные наиболее полно и точно представить картину революционного обновления и преобразования мира. Эти поиски опираются на всю полноту предшествующих традиций советской многонациональной литературы. Ее творческие открытия обусловлены уровнем развития всей социалистической культуры. Тем более важно сегодня внимательно всмотреться в те художественные явления, которые отмечены чертами известной новизны, выражают характерные особенности современного литературного развития.

В последние годы в литературах народов СССР заметное место занимает проза, которая, поднимая важные нравственно-этические проблемы, решает их с помощью художественных форм, восходящих к мифо-фольклорным традициям (это относится и ко многим представителям той прозы, для которой основой остается реалистическая поэтика в традиционном смысле этого слова).

Разумеется, литература всегда, во все времена прибегала к такого рода формам, но именно в наши дни это обращение приобретает, на мой взгляд, особенно устойчивый, художественно разработанный характер, что обусловлено стремлением писателей возможно полнее освоить исторический и эстетический опыт, накопленный человечеством. В частности, ускоренное историческое развитие в условиях социализма потребовало от национальных литератур нового поэтического осмысления того огромного мифо-фольклорного фонда, который был накоплен каждой из них.

Новая волна интереса к фольклору – свидетельство обострившегося у нашего современника чувства связи с народом, с его многовековой мудростью и историей. Обращение советских писателей к фольклорным богатствам избирательно. Из мифо-поэтических миров берутся те сюжеты, мотивы и образы, которые способствуют заострению нравственно-философских проблем современности.

Здесь – связь мифо-фольклорной прозы с ведущими тенденциями современного художественного развития. Вместе с тем мифо-фольклорное направление тяготеет к философско-символической обобщенности, оперирует наиболее общими, «родовыми» характеристиками мира, стремится приобщить читателя к традиционным общечеловеческим ценностям коллективного народного опыта, воспитать в человеке представление о социальном и природном мире как едином космосе («космос» в переводе с греческого – «порядок», «лад»), где каждая вещь, каждое живое существо, каждый народ, каждое действие и событие – проявление всеобщей взаимозависимости и глубинной нерасторжимой связи. Мифо-поэтическая проза стремится умножить непосредственные впечатления человека на те богатства знаний, которые копились веками в мифе, притче, преданиях, сказках, обрядах, аллегориях, животном эпосе… Условно-поэтические художественные формы, разрывающие пределы настоящего мгновения, «парящие» над узкоконкретным, понадобились, чтобы современный художественный опыт обогатить опытом фольклорно-поэтического сознания, обладавшего мощной этической энергией, опиравшегося на «вечные», стабильные нравственные ориентиры; понадобились, наконец, как новое художественное средство заострения, «остранения» старых проблем: Человек – Мир – Нравственность. Здесь сказалась возросшая сложность современного мира и современного человеческого сознания, пытливо вопрошающего прошлое, чтобы заглянуть в будущее человечества.

Диапазон фольклорно-мифологических интересов нашей литературной современности чрезвычайно широк: от издания фольклорных текстов (беспримерного по своей интенсивности) до прямой трансплантации тех или иных мифо-фольклорных моделей в литературную ткань. Интерес современных писателей к архаическим формам художественного мышления обнаруживает себя в специфических этнографических изысканиях (типа очерков о народной эстетике Василия Белова – «Лад»); в сборе и литературной обработке мифов, легенд, преданий, обрядов, бытующих как в письменном, так и устном изложении («Нивхские легенды» и «Легенды Ых-мифа» Вл. Санги; «Народные перлы» М. Стельмаха; «Перо золотой птицы» и «Сказки Подгорья» С. Пушика и др.); в создании так называемых фольклорных романов и повестей (произведения М. Стельмаха, В. Земляка, Е. Гуцало, Вл. Дрозда и других украинских писателей); в создании романов-мифов, новелл-символов, повестей-притч (книги О. Чиладзе, Ч. Амирэджиби, Ч. Айтматова, Ю. Рытхэу, Т. Пулатова, Т. Зульфикарова, А. Кима, Н. Шундика, В. Василаке и др.); во вкраплении в традиционную реалистическую прозу элементов мифа, сказки, предания (произведения В. Бубниса, В. Распутина, В. Астафьева, А. Сулакаури, Н. Думбадзе и др.); в переводах инонационального эпоса на родной язык (перевод Ю. Марцинкявичюсом на литовский язык эстонского эпоса «Калевилоэг» и карело-финского эпоса «Калевала» и т. п.); в создании индивидуально-профессиональных версий и свободных, подчас приправленных юмором, переложений в прозе национальных эпических поэм (например, «Воспоминания Калевипоэга» Э. Ветемаа, «Сийм-Силач» Э. Бээкман, «Деде Коркут» Анара, «Сказание о Хочбаре» Р. Гамзатова и др.); в попытках создать «своего рода исторический эпос» («Миндаугас», «Мажвидас», «Собор» Ю. Марцинкявичюса).

В заметке»История и эпос» Ю. Марцинкявичюс писал, что он «завидовал народам, имеющим свой национальный эпос, свою «народную книгу», думал о тех катаклизмах истории, которые наверняка погубили какие-то зачатки литовского эпоса». Свою драматическую трилогию он создает, движимый высокой идеей воссоздания «трех основных эпических форм проявления народа: государственности, письменности, духовности» ¹.

Важно подчеркнуть и то обстоятельство, что обращение нашей литературы к национальным фольклорным богатствам происходит параллельно с серьезнейшими научными изысканиями в области этнографии и фольклористики. Эти процессы не могут не быть взаимосвязанными.

Обращение советских писателей к народно-поэтическому наследию отлично от интереса к фольклору в эпоху романтизма, фольклорно-мифологическая фантастика помогала романтикам создавать атмосферу некоего таинственного мира, «трансцендентного» к жизненной реальности, противопоставленного, в качестве высшей поэзии, низменной прозе. В отличие от романтиков современные авторы не знают подобной оппозиции. Мифо-поэтические образы не противостоят реалистическому воспроизведению жизни, не означают отречения от эмпирического быта, напротив – они обнаруживают в нем извечные общечеловеческие ценности, просвечивающие сквозь поток исторических изменений. Советские исследователи (А. Бочаров, В. Якименко, С. Хитарова, А. Тимофеев, К. Султанов, М. Эпштейн и Е. Юкина и др.) справедливо видят в использовании современностью народно-поэтических богатств путь к расширению художественных возможностей реализма, устремленность к художественно-философским обобщениям явлений действительности.

Отношение нашей критики к мифо-фольклорной тенденции далеко не однозначно. Спор на эту тему возбудил Лев Аннинский броской статьей «Жажду беллетризма!», где он назвал миф и притчу «тромбами в сосудах нашей прозы» ². Этому предшествовало утверждение В. Ивашевой, что «мифологизм и реализм – два несовместимых способа видения и понимания человека и мира» ³.

Категоричность подобной позиции (которая, видимо, была вызвана у Л. Аннинского вполне понятным отталкиванием от расхожих образцов, от «надсадного», по его определению, мифологизма) уравновешивалась выступлениями участников дискуссии о современном литературном процессе и фольклоре, которая велась в «Вопросах литературы» на протяжении 1976 – 1978 годов. Ее участники (В. Кубилюс, А. Бочаров, В. Якименко и др.) констатировали, что мифологизм и фольклоризм «властно ворвались» в современную советскую многонациональную литературу, и вместе с тем делали акцент на том, что мифо-фольклорные модели – это только один из способов художественного обобщения, «свойство, а не жупел» современной прозы. Впрочем, один из участников дискуссии (Н. Джусойты) в использовании современной литературой мифо-фольклорной традиции увидел лишь опасность неглубокой стилизации и бесплодного подражательства фольклору, почву для греха идеализации эстетической и идеологической старины. Однако заметим, что в собственной творческой практике Н. Джусойты не миновал обращения к этой традиции. Отголоски ее явно чувствуются в его романе «Возвращение Урузмага», а в романе «Слезы Ширдона» писатель воспроизвел свое представление о мире древнего нартского эпоса.

Так что и в этой дискуссии не возникло единства мнений. Но разговор о новом стилевом явлении в современной литературе продолжался. Он возникал то в связи с проблемами изобразительных средств социалистического реализма (см., например, статьи в «Правде» Ф. Мусина «Сквозь призму условности» – 9 ноября 1980 года и А. Бочарова «Пути к правде» – 2 августа 1981 года), то в русле дискуссий о жанрово-стилевых поисках современной прозы (см., например, дискуссию на подобную тему в украинском журнале «Днiпро», 1979, N 12; 1981, N 1 – 7). Пожалуй, сущность позиции большинства нашла наиболее точное выражение в следующем суждении Ф. Мусина в упоминавшейся статье в «Правде»: «Вряд ли продуктивна позиция тех критиков и литературоведов, которые довольно ограниченно представляют себе поэтику реалистической литературы, с большим недоверием относятся к условности, особенно к фольклоризму и мифологизму, квалифицируя обращение к ним чуть ли не как желание «выпрыгнуть из прозы жизни».

А пока шли теоретические споры, литература, использующая миф и фольклор, продолжала развиваться. Появились новые книги, среди них и такая значительная, как роман «Буранный полустанок (И дольше века длится день)» Ч. Айтматова. Это закономерно вело к продолжению критического и научно-теоретического разговора о традициях мифа, притчи, фольклора в современной советской прозе.

Этой теме посвящена статья М. Эпштейна и Е. Юкиной «Мир и человек».

В формировании нового типа художественного образа, который сплавляет черты литературы нового времени и дописьменного мифа, являющегося продуктом бессознательно-художественного творчества, то есть в соединении того, что по сути своей считалось несоединимым, авторы увидели «один из самых глубоких парадоксов культуры XX века», увидели характерную примету его художественных исканий. «В современной советской прозе, – пишут они, – перекрещивается много стилевых направлений, благодаря чему складывается ее художественная объемность. Литературоведы выделяют среди этих направлений такие общепризнанные, устойчивые, представленные крупнейшими писателями, как романтическое, лирическое, публицистическое, сказовое и др. Но время прибавляет к этому списку все новые категории и имена. Среди стилевых направлений, утвердившихся в последнее десятилетие, безусловно можно назвать и мифологическое» ⁴.

Нельзя тут не вспомнить пожелание, высказанное В. Озеровым в статье «Многонациональное единство советской литературы и задачи литературной критики»: «…От затянувшихся споров о социалистическом реализме как «открытой системе», речь о которой зашла в свое время правомерно, оппонентам пора переходить к точным определениям тех конкретных эстетических явлений, которым действительно открыта эта система» ⁵.

Вместе с тем если М. Эпштейн и Е. Юкина увидели открытость художественной системы социалистического реализма для поэтики мифа, для мифологизма, то Л. Новиченко считает «более типичным» для современной отечественной литературы «не собственно мифологические, а более поздние и более «земные» мотивы и формы сказки, притчи, сказания, шутки, анекдота и т. п.». По его мнению, «мифологический «материал» может быть лишь одним, – но не наиболее существенным и, во всяком случае, не ведущим, – из компонентов современной поэтики…» ⁶.

Наблюдая творческую практику современной советской прозы на всем громадном пространстве ее национальных литератур, замечаешь, что в ней и миф, и сказка, и притча, и сказание чаще всего выступают в сложном сплаве, объединяющем элементы различных поэтик. Для самых разнообразных элементов, мотивов, образов, как мифологических, так и фольклорных и притчевых, в пределах одного произведения характерно равноправное (или по принципу дополнительности) сосуществование, синтез с поэтикой реалистической.

Так, например, в новеллах Казиса Сая «Сизифов камень» и «Скептик» мифы (древнегреческий и библейский) интерпретируются как притчи – одна психологическая, другая ироническая. Роман-миф О. Чиладзе «Шел по дороге человек», построенный в основном на эпической и психологической интерпретации античных мифов, использует также и новозаветную топику, и сказочно-фольклорные мотивы. В романе Е. Гуцало «Муж взаймы, или же Хома неверный и лукавый», в романе В. Земляка «Лебединая стая» миф включен в фольклорно-эпическое повествование. В повести Ч. Айтматова «Белый пароход» киргизский миф о Матери-оленихе, выступая и в роли сказки, и в роли притчи, органически сращен с конкретно-реалистическими «формами самой жизни»; в его же повести «Пегий пес, бегущий краем моря» нивхский миф о Рыбе-женщине растворен в притче; в романе же «Буранный полустанок» вовсе нет мифологизма: здесь мы находим сложный сплав элементов народного песенного эпоса, предания, обряда и научной фантастики с традиционно-реалистическими способами художественной типизации. Этот ряд примеров можно было бы легко продолжить.

Таким образом, обращение современной советской прозы к мифологическим формам является частным проявлением общей тенденции, сущность которой заключается в стремлении к интенсивному освоению всего арсенала мифо-фольклорных средств художественной выразительности, завещанных историей. Если литературный мифологизм использует наиболее архаические формы народного творчества, то современный фольклоризм оперирует более поздними эпическими, легендарными, сказовыми литературными формами.

Поскольку названные явления отличаются бесспорной генетической взаимосвязанностью и взаимопроникновением, очевидно, правильнее было бы новое стилевое направление в современной советской прозе назвать не мифологическим, как предлагают М. Эпштейн и Е. Юкина, а мифо-фольклорным (или фольклорно-мифологическим).

Споря о роли мифо-поэтической традиции в современной литературе, критики, как правило, рассматривают мифо-фольклорную прозу изолированно от традиционно-реалистической, созданной по законам жизнеподобия. Между тем та и другая проза, хоть и пользуются различным художественным языком, говорят об одних и тех же проблемах, едины в своих высоких смыслах, совпадают в своих гуманистических устремлениях. Не случаен ведь тот факт, что многие авторы нашей современной мифо-фольклорной прозы, в соответствии с художественными задачами, параллельно с условными мифологическими формами используют реалистические способы изобразительности.

Вот две повести В.

1. »Литературное обозрение», 1976, N 5, с. 60. [↩]
2. »Литературная газета», 1 марта 1978 года. [↩]
3. В. Ивашева, О границах понятий. – «Литературное обозрение», 1976, N 1, с. 73.[↩]
4. М. Эпштейн, Е. Юкина, Мир и человек. К вопросу о художественных возможностях современной литературы. – «Новый мир», 1981, N 4, с. 236, 247.[↩]
5. «Вопросы литературы», 1981, N 8, с. 55.[↩]
6. Л. Новиченко, Вечно новый реализм… (К современным спорам о художественном многообразии). – «Вопросы литературы», 1982, N 7, с. 25, 26.[↩]