У истоков словесного образа
Михайлина Коцюбинська, Образне слово в літературному творі, Видавництво АН УРСР. Київ. 1960, 188 стр
Объектом исследования М. Коцюбинской избрано слово – первоэлемент литературы. Обратившись к проблеме «синтеза различных образных связей, различный ассоциаций в тропах… в общем образном контексте произведения» (ар. 49), автор связывает ее с индивидуальным своеобразием художника, идейной направленностью его творчества, с историческим развитием литературы. Как видно, «тропинка тропов» не всегда уводит с ‘»дороги образов» и даже помогает выйти на более широкие магистрали. За двумя разделами теоретического плана («Слово-образ и его место в анализе литературного произведения» и «Образный синтез в художественных тропах») идут два раздела исторических («Характер эволюции тропов в украинской литературе XIX – начала XX в.» и «Пути развития тропов в украинской советской прозе»). Совмещение исторического и теоретического аспектов позволяет автору полнее и глубже обосновать основные положения своей концепции.
Существенным упущением здесь является отсутствие одной важной ступени: в расширяющейся градации – троп, образный контекст (произведение в целом), творческая манера и мировоззрение художника, «стиль эпохи» – М. Коцюбинская не нашла места для такой важной общеэстетической категории, как творческий метод, упоминаемый в книге лишь вскользь и крайне редко.
Автор исследования успешно решает одну из актуальнейших задач нашего литературоведения – раскрывает богатство реалистического искусства через его специфику, глубинный анализ реалистических образов. В пространном обзоре литературы вопроса большое место уделено основательной и меткой критике новейших концепций буржуазного литературоведения, которые, несмотря на пестрый терминологический камуфляж, обнаруживают одну общую тенденцию – отрыв искусства от народа, от действительности, от прогрессивного общественного движения. Здесь оказываются и «поэзия как словооформление» американца Харди, и «игра с текстом» Эриха Ауэрбаха, и «психологический этимон» Лео Шпицера, и его же специфический принцип анализа «to and from» и т. д. и т. п. Истина – и особенно истина социального характера – не является целью буржуазной науки, наоборот, все чаще такой целью становится «аргументированный» обход этой истины. Поэтому поиски объективных связей подменяются либо их отрицанием, либо измышлением фиктивных связей, заигранными вариациями на тему «незаинтересованной красоты», «защитой» искусства, «спасением» его от грубой материальной действительности.
Критика модернистского искусства и соответствующих теорий – одно из важных достоинств книги М. Коцюбинской, сумевшей противопоставить буржуазным теоретикам прочную цепь неопровержимых фактов в доказательство преимуществ реалистического искусства и материалистической марксистско-ленинской эстетики. Но и здесь позиция автора была бы намного сильнее, включи он в свой арсенал категорию художественного метода.
М. Коцюбинская смело вторгается в ту область литературоведения, которая у нас оставалась долгое время в тени, ибо попытки анализа формы художественного произведения нередко третировались как «формализм», что и отдавало ее во власть настоящим формалистам. Ведя анализ, так сказать, изнутри, исследуя структуру образной ткани, М. Коцюбинская показывает, что «простота» реалистический поэтики подобна простоте изящного обтекаемого капота, который скрывает мощный – и сложнейший! – двигатель ассоциаций, мыслей, чувств. Сила этого «двигателя» -в способности раскрывать человеку новое в действительности, помогать ему «утверждаться в предметном мире». «Троп – это не та форма, в которую выливается готовая поэтическая мысль, а та, в которой она рождается», – от этого правильного, материалистического и ко многому обязывающего утверждения автор переходит к анализу «образного синтеза в художественных тронах» (стр. 22).
Этот чрезвычайно интересный раздел книги содержит множество ярких наблюдений, важных мыслей, острых и часто достигающих цели полемических выпадов. Однако есть тут и недостаток принципиального характера. В поисках: общих законов построения тропа и образа в широком смысле слова (направление – верное!) М. Коцюбинская абсолютизирует значение метафоры, представляя последнюю «тропом тропов», то есть в конечном счете квинтэссенцией образа вообще. Действительно, «образ вообще» – всегда метафора, ибо всегда связан с действительностью отношением подобия, но – не только этим отношением! Если можно говорить об «образе вообще», то он всегда и метонимия, и синекдоха, и гипербола, ибо всегда основан на связи явления, всегда дает pars pro toto и всегда сосредоточен на сути отражаемого явления, то есть концентрирует действительность, а не дублирует ее. Поэтому мы и обратим против М. Коцюбинской ее собственные и правильные слова: «Художественное произведение – это художественный синтез, и каждый его образный компонент также синтетичен в своей основе» (стр. 28). Оказанное не отменяет важности мыслей о самой метафоре: «Метафора ценна прежде всего не тем, что она подчеркивает общий признак, а тем, что показывает новые оттенки, новые стороны, новые моменты…»»Сила метафоры… в том, что она способна сделать.субъективное чувство, ощущение образным достоянием многих» (стр. 29). Правда, и это с полным основанием можно отнести к тропам вообще. Дальнейшее упрямое развитие тезиса об универсальной силе метафоры приводит автора к неточным и даже неверным примерам.
Не всегда смысловая «многоступенчатость» образа – признак его метафоричности. М. Коцюбинская пишет: «В выражении «красный, как кровь» сравнение неметафорическое, построенное на прямой» ассоциации. А «красный, как марсельеза» (Маяковский) – сравнение метафорическое, то есть сложное, многоступенчатое: марсельеза – песня революции, цвет революции – красный…» (стр. 40). Но ведь это образец метонимической, а не метафорической связи!
Увлекшись абсолютизацией метафоры, исследователь утрачивает исторический подход к предмету: «Понимание метафоры как скрытого, сокращенного сравнения примитивно, механистично и уж никак не определяет специфики метафоры» (стр. 35). «Нельзя считать метафору сокращенным сравнением точно так же, как нельзя считать аккорд сокращенной музыкальной фразой и – наоборот» (стр. 36). Но ведь генетически метафора все-таки – от сравнения, как и аккорд – от фразы. Это подтверждается наличием промежуточных ступеней, на которые указывает сама же М. Коцюбинская; «Метафорические сравнения, в которых присутствует момент как формального, так и смыслового сопоставления, часто воспринимаются как ступени к полной метафорической замене» (стр. 38).
Короче говоря, «каждый троп имеет свою специфику и одновременно развивает постоянные и разнообразные связи с другими видами тропов» (стр. 41). Этого и надо бы держаться последовательно.
Вообще достоинство книжки М. Коцюбинской – в ее концептуальности, а недостатки ярче проступают там, где цельность концепции нарушается в угоду фрагментарным теоретическим «вылазкам», которые подчас противоречат одна другой.
Историческая часть работы содержит множество интереснейших наблюдений. Это касается и отдельных фактов (например, родство цветовой гаммы эпитетов Нечуя-Левицкого с народным орнаментом), и верно уловленных общих тенденций (например, рост богатства оттенков в эпитетах параллельно с эмоциональным, психологическим насыщением образа).
Зерном интереснейшего исследования могло бы стать следующее верное наблюдение: «Обычных описаний у Коцюбинского – зрелого мастера – почти нет, они обязательно связаны с характером данной сцены, данного настроения» (стр. 73). Верно! Но как связаны? Приведены примеры только одного типа: когда описание и настроение звучат в унисон. Но подобные образные «созвучия» присущи и раннему Коцюбинскому, и весьма многим другим реалистам и не реалистам. Зрелый Коцюбинский отличается не только множеством, но и многообразием образных связей, полифоническим, а не унисонным сочетанием образов: здесь и яркая аналогия, и резкий контраст, и тонкий оттенок…
Досадно, что в книге встречаются утверждения сомнительной истинности, брошенные вскользь, без какого-либо обоснования. Об Иване Франко сказано, что ему якобы «не присуща оригинальная и широко развернутая система тропов», что он «развивает иные формы словесной выразительности» (стр. 61). Как это вяжется у М. Коцюбинской с представлением о тропе как о форме, в которой рождается поэтическая мысль, – понять трудно. Да и найдутся ли фактические подтверждения того, что автору знаменитых «Каменяров», сборников «Увядшие листья», «С вершин и низке», поэмы «Моисей»»не присуща оригинальная и широко развернутая система тропов»?
А если речь идет только о прозе Ивана Франко, то можно ли говорить о стиле реалистической украинской литературы, исключив предварительно поэзию Франко? Вот здесь-то и следовало опереться на представление о методе реализма, о взаимоотношениях метода, стиля и отдельных жанров.
Именно цельное представление о методе помогло бы автору убедительнее раскрыть и ущербность декадентства, до конца обнажить в модернизме подмену созидательного, творческого начала раздуванием, гипертрофией отдельных сторон искусства, показать родство модернизма с идеализмом в эстетике и философа вообще, который «есть одностороннее, преувеличенное… развитие (раздувание, распухание) одной да черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный» 1.
На стр. 132, говоря о поисках современной украинской литературы, которая «завоевывает свой стиль, испытывая разные болезни (роста вроде самоценной пестроты, цветистости («строкатости») и нарочитой усложненности образа», автор, явно суживая «площадь опоры», пишет, что «в этой борьбе она опирается на опыт передовой украинской классической литературы, которая, осваивая и переосмысливая некоторые общие с модернизмом приемы, никогда не переходила той грани, за «которой утрачивается реалистическое качество образа». Украинская литература сегодня – это мировая литература как по значению » по влиянию, так и по истокам.
И снова: «общие с модернизмом приемы» – это от нечеткости представлений о творческом методе, который ведь не является эклектической смесью приемов и средств. И дело не в том, что М. Коцюбинская не решила здесь проблему метода. Дело в том, что не учтено уже сделанное другими.
Нелегкий труд по исследованию еще одной сложной проблемы начат. Пусть появляются такие книги – все лучше и лучше. Пусть смелее решают благородную задачу литературоведов – изучение национальной специфики на «всесоюзном теоретическом уровне».
г. Черновцы
- В. И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 330.[↩]