Украинская проза 70-х в литературной критике

Микола Жулинський, Людина як мiра часу. Концепцiя людини i проблема характеру в сучаснiй радянськiй лiтературi, Киев, «Днiпро», 1979, 275 с.; О. К. Глушко, На бистринi часу. Шляхи развитку радянськоï новелiстики 70-х рокiв. Лiтературно-критический нарис, Киев, «Днiпро», 1981, 179 с.; В. Фащенко, У глибинах людського буття, Киев, «Днiпро», 1981, 279 с.; В. Дончик, Єднiсть правди i пристрастi, Киев, «Днiпро», 1982, 270 с.

Минувшее десятилетие, отмеченное плодотворными творческими исканиями в литературе, было продуктивным и для украинских прозаиков. Созданы значительные, разнообразные по тематике и жанрово-стилевым особенностям произведения, охватывающие широкий круг жизненных явлений, – далекое историческое прошлое («Евпраксия» и «Роксолана» П. Загребельного, «Манускрипт с улицы Русской» Р. Иванычука, «Отчий светильник» Р. Федорива) и день сегодняшний («Берег любви» и «Твоя заря» О. Гончара, «Разгон» и «Львиное сердце» П. Загребельного, «Барьер несовместимости» Ю. Щербака, «Лихобор» В. Собко, «Позиция» Ю. Мушкетика, «Гилея» Н. Зарудного, «Канал» И. Григурко, «Цепная реакция» В. Яворивского), революционную борьбу народа («Буймир» К. Гордиенко, «Добрая весть» В. Дрозда, «Предвестники» В. Канивца, «Сычи на колокольне» П. Кочуры) и героику Великой Отечественной («Циклон» О. Гончара, «Дума о тебе» и «Четыре брода» М. Стельмаха, «Лебединая стая» и «Зеленые Мельницы» В. Земляка, «Боль и гнев» А. Димарова, «Степь» А. Сизоненко, повести и рассказы Г. Тютюнника, Е. Гуцало, Н. Бичуй). Согласно данным «Лiтопису книжок» и толстых литературно-художественных журналов, на Украине ежегодно издается от 15 до 25 романов, 60 – 90 повестей, сотни рассказов. Эти внушительные цифры позволяют также судить об объеме работ республиканской критики и литературоведения, изучающего современность.

По сравнению с предыдущими годами украинская критика 70-х проявляла большую активность и оперативность: значительное количество художественных новинок сразу же по выходе в свет оказывалось в ее поле зрения, получало должную, чаще всего объективную оценку. Наглядным подтверждением этого является ежегодник издательства «Днiпро», девять книг которого (первый выпуск – «Рiк – 73» вышел в 1974 году) представляют обстоятельную критическую летопись литературной жизни республики. Содержательные обзорные и аналитические статьи этого ежегодника, а также многочисленные выступления журналов «Радянське лiтературознавство», «Вiтчизна», «Днiпро», «Прапор», «Жовтень» свидетельствуют, что за годы, минувшие после постановления ЦК КПСС «О литературно-художественной критике», возрос идейный, методологический, теоретический уровень критики, ее профессиональное мастерство. Отличительной ее особенностью, как отмечает Л. Новиченко, является то, что она «в теоретическом понимании иногда бывает более весомой, содержательной, чем некоторые работы по теории социалистического реализма, в которых повторяется уже давно «завоеванное и записанное», без каких-либо попыток актуализации, развития и дополнения в связи с огромным опытом современности… Современная критика своими наблюдениями над художественной практикой… много в чем освежила и обогатила наши теоретические представления о сущности метода социалистического реализма, который непрерывно развивается и обогащается в процессах плодотворного развития советской многонациональной литературы» ¹.

В проблемно-аналитических статьях и монографиях обобщающего характера проза 70-х рассматривается как одно из звеньев целостного поступательного историко-литературного процесса советского времени² и как исходный материал при исследовании проблем и вопросов частного характера (современное состояние отдельных прозаических жанров, своеобразие их поэтики, конфликта, стиля и т. п.) ³. Особый интерес представляют новейшие работы таких известных в республике критиков, как Александр Глушко («На стремнине времени»), Виталий Дончик («Единство правды и пристрастия»), Николай Жулинский («Человек как мера времени»), Василий Фащенко («В глубинах человеческого бытия»). Каждая из этих книг является оригинальным исследованием актуальных вопросов современного литературного процесса в целом и украинской советской прозы в частности. Так, В. Фащенко, продолжая свои изыскания в области психологизма литературы, на многочисленных примерах доказывает существование «реального закона неисчерпаемости художественного мира, созданного талантом» (стр. 29). Психологизм является залогом, обязательной данностью, обусловливающей степень воздействия поэтического образа на читателя. Исходя из этого, критик обстоятельно разъясняет сущность целого ряда сложных психологических понятий (сознательное и подсознательное, аффект, страсть, «видимый язык души», мотив, поступок и др.), их роль в художественном творчестве, показывает, как реализуются они в практике украинских прозаиков новейшего времени. Работа В. Фащенко «В глубинах человеческого бытия» всем своим содержанием направлена против пассивной, описательной критики, далекой от проблемности, от достижений литературной науки. Жанровое определение книги содержит в себе и указание на методические принципы, которыми автор руководствовался в исследовании: «Это лишь теоретико-критические этюды, которые в какой-то мере прокладывают путь от эмпирического созерцания к широким обобщениям» ⁴. При определении своеобразия психологизма и психологического анализа советской прозы 70-х годов В. Фащенко мастерски применяет принцип «от хорошо известного, освоенного – к незнакомому, непознанному». Ассоциативные ряды, включающие в себя также примеры из классики дооктябрьского периода (отечественной и зарубежной), наглядно подтверждают, что именно советская многонациональная литература является прямой наследницей всего лучшего из предыдущего опыта. Сопоставление произведений современных писателей с творчеством их великих предшественников конкретизирует суховатые научные определения психологических состояний человека. Они как бы обретают живую плоть, реализуются в зримых человеческих характерах и судьбах.

Обстоятельные экскурсы в философию, социологию и психологию, частые «выходы» на передовые рубежи современной идеологической борьбы – отличительное свойство книги Н. Жулинского «Человек как мера времени», вытекающее из осознания того, что человек является самостоятельным предметом исследования во многих науках и что «только в союзе со всеми науками о человеке, прежде всего философией и социальной психологией, литературоведение, анализируя художественные явления, может достигнуть серьезных успехов, обобщая, теоретически выкристаллизовывая познание «архитектуры» внутреннего мира человека, его духовного, морального и социального развития» ⁵. Рассматривая украинскую прозу минувшего десятилетия, Н. Жулинский стремится выявить то новое, чем обогащает она понимание концепции человека – центральной проблемы литературы социалистического реализма.

Книга А. Глушко «На стремнине времени», в которой удачно соединены публицистический пафос и тонкий художественный анализ, представляет собою обстоятельную панораму украинской новеллистики 70-х годов, рассматриваемой в контексте общесоюзного литературного процесса. Являясь собранием статей и выступлений различных лет, книга В. Дончика отличается строго продуманной композицией, благодаря которой изложение разнохарактерного материала обретает стройность, пронизывается мыслями, позволяющими составить весьма полное представление о главенствующих особенностях развития украинской прозы наших дней.

Как видно из этой эскизной характеристики работ четырех авторов, их индивидуальность проявляется как в выборе объекта критического исследования, так и в принципах и методике его осуществления.

Есть, однако, в рецензируемых книгах целый ряд вопросов и проблем, общих для всей современной критики и науки о литературе. И прежде всего, в их методологических подходах к исследованию современного литературного процесса. Именно на этих общих проблемах я и хочу остановиться в своем обзоре.

Так, в центре внимания авторов рецензируемых книг неизменно стоят идеологические и методологические проблемы, через постижение которых раскрывается новаторская сущность литературы социалистического реализма. Среди них особо важной и значительной представляется проблема взаимосвязей и взаимообогащения братских литератур, в осознании которой в работах А. Глушко, В. Дончика, Н. Жулинского и В. Фащенко отчетливо проявляются новые тенденции, о чем и хотелось бы поговорить более обстоятельно.

Гениальное предвидение В. И. Ленина об увеличении при социализме «в миллионы раз… «дифференцирования» человечества в смысле богатства и разнообразия духовной жизни и идейных течений, стремлений, оттенков» ⁶ нашло свое подтверждение и в невиданном расцвете литератур народов СССР, каждая из которых своими лучшими произведениями обогатила художественное развитие человечества. Но советская литература, как и вся наша художественная культура, «будучи многонациональной, представляет собой не конгломерат отдельных национальных культур, не механическую их сумму. Это цельный социально-духовный организм. Он функционирует по своим законам, которые присущи только интернациональной общности и возникают вместе с нею. Таков, например, закон дружеского, всестороннего сотрудничества и сближения… культур народов СССР. Его неправомерно сводить ни к обычным культурно-эстетическим контактам, имевшим место на протяжении всей истории художественного развития человечества, ни к обычным художественным связям, диктуемым географической, этнической или языковой близостью народов, хотя он не исключает ни того, ни другого. Эта диалектическая закономерность выражает новый тип взаимоотношений национальных искусств, присущий социалистическому развитию» ⁷.

В практике украинского литературоведения и критики изучение межлитературных взаимосвязей имеет большие традиции (достаточно обратиться к истории дооктябрьской и советской классики), хотя чаще всего исследования осуществлялись на уровне выявления «обычных культурно-эстетических контактов» и «художественных связей, диктуемых географической, этнической или языковой близостью народов».

Как известно, каждый последующий период литературно-художественного развития ставит перед исследователями межлитературных взаимосвязей свои задачи, при решении которых ранее обретенный опыт и традиции не всегда, оказываются достаточными. Необходимость обновления методики, поиски новых путей постижения сущности и своеобразия этой проблемы особенно остро ощутимы при рассмотрении явлений живого литературного процесса общества развитого социализма, в котором каждая национальная культура питается не только из собственных родников, но и черпает из духовного богатства других братских народов и в то же время сама оказывает на них благотворное влияние.

Понять и на конкретных примерах показать, как осуществляются сложные, порой едва приметные извне взаимосвязи между литературами различных национальных регионов, – задача нелегкая, она требует и широкой эрудиции, и тонкого понимания искусства слова.

При рассмотрении собственно художественной прозы 70-х годов авторы, как правило, отдают предпочтение произведениям, получившим «наивысший балл» в текущей критике. Избирательный принцип исследования при всех своих преимуществах, как известно, сопряжен с серьезными потерями – автоматическим исключением из современной литературы большого количества произведений, по тем или иным причинам обойденных критикой. А это в свою очередь ведет к сужению горизонта историк о-, литературной науки, что, в общем-то, нежелательно.

При определении же типологических черт и особенностей, присущих многим национальным литературам, ограничительный отбор материала диктуется самой природой исследования. В работах такого типа, как показывает практика современной критики, непосредственным объектом анализа чаще всего являются произведения наиболее близких по языку и другим признакам литератур (русской и украинской, украинской и белорусской, прибалтийских народов и т. п.). К выводам обобщающего характера, установлению существенных закономерностей критики приходят, сопоставляя собственные наблюдения с результатами исследователей литератур других национальных регионов. Аналогичные принципы просматриваются и в работах А. Глушко, В. Дончика, Н. Жулинского и В. Фащенко.

Кажется неслучайным, что в самом названии книг А. Глушко и Н. Жулинского доминантой является категория времени. Ибо связь времен – тот «магический кристалл», через который критики пытаются осмыслить наиболее значительные явления современной украинской прозы, отыскать и охарактеризовать факторы, роднящие ее с многонациональной советской литературой. Установка на выявление исторически детерминированных связей ощутима уже в отборе и обработке научных первоисточников.

Руководствуясь ленинским принципом преемственности, авторы постоянно обращаются к опыту многонациональной советской критики и литературоведения, хотя к обоснованию исследуемого вопроса или проблемы идут несхожими путями, прибегают к разным методикам сопоставительного анализа.

А. Глушко, например, непосредственному рассмотрению идейно-тематических исканий современной советской новеллистики предпосылает обстоятельную предысторию научно-критического изучения жанра рассказа, а также излагает содержание дискуссий 60-х – начала 70-х годов о судьбах и путях развития малой прозы (главы «…Мир в капле воды» и «На рубеже десятилетий»). Опыт предшественников – проверенная временем методологическая основа, та точка отсчета на шкале эстетических ценностей, отталкиваясь от которой критик может вести предметный разговор об особенностях украинской новеллистики 70-х годов. Избранная А. Глушко методика, открывая кратчайший путь к установлению общих типологических черт и свойств жанра, позволяет вместе с тем с надлежащей обстоятельностью и полнотой охарактеризовать собственно национальные свойства украинской новеллы. Говоря, к примеру, о различных по степени интенсивности периодах развития украинской новеллистики, А. Глушко находит объяснение этой неравномерности в трудах русских ученых, резонно утверждающих, что становление гуманистического самосознания – «процесс диалектически противоречивый… скачкообразный, предполагающий резкие качественные переломы» ⁸. Эта особенность «принципиально существенна» для жанра рассказа в целом, вне его национальной специфики. Соотнеся эту мысль с наблюдениями исследователей рассказа в других братских литературах, А. Глушко приходит к следующему выводу: «Итак, в развитии новеллистики прослеживается определенная закономерность. Как подвижный, динамичный жанр, рассказ чуток к малейшим экономическим, социальным изменениям… Расцвет малой прозы в той или иной литературе связан с усилением внимания к человеку, к его духовным началам, роли в обществе» ⁹. Обстоятельный критический разбор лучших произведений многонациональной советской новеллистики 70-х годов, и, прежде всего, украинской, сделанный затем А. Глушко в главе «Темы, герои, характеры», подтверждает правомерность данного обобщения.

А. Глушко анализирует произведения украинских мастеров рассказа О. Гончара, Г. Тютюнника, Е. Гуцало, Р. Иванычука, Ю. Щербака, В. Дрозда, С. Жураховича и других и сопоставляет их творчество с достижениями современной многонациональной малой прозы, представленной такими известными именами, как В. Шукшин, В. Астафьев, Я. Брыль, Е. Носов, В. Кожевников, П. Куусберг, А. Лупан, Е. Буков, Т. Пулатов, Р. Ибрагимбеков, А. Проханов, Т. Ахтанов, В. Милюнас, А. Кудравец и др. А. Глушко показывает, что сегодня именно в малых прозаических жанрах сделаны серьезные шаги на пути художественного осознания «общенациональных качеств в современном характере при всем своеобразии его культуры, быта, традиций» ¹⁰.

Тема труда продолжает оставаться, отмечают А. Глушко и В. Дончик, главенствующей в украинской новеллистике. В художественном осознании этой темы, равно как и в осознании неотделимых от нее проблем героя, конфликтной ситуации, социально значимых примет времени, четко прослеживаются тенденции, присущие всей многонациональной малой прозе 70-х годов. Общность эта проявляется не только в углубленном интересе к герою «социально активного действия», но и в том, что в лучших произведениях социальные проблемы неотделимы от проблем нравственных. Переход производственных конфликтов в моральную плоскость представляется вполне естественным. Такой способ художественного постижения жизненных явлений позволяет, в частности, «глубже исследовать сложные процессы формирования новых качеств рабочего класса, стирание существенных различий между физическим и умственным трудом» ¹¹.

Большой интерес писателей к психологической атмосфере в трудовых коллективах – также весьма существенная особенность литературы общества развитого социализма. С осознанием роли коллектива в становлении человеческой личности, формированием ее гражданственной и нравственной позиции, полагает А. Глушко, связано одно из перспективных направлений дальнейшего развития многонационального советского рассказа. Общность видится также в том, что ныне «прозаиков больше интересует не само участие человека в трудовом процессе, а качественные изменения в его сознании, характере… Союз труда и высокого сознания, когда интересы отдельной личности и трудового коллектива, общества в целом гармонически соединяются, и является предметом художественного осознания в лучших произведениях многонациональной новеллистики» ¹².

К аналогичным выводам приходит и В. Дончик, изучавший состояние украинской повести 70-х годов (глава «Новые штрихи на карте жанра»). В произведениях, посвященных теме дружбы народов, оба критика прослеживают схожие тенденции: традиционное изображение дружбы людей различных национальностей в производственной сфере все чаще заменяется серьезным анализом качественных изменений в характере этих взаимоотношений, обусловленных «новым типом общественных отношений» ¹³. Важно и то, что новейшая новеллистика, рисуя внутренний мир советского человека, стремится исследовать истоки его духовно-нравственных качеств, охарактеризовать жизненные явления и события, предопределившие его судьбу.

В произведениях о войне стержневой для всей многонациональной новеллистики является мысль о преемственности поколений, о нетленности высоких идейных и моральных ценностей, унаследованных детьми от отцов. Война в изображении современных писателей предстает как физическое и духовное испытание, из которого советский человек вышел с честью именно потому, что и на войне он оставался творцом-гуманистом, интернационалистом, с оружием в руках отстаивавшим величайшее земное достояние – мир.

Общим для литератур народов СССР является также разоблачение бездуховности, причем для прозы 70-х годов характерно особо пристальное внимание к такой актуальной проблеме, как гармония духовного и материального начал в жизни современного человека. Эта тема, по мнению А. Глушко, далеко не исчерпана, здесь много предстоит еще сделать. Соотнося, таким образом, украинские рассказы той или иной тематико-проблемной группы с их аналогами в братских литературах, критики отмечают, что идейно-тематические искания способствуют «обновлению внутренних связей и потенциальных возможностей рассказа» ¹⁴, обусловливают качественные изменения в поэтике жанра.

В тематике романов и повестей, рассматриваемых в книгах В. Дончика, Н. Жулинского и В. Фащенко, наблюдаются аналогичные тенденции. Проблемно-тематическое сходство как типологически значимая особенность и зримая форма межлитературных взаимосвязей является вместе с тем и наглядным примером подлинной сплоченности советского народа, выражающейся в единстве мировоззрения, общественно-политических, социальных и духовно-нравственных идеалов. Таким образом, критики единодушны в том, что по своему содержанию украинская проза 70-х вписывается в определившиеся ранее тематико-проблемные пласты (историческая, историко-революционная, военная проза и т. п.), а поэтому обращают главное внимание на выявление характерных для данного отрезка времени идейно-философских и художественных решений той или иной проблемы и темы.

Идейно-философское содержание, художественное богатство и национальное своеобразие литературы постигаются, как известно, главным образом через ее героя, и, естественно, авторы работ об украинской прозе 70-х годов не обходят концепцию человека и проблему характера. Однако в нашей печати уже справедливо отмечалось, что исследователям социальных процессов в обществе зрелого социализма, где утвердилась новая историческая общность – советский народ, нужно обратить внимание на следующее: до сих пор, как правило, все, что происходило в рамках структуры населения СССР, рассматривалось нашими историками, социологами главным образом с позиций эволюции взаимоотношений рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллигенции в количественном и качественном составе, развитии и взаимосближении. «Однако плодотворен и другой подход – анализ социальных процессов, осуществляемый не от частного к общему, а, наоборот, с точки зрения тех черт общности, которые уже приобрел советский народ как сложившаяся социальная и интернациональная целостность (а именно в ее рамках формируется бесклассовое общество), – с точки зрения углубления и закрепления тех ее свойств, которые соответствуют лучшим качествам рабочего класса, его социалистическим интересам и коммунистическим идеалам. Здесь есть над чем поработать обществоведам, исследующим проблемы перерастания Социалистических общественных отношений в коммунистические» ¹⁵.

Это положение принципиально важно и для тех, кто занимается изучением интеллектуальной и художественной жизни общества развитого социализма, в частности – для литературной критики. Ибо в современной многонациональной советской литературе ярче всего выражено стремление познать, обобщить и художественно закрепить все лучшее, созданное советской действительностью, присущее социалистическому способу жизни, и, прежде всего, осмыслить те грандиозные изменения, которые произошли в сознании и духовно-нравственном облике народа – строителя первой в мире Страны Советов.

Как определенный вклад в художественное познание характера советского народа украинские критики рассматривают и опыт прозы 70-х годов. Своеобразие художественной концепции человека и проблемы героя в литературе наших дней наиболее заметно «проявляется» критикой в сопоставлении с классикой советской литературы, ее бесценным опытом. Ее бессмертные герои неизменно остаются тем высоким эталоном подлинной идейности и художественности, с которым сверяются новейшие достижения литературы. «Самый краткий и самый эффективный путь к определению художественной концепции человека, – пишет Н. Жулинский, – пролегает через героев, наделенных впечатляющим чувством общественной ответственности и увиденных писателем на исторически значимых перевалах в судьбе страны. Даже простое и далеко не полное перечисление: Павел Власов, Чапаев, Левинсон, Давыдов, Корчагин, Давид Мотузка, Артем Гармаш, Соколов, Марко Бессмертный, Хома Хаецкий, – и уже просветляются определяющие пути общественного развития и чисто индивидуальные качества реально существующих творцов социально-политических изменений» ¹⁶. Обстоятельный анализ лучших произведений украинской прозы, сделанный А. Глушко, В. Дончиком, Н. Жулинским и В. Фащенко в их книгах, сравнение поступков, мыслей и чувств положительных героев О. Гончара («Циклон», «Берег любви», «Твоя заря»), П. Загребельного («Разгон», «Львиное сердце»), Ю. Мушкетика («Белая тень», «Позиция»), Г. Тютюнника («Отдавали Катерину»), В. Дрозда («Люди на земле»), Е. Туцало («Бережанские портреты») и героев книг Н. Думбадзе («Закон вечности»), В. Липатова («И это все о нем…»), П. Проскурина («Судьба», «Имя твое»), Ф. Абрамова («Пряслины»), М. Слуцкиса («На исходе дня»), П. Куусберга («Капли дождя») и других позволяют утверждать, что герой современной многонациональной советской литературы при всех своих индивидуальных качествах и несмотря на внешние, порой весьма существенные, отличия от своих предшественников в литературе 20 – 50-х годов является прямым наследником их идейных установок и творческих традиций. Н. Жулинский, исходя из этого, высказывает предложение, над которым стоит задуматься: «Может быть, все ж таки следует всегда ориентироваться на определение «революционер», ибо судьба может и не предоставить исключительной ситуации выбора и человек не проявит благородных революционных качеств.

Революционность – это не только духовный настрой, «исключительное» идейное напряжение; это и свойственное герою-современнику социальное качество его жизненных установок. Ежедневная реализация обозначена революционностью, которая организовывает общество на коммунистических началах бытия. Ведь значительное большинство советских людей носит ее в себе как действенный моральный принцип» ¹⁷ (подчеркнуто мною. – З. Г.). Эта мысль представляется значительной потому, что в многочисленных спорах о нравственности и духовных ценностях такое понятие, как активная гражданская позиция героя-современника, порой как-то незаметно нивелируется. Не говорю здесь о восхищавших нас, превосходно написанных, высоконравственных, трогательных и поэтичных стариках и старухах, поскольку уже преклонный возраст как бы сам по себе обрекает их на роль пассивных созерцателей жизни. Но и среди тех, кто молод, полон сил и энергии, так ли уж много героев корчагинского типа? В области чистой теории словесные баталии о Чешкове и других персонажах-максималистах вроде бы завершились боевой ничьей, а вот на практике… Не эти ли безрезультатные, казалось, дискуссии способствовали утверждению в литературе персонажа со знаком плюс, доминантой характера которого является несколько подновленное непротивление злу насилием? Всем хорош такой герой: современен, образован, деловит, в меру добр, порядочен и… Только предпочитает почему-то обходить зло стороной, под теми или иными предлогами уклоняется от честного поединка с людьми аморальными и подлыми, цинично втаптывающими в грязь наши идеалы.

Речь идет, естественно, не о самом факте существования такого персонажа – его чутко подметила наша литература, хотя в художественном постижении этого характера делаются только первые шаги. Социальная сущность, историческая обусловленность его поведения и морали еще глубоко не исследованы. Однако настораживает другое. Кочуя из произведения в произведение, такой вот симпатичный непротивленец, поскольку рядом с ним, как правило, не оказывается настоящего героя-борца, характеризуется в наших критических разборах все чаще с положительной стороны. А его недостатки, в том числе и столь существенные, как социальная пассивность и беспринципность, автоматически попадают в разряд мелких слабостей личности сложной и противоречивой. Да и вообще в разговорах о духовно-нравственном потенциале героя современной литературы акценты сместились так, что некоторые острые жизненные явления оказались почему-то вне поля зрения критики. Не слишком ли много в литературе добропорядочных персонажей, мужества которых достает лишь на то, чтоб охранять собственный покой и благополучие? В этой связи призыв Н. Жулинского при оценке героя литературного произведения всегда ориентироваться на определение «революционер» является важным и своевременным.

Значительный интерес представляют размышления Н. Жулинского о связи времен в художественном осознании концепции личности в современной прозе. Сравнительный анализ романов латышского писателя А. Бэла «Голос зовущего» и украинца И. Муратова «Исповедь на вершине» приводит критика к следующему достойному внимания выводу: «Наиболее характерным является то, что оба писателя стремились разрушить «временные границы» между героем и собою, ввести эти исторические личности в нашу действительность, приблизить их по характеру мышления к нашему современнику… Цель обоих писателей – «оживить» историческую личность при помощи своеобразного диалога между современностью и недалеким прошлым, мысли, поступки героя перенести в сознание нашего современника как активную силу, формирующую его мировоззрение с целью более четкого определения своих общественных и моральных принципов» ¹⁸. Этот вывод находит подтверждение я развитие также в разделах, обобщенно характеризующих «Куклу и комедианта» В. Лама, «Каменное поле» Р. Федорива, «Дорогу к матери» В. Дрозда, «Нетерпение» Ю. Трифонова, «Волчью стаю» В. Быкова, «Боль и гнев» А. Димарова и другие острозлободневные, современные по своей идейной направленности произведения.

Мысль о связи времен в современной литературе развивает и В. Фащенко: «Современное в литературе – это созвучное времени. Оно дает ответ на вопросы, волнующие нас сегодня, и вместе с тем передает потомкам уроки приобретений и потерь в поисках человеком истины и красоты на широкой социальной почве» ¹⁹. В установлении связи времен критики видят залог успеха и истоки идейно-воспитательного воздействия талантливых книг о далеком и недавнем прошлом на современного, особенно молодого читателя.

В изображении молодого героя в новейшей многонациональной прозе ощутима установка на всестороннее исследование его внутреннего мира, эмоций и настроений, что невозможно осуществить без глубокого и тонкого психологического анализа, мастерством которого, как показывают В. Дончик, Н. Жулинский и особенно В. Фащенко, владеют далеко не все писатели. В этих случаях авторский замысел не находит должного художественного воплощения, и молодой человек нашего времени нередко предстает как плакатно-схематичный носитель всех возможных и невозможных добродетелей или как рефлексирующее, неудовлетворенное, уставшее от жизни и от самого себя существо. Стремясь показать, что духовно-нравственное становление человека – процесс сложный и трудный, писатели порой создают ситуации с драматическим или даже трагическим исходом («И это все о нем…» В. Липатова, «Расплата» В. Тендрякова, «На исходе дня» М. Слуцкиса, «Берег любви» О. Гончара, «Белая тень» Ю. Мушкетика и др.). Правомерность этого приема пытается объяснить Н. Жулинский. По его мнению, подобные ситуации являются оправданными лишь тогда, когда с достаточной основательностью решается проблема морального самоопределения молодого человека, постижение которой будет неполным, если рассматривать ее в отрыве от исследования социально полезной деятельности персонажа. Хотя Н. Жулинский излагает свои выводы в несколько обезличенной форме, мысль его ясна: одного психологизма, даже самого утонченного, недостаточно, чтобы создать жизненно правдивый, художественно убедительный образ советского молодого человека наших дней. Суждение В. Фащенко, подтвержденное примерами из дооктябрьской и советской классики, еще более категорично: «Выдающиеся мастера психологического анализа в литературе одновременно были в некотором смысле и великими социологами. Ибо они отдавали предпочтение изображению человека как личности, раскрывали ее социальные качества, составляющие ядро индивидуальности» ²⁰. В другом месте, рассматривая различные типы психического состояния человека, В. Фащенко снова повторит эту весьма актуальную для нашего времени мысль: «Великая страсть, как и великая цель, говоря словами А. Довженко, порождает великие характеры. Люди без социальных страстей становятся мелкими» ²¹.

Рассматривая самые различные сферы жизнедеятельности современного человека, украинские критики приводят многочисленные примеры из творчества разнонациональных советских писателей и доказывают таким образом, что подлинная оригинальность художественного прозаического произведения ярче всего проявляется не в необычности сюжета и фабулы, не в каких-то частных, хотя и важных деталях поэтики, а в богатстве его высокоидейного и духовно-нравственного содержания. В свое время Ральф Фокс весьма точно определил сущность работы писателя-романиста: «…Писать романы – это философское занятие. Великие романы мира… велики как раз потому, что за ними стоит мысль…» ²². К аналогичному выводу приходят и современные исследователи новейшей украинской прозы.

Поскольку «концепция человека – это сложный художественно-философский комплекс, который охватывает и своеобразие индивидуального стиля писателя; и композиционную структуру произведения, и эстетический идеал, и принципы характеротворчества…» ²³, авторы рецензируемых книг дают свою интерпретацию каждой из названных составных комплекса, высказывая при этом немало оригинальных, хотя и не всегда бесспорных, суждений о состоянии современной украинской и всей многонациональной советской прозы.

Перечитывая написанное, убеждаешься, что наименее проясненным остается вопрос о жанрово-стилевом своеобразии повествовательной литературы, хотя ни один вопрос не обсуждался и не обсуждается в критике столь активно, как этот. А. Глушко, В. Дончик и Н. Жулинский ограничиваются тем в основном, что признают в качестве одного из достоинств новейшей украинской прозы ее жанрово-стилевое многообразие. В. Фащенко пытается разобраться, что же в этом многообразии является настоящим открытием подлинного таланта, а что – случайностью, очередной данью суетной, изменчивой моде, которая, увы, все бесцеремоннее вторгается и в святая святых – художественное творчество. Теоретическое обоснование проблемы и собственные обобщающие суждения В. Фащенко, как всегда, основательны и продуманны. Жанрово-стилевые особенности произведения, утверждает он, обусловливаются многими факторами (характер жизненных типов, авторская позиция и пр.). В отличие от науки в литературе «открытые гениями истины остаются, ибо они – необходимые моменты, этапы в познании пока что наибольшей тайны – человека», а поэтому и жанрово-стилевые формы сохраняют свою самоценность: «Как бы их ни видоизменяли художники, новелла остается новеллой, роман – романом…» И дальше: «Индивидуализирует жанры и художественные принципы тот, кто постигает новое содержание, не игнорируя при этом инструментов познания, законов психологии» ²⁴.

Правильные мысли, важные обобщения подкрепляются убедительными примерами из классической литературы. Но когда критик переходит к рассмотрению жанрово-стилевого своеобразия украинской прозы 70-х, тут доказательность вдруг исчезает. Вот, скажем, В. Фащенко перечисляет бытующие в республиканской прозе жанры, сопровождая их уточняющими определениями (обычная трилогия, роман-рукопись, традиционная классическая повесть, повесть-притча, строго аналитический роман, роман-поэма, роман в стихах, сатирический роман, роман-биография, мозаичный роман, роман-путешествие, лирическая новелла, повесть-легенда и т. п.), вызывающими некоторое смятение: не слишком ли пестро? Ожидаешь аргументированного подтверждения художественной целесообразности каждого из названных жанров, но такового нет. Высокоположительная характеристика произведений П. Загребельного да два абзаца, посвященных В. Земляку и В. Яворивскому, представляют субъективно-эмоциональное, а не строго аналитическое определение индивидуального своеобразия стиля этих талантливых писателей. И уж совсем непонятно, почему в качестве примера неудавшегося жанрово-стилевого эксперимента рассматривается только лишь одно произведение – и не украинское, а повесть азербайджанского писателя Анара «Контакт». Думаю, что вопросы критика к автору этого произведения («Так какой же смысл в этой фантастической повести, в этой притче о потере разума? Какой глубинный социальный опыт?» ²⁵ и пр.) можно было свободно переадресовать некоторым его украинским коллегам, например Е. Гуцало, новый роман которого «Муж взаймы, или же Фома неверный и лукавый», как нам кажется, отнюдь не является творческой удачей этого одаренного прозаика.

Вообще же при рассмотрении вопроса о жанрово-стилевых исканиях в современной прозе упускается из виду такой важный фактор, как соответствие всех этих новшеств изображаемому времени и, главное, мировосприятию современного человека. Так, скажем, в произведениях исторической или историко-революционной темы (например, «Козацкому роду – нет переводу» А. Ильченко, «Лебединая стая» и «Зеленые Млыны» В. Земляка) притчи, иносказания и всякие прочие «чудасии» и «химеры» являются художественно оправданными, поскольку они созвучны представлениям человека того времени об окружающем его мире и о самом себе. Подобные же условности в книгах о современности, на мой взгляд, далеко не всегда правомерны, ибо в большинстве случаев они не отражают мировосприятия советского человека.

Серьезное, научно-обоснованное рассмотрение всех аспектов этой сложнейшей проблемы необходимо и потому, что в разговорах о жанрово-стилевом многообразии мы нередко проявляем удивительное благодушие. Ведь ясно порой, что произведение сделано по принципу «вали кулем, потом разберем», но, боясь прослыть ретроградами, уподобляемся хвалителям «нового платья короля», возводя в разряд эстетических ценностей нечто несущественное, а то и вовсе эфемерное. Вопрос об усилении критического пафоса наших выступлений все так же актуален, как и десять лет назад.

Следует сказать, что соотнесенность украинской прозы с лучшими образцами многонациональной советской литературы помогает критикам четче показать и охарактеризовать недостатки и слабые, уязвимые места в творчестве украинских писателей, например некоторое отставание в разработке производственной и деревенской темы, схематизм или, наоборот, искусственную усложненность характера положительного героя, натужное «психологизирование», недостаточную мотивацию действий и поступков персонажа и пр. Но даже в таких квалифицированных, отличающихся высоким гражданским темпераментом работах, как рассматриваемые в данном обзоре, критический заряд иногда теряет свою силу оттого, что оказывается адресованным в никуда.

Так, например, говоря об исторической прозе, Н. Жулинский обращает внимание на то, что «большинство произведений на историческую тему поражают читателей и исследователей достоверностью реалий – на уровне абсолютного тождества с музейными экспонатами, нарочитым документализмом повествования, а то и щедрым цитированием исторических хроник, летописей и свидетельств современников. Однако нередко оказывается, что добросовестно изученная, познанная и воспроизведенная писателем атмосфера прошлого, мыслей и чувствований героев не всегда активно «работают» на современность. Жаль, что остается вне поля нашего внимания этот необходимый «мостик» в сегодняшний день, который обязательно перебрасывает настоящий художник. Ибо для опытного мастера не только современность объясняет минувшее, а и далекие или близкие исторические события помогают лучше познать день сегодняшний и подготовить будущее» ²⁶. Высказав столь важную мысль, критик, к сожалению, не подкрепляет ее конкретными примерами. Какие, собственно, произведения имеются в виду, в какой из национальных литератур подмеченная негативная тенденция наиболее заметна, понять невозможно. А ведь говорится о «большинстве произведений на историческую тему», то есть перед нами обобщение, вывод, который, увы, повисает в воздухе. К счастью, таких примеров немного. В большинстве случаев критические оценки А. Глушко, В. Дончика, Н. Жулинского и В. Фащенко отличаются целенаправленностью и партийной принципиальностью.

В целом же все четыре работы, рассмотренные здесь, являются примером глубокого критического анализа и научного обобщения новых явлений как в украинской, так и во всей многонациональной советской литературе 70-х годов, серьезными исследованиями, обогащающими наши представления об общих закономерностях духовной жизни общества развитого социализма.

г. Харьков

1. Л. Новиченко, У великих вимiрах. – «Радянське лiтературознавство», 1981, N 10, с. 21.[↩]
2. Л. Новиченко, Украiнський радянський роман, Киев, «Наукова думка», 1976; Г. Сивокiнь, Динамiка новаторських шукань, Киев, «Днiпро», 1980 и др.[↩]
3. А. Погрибный, Художественный конфликт и развитие современной советской прозы, Киев, «Вища школа», 1981; Г. Штонь, Становления новоï людини i лiтературний процес. Киев, «Наукова думка», 1978; З. Голубева, новi гранi жанру, Киев, «Днiпро», 1978; М. Левченко, Художнiй лiтопис вогненних рокiв, Киев, «Днiпро», 1977; К. Волинський, На рубежах сучасностi, Киев, «Днiпро», 1977 и др.[↩]
4. В. Фащенко, У глибинах людського буття, с. 7.[↩]
5. М. Жулинський, Людина як мiра часу, с. 19.[↩]
6. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 26, с. 281.[↩]
7. А. Егоров, Проблемы, эстетики, М., «Советский писатель». 1974, с. 304 – 305.[↩]
8. «Русский советский рассказ», Л., «Наука», 1970, С. 679 – 680.[↩]
9. О. Глушко, На бистринi часу, с. 4.[↩]
10. О. Глушко, На бистринi часу, с. 40.[↩]
11. О. Глушко, На бистринi часу, с. 50.[↩]
12. Там же, с. 58 – 59.[↩]
13. О. Глушко, На бистринi часу, с 83.[↩]
14. О. Глушко, На бистринi часу, с. 125.[↩]
15. »Манифест развитого социализма». – «Коммунист», 1976, :,N 7, с. 21. [↩]
16. М. Жулинський, Людина як мiра часу, с. 92.[↩]
17. М. Жулинський, Людина як мiра часу, с. 93.[↩]
18. М. Жулинський, Людина як мiра часу, с. 179.[↩]
19. В. Фащенко, У глибинах людського буття, с. 30.[↩]
20. В. Фащенко, У глибинах людського буття, с. 36.[↩]
21. Там же, с. 79.[↩]
22. Ральф Фокс, Роман и народ. М., Гослитиздат, 1960. с. 97.[↩]
23. М. Жулинський, Людина як мiра часу, с. 214 – 215.[↩]
24. В. Фащенко, У глибинах людського буття, с. 263.[↩]
25. В. Фащенко, У глибинах людського буття, с. 271.[↩]
26. М. Жулинський. Людина як мiра часу, с. 187.[↩]