В масштабе творческой эволюции поэта

Б. С. Мейлах, Талисман. Книга о Пушкине, М., «Современник», 1984, 317 с; Б. С. Мейлах, Творчество А. С. Пушкина. Развитие художественной системы, М., «Просвещение», 1984, 160 с; Б. С. Мейлах, Процесс творчества и художественное восприятие, М., «Искусство», 1985, 318 с.

В изданной без малого пятьдесят лет тому назад первой монографии о Пушкине Б. Мейлах выдвинул задачу, по тем временам необычную. Он писал, что советскому литературоведению важно приступить к изучению закономерностей развития творчества великого поэта¹. С тех пор им было написано немало получивших признание работ. И все же, как ни варьировались темы и направления исследований,

сверхзадача просматривается отчетливо. Она – в постижении логики становления и развития пушкинского гения.

О том, как преломляется ведущий исследовательский лейтмотив Б. Мейлаха в двух последних его книгах о Пушкине, и пойдет речь. Но прежде нельзя не упомянуть еще об одной недавно изданной его книге – «Процесс творчества и художественное восприятие». Очевидна плодотворная связь между теоретико-методологическими и практическими изысканиями ученого в области общих закономерностей творческой деятельности, между изучением специфики художественного мышления, с одной стороны, и разработкой проблем жизни и творчества Пушкина – с другой. Подтверждением служат две его работы «пушкинского цикла».

Название первой символично. Талисманом, хранящим от бед и отчаяния, была для Пушкина поэзия. Его наследие, по словам автора, тоже подобно магическому талисману. Оно поддерживало, а бывало и спасало людей многих поколений. Б. Мейлах приводит в этой связи интересные примеры. С первых же страниц книги обозначаются два ее содержательных русла: эпизоды биографии и творчества Пушкина сочетаются с осмыслением жизни образа поэта в общественном сознании прошлого века и нынешнего. Какого бы предмета ни коснулся автор – творчества ли Пушкина в последекабрьскую эпоху, «загадочной» поэмы «Анджело», истории гибели поэта или других, – в каждой теме открывает он новые грани, расширяя тем самым читательское представление о Пушкине и его наследии.

Начинаются главы порой с фактов знакомых. Но уже в самой постановке того или иного вопроса Б. Мейлах, как правило, находит аспекты оригинальные, не замеченные прежде. К примеру, всем известно пристрастие Пушкина к путешествиям. Кавказ привлекал его особо. Значение и место кавказской темы в общей идейно-художественной эволюции поэта изучены, казалось бы, досконально. Б. Мейлах, однако, взглянул на эту тему с точки зрения закономерностей творческой эволюции Пушкина, задался вопросом – «существует ли внутренняя логика во всем комплексе произведений, связанных с темой Кавказа?» Почему поэт печатал «кавказскую сюиту стихов» в издании 1832 года в особом, не хронологии подчиненном порядке, а в другом, «который оправдан их внутренней связью» (стр. 12)? Приходится сожалеть, замечает автор, что в современных собраниях сочинений Пушкина стихи о Кавказе публикуются лишь в соответствии с датировкой по годам, месяцам, дням написания. Хотя в известной степени это оправданно, но «при восприятии кавказской лирической сюиты в хронологическом порядке исчезает ее композиционная цельность…» (стр. 13). В серии произведений о Кавказе, как показывает автор, была внутренняя логика. Это свидетельствует «именно об объективной внутренней связи, которая обусловлена общими закономерностями идейно-художественной эволюции Пушкина» (стр. 14). Об этом важно помнить сегодняшнему читателю.

Введенный в контекст биографии Пушкина рассказ об истории создания стихов, поэм, о незавершенных творениях позволяет понять принцип объединения произведений кавказской темы. «Общим является прежде всего такое видение мира, которое открывает возможность беспредельно широкого охвата жизни. Это своеобразный синкретизм, сочетание философской обобщенности и тончайшей детализации, типизации и одновременно авторских оценок всего, что попадает в поле зрения поэта» (стр. 17). Б. Мейлах завершает этот очерк, озаглавленный «Новый для меня Парнас…», заключением, что в кавказском комплексе произведений обнаруживается своя определенная концептуальность, развитие которой вело поэта к поиску новых художественных путей, к новым свершениям.

Автор раздвигает рамки устоявшихся суждений. Интересен в этом смысле очерк «После трагедии 14 декабря». Читатели привыкли судить об отношении поэта к декабристскому движению по произведениям, в которых политические мотивы воплощены непосредственно. Это – «В Сибирь», «Арион», десятая глава «Евгения Онегина». «Но картина значительно расширяется, если принять во внимание специфику трактовки этой темы в творчестве Пушкина, многообразие способов воплощения идей, мыслей, мотивов, образов, связанных с декабризмом…». Ведущий методологический принцип исследователя в том и состоит, что «мир Пушкина-поэта – это целостный мир, в котором соединились в неразрывном единстве все сферы бытия. Потому в стихотворении на гражданскую тему могли возникать, не разрывая художественную ткань, глубоко личные, интимные мотивы, поэтому пейзажная лирика сплеталась с размышлениями о судьбах истории, поэтому в дружеских посланиях соседствовали политическое обличение и воспоминание о далекой юности, негодование и шутки, слезы и смех» (стр. 33 – 34). Далее автор на многих примерах показывает, как в стихах на разные темы Пушкин упоминал о героическом подвиге декабристов. В годы реакции сделать это было непросто, цензура не пропускала даже намеков на тему восстания. Поэт изобрел немало хитроумных приемов, чтобы напомнить о томившихся в «мраке изгнанья»…

Б. Мейлах не ориентируется на узкий круг «посвященных» в таинства литературоведческой науки. Он обращается к широкому читателю. При этом отмечает важные условия постижения Пушкина. «Пушкин удивительно прост, удивительно понятен для всех»- эти слова стали как бы аксиомой. В его произведениях нет искусственной усложненности, запутанности, мысль ясна, язык кристально чист, его образы, кажется, мгновенно, навсегда врезываются в память. Но, – предостерегает исследователь, – эта мгновенность не исчерпывает всей глубины образа, бесчисленных смысловых оттенков поэтического языка, емкости мысля… Путь к познанию Пушкина труден.., чтобы понять до конца во всех деталях его произведения, нужно вникнуть в мир поэта, постигнуть его эпоху, историю русскую и мировую…» (стр. 259 – 260).

Современная пушкинистика решает сложные задачи. Закономерно, что свою книгу Б. Мейлах завершает очерком «Наука о Пушкине вчера и сегодня», в котором дается обзор вышедших трудов, и намечает наиболее острые проблемы, от решения которых зависит дальнейшее развитие этой области литературоведения. Автор убежден, что «назрела задача синтетического исследования художественной системы Пушкина как целостного единства» (стр. 298). Получившая в наши дни распространение «схема эволюции творчества Пушкина» недостаточна, не соответствует, по мнению Б. Мейлаха, реальности динамичного и сложного пути развития пушкинского гения. «Деятельность писателя, живую динамику его творческого сознания нельзя рассекать на периоды, никак не связанные между собой» (стр. 298). Далее речь идет о перспективах исследования психологии творчества поэта, его художественной лаборатории.

Но Б. Мейлах не только формулирует актуальные проблемы изучения творчества поэта, что важно само по себе, но и участвует в их разработке. Интерес представляет в этой связи его книга «Творчество А. С. Пушкина. Развитие художественной системы».

«Эта книга… – опыт характеристики логики творческой эволюции Пушкина, магистральных линий развития его художественной мысли, принципов, которые формировали его систему». Для реализации этого замысла потребуются обширные, скорее всего коллективные, исследования. Свою же роль автор видит в том, чтобы «в лаконичной форме представить абрис общей картины творческой эволюции поэта» (стр. 3).

В книге выдвигается ряд плодотворных методологических принципов. Наряду с такими, которые уже применяются в исследовательской практике, предлагаются и новые. Так, эволюция художественного мышления поэта рассматривается как процесс созидания грандиозной художественной картины мира. Понятие «художественная картина мира» здесь – не метафора. Б. Мейлах мотивирует ее эвристическую ценность. Анализ творчества писателя с позиций формирования картины мира «позволяет понять, как в движении к великому синтезу обнаруживается целостность многоплановых устремлений поэта, которые традиционно воспринимаются как во многом случайное объединение произведений разных жанров, – как, условно говоря, «собрание сочинений». Теперь же переход от одной темы или проблемы к другим получает внутреннее обоснование» (стр. 150).

В творчестве Пушкина художественная картина мира – это живая, конкретная панорама событий, людей разных эпох и различных социальных слоев с их устремлениями и судьбами. «Конечно, – замечает автор, – непременным условием понимания художественной картины мира Пушкина является всестороннее изучение каждого произведения. Но при этом отдельное произведение должно обязательно рассматриваться в системе всего творчества художника, в общей его творческой эволюции, в свете развития его кардинальных идей» (стр. 152). Сочетание двух предложенных в книге подходов (рассмотрение творчества поэта как системы и как единой художественной картины мира) позволяет, по мнению Б. Мейлаха, преодолеть привычную схему эволюции Пушкина, критический анализ которой был дан еще в «Талисмане».

Пушкинский путь развития сложен. Автор не выпрямляет его. Немало говорится о сомнениях, мучивших Пушкина, о противоречиях, о поисках выходов из тупиков отчаяния. Эти естественные для каждого человека (тем более для большого художника) трудности стали в последнее время все реже попадать в поле внимания пушкинистов. Ученые как бы «защищают» Пушкина от самого Пушкина, избегают приводить его признания из числа горьких, сурово оценивающих собственные поступки, мысли. Б. Мейлах не подстраивает факты под свою концепцию. Он исследует реалии жизни и творчества, порой трудно уловимые сцепления событий, идей, замыслов. В деталях воссоздается история зарождения, воплощения тем, сюжетов в произведениях разных жанров. На большом материале подтверждается чрезвычайно важная мысль: «путь Пушкина-мыслителя, историка, публициста, фактического участника борьбы с самодержавием, крепостничеством, с основами феодально-абсолютистской идеологии и путь Пушкина-художника составляют неразрывное единство именно потому, что поэт жил интересами своего времени, откликался на важнейшие события эпохи. Он сумел своим творчеством не только ответить на требования декабристского освободительного движения, но и опередить его, поставив проблемы, над которыми еще, долго размышляли деятели последующих поколений…» (стр. 60). Вторая часть книги посвящена непосредственно процессам создания художественной картины мира. Теоретическим основанием является здесь идея о разных типах художественного мышления. Пушкинский, художественно – аналитический, тип сложился, по мнению Б. Мейлаха, не сразу. Решительный перелом произошел в пору создания «Бориса Годунова». На примерах создания «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», «Медного всадника», «Капитанской дочки» проведен методологически ценный и важный по существу анализ самого процесса закрепления в системе творчества Пушкина обретенных и осмысленных поэтом принципов.

В этой части книги немало интересных наблюдений как общего, так и более частного порядка. Нельзя, к примеру, не отметить анализ оригинальной структуры пушкинского романа в стихах. Композиция его, по мнению исследователя, основана на взаимодействии четырех контекстов: «первый из них – контекст, в котором сами герои раскрывают свои мысли и чувства; второй – контекст среды, окружающей героев, отношения к ним современников; третий – контекст авторского анализа и оценок мироощущения, характеров, поведения героев, – этот контекст воплощен в целой серии лирических отступлений и авторских реплик; четвертый – это контекст читательского «соучастия». Эти контексты даны в тонких переходах от одного к другому, в целой серии своеобразных зеркальных отражений одним контекстом других» (стр. 74 – 75).

Быть может, наиболее тонкий и деликатный – вопрос о стимулах художественного развития, о том, как проходили и сменяли друг друга те или иные творческие этапы. Рассматривается этот вопрос Б. Мейлахом оригинально: через анализ пушкинских автохарактеристик. Разумеется, каждая строка драгоценна для потомков, «самокритические» же его высказывания интересны, помимо прочего, как показатель движения к высочайшим критериям творчества, как готовность к новым открытиям. Самооценки Пушкина поистине беспримерны. Вспомним, как восторженно встретила публика «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан». Современники ими восхищались, а сам поэт называл «бессвязными отрывками». Почему? По мнению Б. Мейлаха, это было вызвано осознанием поэтом недостатков романтического мышления – отвлеченности «в той или иной степени от законов реальной действительности в ее подлинности, сложности и противоречивости» (стр. 31). Да, и в романтический период творчества Пушкин ставил перед собой задачи, по сути реалистические. Но они входили в противоречие с еще не найденным для этого соответствующим методом изображения. В книге дается емкая характеристика диалектики романтического метода поэта, сильные стороны которого обогащенными перешли и в зрелый этап художественной эволюции Пушкина. «Развитие пушкинской художественной системы стимулировалось его постоянным вниманием к главной проблеме – познанию современного человека, его мировоззрения и психологии, его места в окружающем мире и предназначения».

Суммируя свои размышления, Б. Мейлах в главе «Общие черты пушкинской художественной системы» обращается к пониманию поэтом целей творчества, к сути его эстетической позиции. Автор приходит к выводу, что «художественное мышление и художественная система Пушкина, сложившиеся в годы его творческой зрелости, отличаются синтетическим характером, слиянием «мысли» и «образа», гармонической уравновешенностью рационального и чувственного, интуитивного начала» (стр. 129). Развивая и уточняя это положение, Б. Мейлах говорит далее, что художественная система и мышление поэта основаны на том, что «большая, глубокая мысль существует в образе, а образ включается в цепь общих представлений о смысле и цели жизни. Мимоходом Пушкин заметил о своем творчестве, что роман является итогом

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет.

Эти слова, – отмечает исследователь, – очень точно определяют существо пушкинского метода: аналитическую ясность изображаемого, прозрачность образов, согретых живым биением сер ада. Отсюда живописная четкость и пластичность, скульптурность образов, которые ведут ко мгновенным и глубоким обобщениям. Проникая в современность, Пушкин ставил в своем творчестве проблемы смысла жизни, утверждал такое понимание прекрасного, которое остается вечно дорогим для человечества. При этом обобщенность и индивидуализация образа открывали для читателя беспредельную возможность соотнесения изображаемого мира с миром собственных чувств и переживаний » (стр. 133).

Заметим также, что книгу отличает редкая сжатость изложения. Лапидарность оправданна, она позволяет четче и более выпукло выявить концепционный ракурс исследования. Однако тезисность, краткость отдельных положений такова, что зачастую возникает желание получить более полные и подробные обоснования. Это касается прежде всего страниц, посвященных художественной картине мира в творчестве Пушкина.

«В нашем сознании, – пишет автор, – творчество Пушкина, его личность, героическая и трагическая, слились в нерасторжимом единстве как эталон жизненной мудрости, верности избранному пути, нравственной чистоты. Пушкин вошел в духовную биографию каждого человека, стал постоянным собеседником, и мы непроизвольно думаем его стихами о прошлом, настоящем, о будущем…» (стр. 158). Поэт, заключает автор, подобен миру, познание которого бесконечно.

1. См.: Б. С. Мейлах, Пушкин и русский романтизм, М. – Л.. 1937, с. 3.[↩]