Творческая история романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»
Обширный архив М. Булгакова, включающий рукописное его наследие и документы, освещающие взаимоотношения с театрами и издательствами, дает исследователю богатый материал для изучения творческой истории произведений писателя. Однако относится это главным образом ко времени начиная с 1929 года. Ранних рукописей почти не сохранилось: первый этап литературной работы Булгакова (1916 – 1923) восстанавливается по данным главным образом косвенным (эпистолярным и др.) и по печатным источникам 1. Работа над тремя повестями и романом «Белая гвардия», уложившаяся в два с половиной года (1923 – 1925), тоже скупо запечатлена в архивных материалах. «Театральный» период (1925 – 1928), когда были написаны четыре пьесы, отражен главным образом в переписке, в собранных Булгаковым материалах, отражающих историю постановок, в протоколах репетиций и других документах театральных архивов, а также в периодической печати тех лет 2.
Полней всего из материалов последующего периода сохранились рукописи второго романа Булгакова, позволяющие восстановить все этапы его многолетней творческой истории. Это – 20 тетрадей с последовательными рукописными редакциями, две тетради материалов, три экземпляра машинописного текста романа (два из которых отразили три этапа работы над ним) и тетрадь с новыми редакциями отдельных страниц и дополнениями к тексту, записанными в 1939 – 1940 годах Е. С. Булгаковой под диктовку больного писателя.
Среди этих тетрадей две – с листами, оборванными снизу доверху так, что уцелела примерно треть (иногда половина) каждой строки. Несколько десятков листов сохранились полностью. Уцелевшие части текста позволяют убедиться, что перед нами самая ранняя из известных – по-видимому, первоначальная – редакция романа «Мастер и Маргарита» (незаконченная) и начало второй редакции (ГБЛ, ф. 562, 6. 1 – 2 3).
Воспоминания современников говорят о романе под названием «Консультант с копытом», который читал Булгаков своим друзьям в 1928 – 1929 годах. Когда же именно он был начат? Материалы архива не позволяют ответить на этот вопрос с точностью. На титульных листах более поздних редакций начальной датой ставится автором то 1928, то 1929 год. Самой ранней из известных дат остается пока 8 мая 1929 года – день, когда Булгаков сдал под расписку в редакцию сборников «Недра» 4-ю главу романа, на которой обрывается вторая тетрадь (см. далее). Можно утверждать, таким образом, что вся работа над первой тетрадью проходила, во всяком случае, до мая 1929 года.
Факт уничтожения автором первых тетрадей романа и примерная его дата документально зафиксированы дважды: в одном письме Булгакова от 28 марта 1930 года («И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе«, 19.30. Подчеркнуто нами. – М. Ч.) и в другом – от 2 августа 1933 года (к В. Вересаеву, см. далее). По устному свидетельству Е. С. Булгаковой, рукопись уничтожена была в момент работы над письмом от 28 марта 1930 года: автор вырывал листы пучками, тут же бросая в печку, и не уничтожил тетрадей целиком лишь затем, чтобы оставить следы самого существования романа. Использовать эти уцелевшие обрывки листов он не предполагал и, видимо, никогда более не обращался к ним как к материалу для работы.
При первом взгляде на эти обрывки возможности чтения первых редакций романа представляются чрезвычайно бедными. При внимательном изучении двух тетрадей появляются, однако, некоторые перспективы реконструкции текста. Была сделана попытка гипотетически восстановить продолжение (или начало – если это оборотная сторона листа) оборванных строк и таким образом составить представление о содержании глав первой и второй редакции 4.
Удалось предложить чтение около трехсот страниц текста; в результате оказалось возможным понять фабулу первоначальной редакции, состав героев, некоторые отличия в их разработке от последующих редакций.
Итак, каков же был роман в первой его редакции?
Было написано 15 глав, составивших 160 листов (в первой тетради). Роман начинался вступлением от повествователя-непрофессионала, взявшегося за перо с единственной целью – запечатлеть поразившие его события (его повествовательная позиция близка к хроникеру «Бесов» Достоевского). «Клянусь честью, […], пронизывает [меня, лишь только берусь я] за перо, чтобы [описать чудовищные] происшествия [беспокоит меня лишь] то, что не бу[дучи…писателем,] я не сумею […эти происшествия] сколько-ни[будь…передать…] Бог с ними [впрочем, со словесными тонкостями […] за эфемерно[ю славой писателя я не гонюсь, а] меня мучает…» 5.
Вступление, служившее началом 1-й главы, имело пять вариантов. Здесь рассказывалось о появлении странного иностранца на Патриарших прудах и о том, как он вступал в разговор Владимира Мироновича Берлиоза и Антоши Безродного6 (ставшего Иванушкой Поповым, а потом – Иванушкой Безродным), – ситуация, в самых общих чертах совпадающая с известной по окончательной редакции романа. Глава кончалась тем, что иностранец просил Берлиоза и Иванушку, в доказательство их безверия, наступить на изображение Христа, сделанное Иванушкой прутиком на песке.
Вторая глава, сначала называвшаяся «Евангелие от Воланда», а затем «Евангелие от д[ьявола]», начиналась рассказом иностранца об Иисусе7, Разговор Иешуа с прокуратором, приговор и казнь, занимавшие в окончательной редакции четыре главы, здесь уместились в одной – 2-й – главе, на 17 листах тетради. В нее вошли при этом несколько евангельских эпизодов, а также эпизодов, заимствованных из апокрифических сказаний о Христе, в поздних редакциях исчезнувших (история Вероники, утершей Христу платком кровавый пот со лба при восшествии на Голгофу, которое описано здесь гораздо подробнее, чем впоследствии; сапожник, помогающий Христу нести крест) 8.
Чрезвычайно важно, что в первоначальной редакции фабульный план, связанный с Иешуа и Пилатом, не отделен от современного так резко, как сделано это в последней редакции, где он выделен в особые главы, построенные в форме внеличного повествования. Здесь Воланд все время сохраняет позицию рассказчика и очевидца события: «[Тут Иешуа опечалился.] Все-таки поми[рать на кресте], достоуважаемый [Владимир Миронович,] даже и парадно, ни[кому не хочется.]» (л, 34об.).
В 3-й главе – «Доказательство инженера» – Иванушка, взбешенный издевками Воланда, стирает свой рисунок на песке «скороходовским сапогом». После этого разворачивается картина гибели Берлиоза под трамваем. Глава кончалась тем, что Иванушка, не сумев задержать Воланда, оказывался неожиданно для самого себя на паперти храма Василия Блаженного, где сидел, «погромыхивая веригами, а из храма выходил царь.
В трясущейся руке держал посох, острым концом его раздирал плиты». Иванушка говорил сурово: «ну, а дай денежку мне, царь Иванушка, –…помолюсь уж за тебя.
– На тебе денежку, Иванушка-верижник» (6. 1, л. 53об.).
В 4-й главе – она называлась «На вед[ьминой квартире (?)]» – действует «знаменитая поэтесса» Степанида Афанасьевна. Она обитает в большой благоустроенной квартире «[вдвоем с мужем невропатологом»; «страдая какими[-то болями в] левой лодыжке, [Степанида Афанасьевн]а делила свое [время между ло]жем и телефоном» (л. 55 об.). Она и разносит по Москве весть о гибели Берлиоза со своими версиями ее причин и обстоятельств. К концу главы в рассказ вступал повествователь и подвергал эти версии критике, заключая: «если б моя воля, в[зял бы я Степаниду да] помелом по морде…». В последующих главах героиня эта больше не появлялась, а в более поздних редакциях не встречается совсем.
Глава 5-я9 описывала появление Иванушки в ресторане Дома Грибоедова и последующую сцену в психиатрической лечебнице – близко к окончательной редакции, но конец главы не повторяется ни в одной из последующих редакций: ночью два дежурных санитара психиатрической больницы видят в больничном саду огромного («[в] шесть аршин») черного пуделя; одному из санитаров кажется, что пудель этот прыгнул из больничного окна. Пудель воет в саду; затем он устремил морду «к окнам больниц[ы…] обвел их глазами, [полными боли], как будто его му[чили в этих стенах,] и покатил [перегоняя свою] тень, то выраст[ая до огромных?] размеров, то…». Как выясняется впоследствии, в 9-й главе, в эту ночь из лечебницы бежал Иванушка Бездомный 10.
Глава 6-я – «Марш фюнебров» – дает неизвестный по другим редакциям вариант похорон Берлиоза: гроб везут на колеснице, бежавший из лечебницы Иванушка «отбивает» гроб с телом друга у похоронной процессии, вскакивает вместо кучера, бешено настегивает лошадь, за ним гонится милиция, и, наконец, на Крымском мосту колесница вместе с гробом обрушивается в Москва-реку11. Иванушка успевает свалиться с козел прежде того, остается жив. И в главе 9-й газеты сообщают, что он возвращен в лечебницу.
Глава 7-я отведена истории председателя жилищного товарищества дома N 210 по Садовой улице Никодима Гаврилыча Поротого (будущего Босого), который, проснувшись, обнаруживает в своем бумажнике большую сумму денег (глава осталась недописанной); в главе 8-й Воланд приходил утром домой к директору Варьете Гарасе Педулаеву.
В главах 9-й и 10-й вводились новые лица: помощники Гараси Педулаева Цупилиоти и Нютон, а затем – конферансье Осип Григорьевич Благовест, который ведет вечер Воланда в Варьете.
Глава 11-я называлась, по-видимому, «[Что так]ое эрудиция» и посвящена была биографии героя, именуемого Феся (он не встречается ни в одной из последующих редакций), который занимается историей средневековья и обладает «феноменальной эрудицией» 12.
Последующие три главы сохранились полностью – глава 12-я «Разговор по душам» (допрос Поротого относительно денег), глава 13-я «Якобы деньги» (разнообразные махинации с фальшивыми деньгами, визит буфетчика Варьете к Воланду и т. п.), глава 14-я «Мудрецы» (первоначально – «Происшествия продолжаются»; мистифицирование уже теряющих рассудок помощников Педулаева в конторе Варьете).
Глава 15-я не имела названия; она начиналась тем, что Робинский и Благовест 13 в поисках спасения от ставшего наконец очевидным для них действия грозной сверхъестественной силы, не сговариваясь, оказывались в очереди на оформление заграничных путевок, – на этом обрывалась глава (занимавшая только две страницы) и с нею первая редакция.
Вторая редакция первых четырех глав романа не меняет существенно представление о его замысле. 4-я глава (в первой редакции – 5-я) – «Мания фурибунда» – готовилась для отдельной публикации в «Недрах», так и не осуществившейся. Сохранилась расписка работника редакции «Недр» Б. Леонтьева: «Мною получено для сб-ков «Недра» рукопись «Фурибунда» от автора ее М. А. Булгакова под псевд. К. Тугай» (ИРЛИ, ф. 369). В тетради со второй редакцией на начальном листе 4-й главы также выставлен этот псевдоним – взамен тщательно зачеркнутого имени автора. Он ведет к имени героя в рассказе Булгакова «Ханский огонь», напечатанном в 1924 году в N 2 «Красного журнала для всех» (перепечатано Л. Яновской в журнале «Наш современник», 1974, N 2). Действие рассказа происходит в бывшем имении князей Тугай-Бегов; последний его владелец, тайком приехавший в свое имение, сделанное музеем, и поджегший его, не раз поименован Тугаем. На выбор псевдонима оказало, возможно, влияние, кроме прочего, тюркское происхождение фамилии «Булгаков».
Главаимелаэпиграф: «Quos vult perdere Jupiter, dementat…»(«Кого Юпитер хочет погубить, лишает разума») и занимала 32 листа. Целиком сохранился только первый лист, ставший уникальным источником для выводов о названии первых редакций романа и их датировке. Есть основания предполагать, что существовала либо еще одна тетрадь, либо целиком вырванная часть второй тетради с текстом еще одной или нескольких глав. Сохранилось 14 листков, вырезанных, судя по виду бумаги, из второй тетради (и точно так же на две трети оборванных); это – вторая, более пространная редакция начатой, но не законченной в первой тетради 15-й главы: Рыбаковский (новый вариант имени Цупилиоти) идет сдавать деньги, полученные кассой Варьете за вечер Воланда, заодно поднимается в том же учреждении на другой этаж, где на дверях висели таблички «Вход строжайше запрещен», сообщает сведения о Бонифации (бывший Нютон и Благовест; в первой редакции имя Бонифаций дано было будущему Азазелло), а затем, приехав на «финдворл, слышит, как служащие хором поют «Славное море»…
Как назывался роман? Среди вариантов заглавия первой редакции – «Черный маг», «Гастроль [Воланда?]», «Сын В[…?]». Два первых – вычеркнуты, затем название «Черный маг» появляется вновь. Запомнившееся близким Булгакова и уже зафиксированное в литературе о романе заглавие «Консультант с копытом» возникло, во всяком случае, не в 1928 – 1929 годах. В уцелевших частях рукописей первой и второй редакций слово «консультант» вообще не встречается. Герои первых глав романа Иванушка и Берлиоз сначала мысленно именуют Воланда «неизвестным», затем «иностранцем» и, наконец, инженером». Именно «инженера» ловит Иванушка вплоть до конца 4-й главы незавершенной второй редакции (то есть до мая 1929 года). Слово «консультант» появляется, как увидим далее, лишь в 1931 году.
На одном из оборванных листов первой редакции начало названия романа: «Копыто…». Следующее слово оторвано. Какое же? Готовившаяся для публикации в «Недрах» глава из второй редакции обозначена как «глава из романа «Копыто инженера» (6. 2, л, 85). Это и есть самое раннее из известных нам названий романа, выбранное автором из нескольких вариантов (кроме упомянутых, на полях первой редакции можно увидеть еще один – «Жонглер с копытом»).
В первых двух редакциях нет еще ни Мастера, ни Маргариты, и ничто не говорит о том, входят ли они уже в замысел романа и должны ли появиться в последующих, не написанных его главах. Нет здесь и романа о Иешуа и Пилате, а только «Евангелие от дьявола» (или, в другом варианте названия главы, – «от Воланда»), от начала и до конца рассказанное Воландом в первых же главах Берлиозу и Иванушке. Это не исключает полностью того, что предполагалось участие героя – автора романа на новозаветную тему, однако заставляет думать, что формы его введения в повествование были бы иными, чем известные нам по позднейшим редакциям. Отметим здесь же, что во второй редакции рассказ Воланда объективируется, явно двигаясь к отделению от «живого» рассказчика и создавая предпосылки для каких-то новых композиционных возможностей.
Подготовительные материалы к роману, занимающие несколько страниц в конце первой тетради, показывают, что с самого начала развития замысла он строился на центральном противопоставлении: один из листов озаглавлен – «О Боге» (6. 1, л. 176об.), другой – «О Дьяволе» (6.1, л. 177об.).
Можно предполагать, что новозаветная тема была исчерпана в известных нам главах, и дальнейшее действие должно было разворачиваться в современности – во взаимодействии двух главных групп персонажей, которые обозначились в 15-й главе в более или менее полном своем составе, – москвичи и Воланд со своей свитой.
Главным героем современного, «московского» фабульного плана в первых двух редакциях был Воланд; перед нами – роман о дьяволе: так и назван он в уже цитированном письме («черновик романа о дьяволе», 19.30), таким он остается на ближайшие годы для самого автора (ср. запись в дневнике Е. С. Булгаковой от 27 сентября 1933 года: «Миша читал Коле Л[ямину] новые главы романа о дьяволе»). Можно увидеть связь этого героя – при всей его необычности для литературы тех лет – с предшествующей работой писателя: всемогущество главного героя, явившееся в повестях 20-х годов устойчивым противовесом «кошмару в пиджаке и полосатых подштанниках», как именуется повествователем московских рассказов и фельетонов Булгакова постоянный их персонаж – обитатель коммунальной квартиры, в романе стало выполнять ту же функцию. Насколько современный фабульный план романа внутренне связан с фельетонами, рассказами и повестями Булгакова 20-х годов, настолько тема Пилата связана с проблематикой «Красной короны», «Белой гвардии» и «Бега». Еще глубже станет эта связь с того момента, когда в роман войдет Мастер.
Мы не знаем, был ли закончен роман в 1929 году. У ныне живущих слушателей первого авторского чтения (совершавшегося в несколько приемов, главным образом в доме Н. Н. Лямина) не осталось впечатления, что им читали роман незаконченный. Но доверять этим воспоминаниям трудно – слишком плотно наслоилось на них сильное впечатление от окончательной редакции романа, многими прочитанной впервые только через много лет.
Весной 1929 года роман был, по-видимому, отложен. Однако перекличку с ним можно увидеть в рукописи, озаглавленной «Тайному другу» и представляющей собой начатую в сентябре 1929 года и тогда же оставленную первоначальную редакцию будущих «Записок покойника» (опубликованных впоследствии под вторым вариантом заглавия – «Театральный роман») 14.
Так же как в известном читателям тексте, герой ранней редакции (далее мы называем ее неоконченной повестью) умышляет на свою жизнь и ему неожиданно мешают: «Дверь отворилась беззвучно, и на пороге предстал Дьявол. Сын гибели, однако, преобразился. От обычного его наряда остался только черный бархатный берет, лихо надетый на ухо. Петушиного пера не было. Плаща не было, его заменила шуба на лисьем меху, и обыкновенные полосатые штаны облегали ноги, из которых одна была с копытом, упрятанным в блестящую калошу.
Я, дрожа от страху, смотрел на гостя. Зубы мои стучали.
Багровый блик лег на лицо вошедшего снизу, и я понял, что черному пришло в голову явиться ко мне в виде слуги своего Рудольфа.
– Здравствуйте, – молвил Сатана изумленно и снял берет и калоши» (5. 2, Л. 26об.).
Каждая «сатанинская» черта дальнейших действий гостя получает в этой главе второй, бытовой план – так, лампочка, фокуснически извлеченная в нужный момент из портфеля, куплена только что в магазине, и т. п., – и только «копыто» оставлено без мотивировок.
И является одно только объяснение: это оставленный автором мостик между двумя произведениями, писавшимися почти одновременно, – автореминисценция, не заботящееся о мотивировке открытое обыгрывание тогдашнего названия романа «Копыто инженера», прямая отсылка к главному герою первых редакций романа – незнакомцу, хромота которого сразу замечена была очевидцами его появления на Патриарших прудах (причем рассказчик, напротив, уверял, что хромоты не было, а просто одна нога незнакомца «шалила» при ходьбе, как это бывает, когда у человека больные колени). Впечатление это должно было, по-видимому, разъясниться тем, что нога «инженера» кончалась копытом, упрятанным в «лакированные ботинки» (непременная часть костюма Воланда во всех редакциях романа). Обрывки первых страниц романа позволяют предполагать, что Воланд сравнивался рассказчиком с Мефистофелем в оперном гриме, – этот же самый грим, несомненно, подразумевается в словах «от обычного его наряда…» – о Рудольфе. В одной из последующих редакций незнакомец сидит у Степы Лиходеева, «заломив на ухо черный бархатный берет», тот самый мефистофельский берет, который носит Рудольф – будущий Рудольфи «Театрального романа». «Черный маг» ранних редакций романа о дьяволе является герою повести 1929 года «в виде слуги своего Рудольфа». Не только дьявольские черты облика Рудольфа, но и само поведение его как сатаны-мецената, спокойно, снисходительно и иронично разговаривающего с взятым им под покровительство автором и не сомневающегося в успехе своих предприятий, ведет к Воланду – причем к Воланду позднейших редакций.
Напомним, что в редакциях 1928 – 1929 годов встречи Воланда с Мастером еще нет. Но она уже состоялась на страницах неоконченной повести 1929 года. В разговоре Рудольфа с талантливым и никому не ведомым автором звучат мотивы, уже «приготовленные», возможно, для последующих глав романа. Рассказчик повести, близкий автору, воплощал в себе черты того героя, который, можно предполагать, был уже ясен ему и вскоре должен был явиться в романе в облике Мастера. Именно в повести 1929 года в творчество Булгакова входит новая тема – судьба и личность художника. Она воплотится вскоре в герое начатой в октябре 1929 года пьесы о Мольере.
Как известно, в марте 1930 года в письме правительству Булгаков, изложив ряд литературно-биографических обстоятельств, сообщил и об уничтожении «романа о дьяволе» (см. ранее), а также начала «второго романа «Театр» (19. 30). С 1 апреля того же года Булгаков начал работать режиссером-постановщиком во МХАТе и консультантом в московском ТРАМе (Театр рабочей молодежи; ИРЛИ, ф. 369).
К весне 1931 года относим мы предположительно попытки Булгакова обратиться заново к «роману о дьяволе».
Две тонкие тетради заключают в себе следы этих попыток. На титуле первой надпись: «Черновики романа», посередине – «Тетрадь 1» и внизу листа даты – «1929 – 1931 год». Роман начат был не с начала, а с любимой, по-видимому, главы, в предыдущей редакции называвшейся «Мания фурибунда», а теперь получившей название «Дело было в Грибоедове» (оставшееся до окончательной редакции). Ни эта, ни другие главы в обеих тетрадях не нумеруются; роман пишется кусками. В этой главе появлялся поэт Рюхин с его размышлениями о своей жизни, навеянными посещением «дома скорби и ужаса» и обвинениями Иванушки («развейтесь, красные знамена, а посмотрели бы вы, что он думает, хе…», 6. 3, л. 10 об.), и с завистью к Пушкину; возникали – новая для романа линия завистника, неясный мотив поэтической славы, первые очертания проблемы «правильной» и «неправильной» литературной судьбы. Сдав Иванушку в лечебницу, Рюхин возвращался в Шалаш: «Рюхин сел и больным голосом спросил малый графинчик… Он пил водку и чем больше пил, тем становился трезвей, и тем больше темной злобы на Пушкина и на судьбу рождалось в душе..,» (6. 3, л. 15об.). На этом глава обрывалась (очень близко, кажется, к концу) и в следующей тетради начиналась сызнова; видимо, эта вторая тетрадь должна была продолжать первую, как обычно, представляя новые редакции одних глав и продолжая другие. Она сильно попорчена: в чистой, неисписанной ее части не хватает около тридцати листов – автор не уничтожал текст, а скорее всего вырывал листы для писем.
В «Тетради 1» за неоконченной главой о Шалаше Грибоедова следует лист, где в немногих отрывочных записях можно угадать возвращение к главе, описывающей вечер в Варьете. Здесь появляется вариант ее названия – «Сеанс окончен», записано новое имя и полный титул того зрителя, которого Воланд разоблачал уже в первой редакции, – «Заведующий акустикой московских государственных театров Пафнутий Аркадьевич Семплеяров» (фамилия сохранилась я в окончательной редакции), а также еще два имени: «Вордолазов. Актриса Варя Чембунчи». Далее – фраза, впервые вводящая в роман его героиню, а с нею и новую сюжетную линию: «Маргарита заговорила страстно: – «; после двоеточия поставлено тире для последующей реплики, но самой реплики нет, на этом текст в «Тетради 1» обрывается (далее следуют чистые ненумерованные листы, составляющие более половины тетради).
Во второй тетради за очередной (с начала работы над романом – не менее как пятой!) редакцией главы «Дело было в Грибоедове» появляются первые наброски одной из последних глав – «Полет Воланда». » – Об чем волынка, граждане? – спросил Бегемот и для официальности в слове «граждане» сделал ударение на «да». – Куда это вы скакаете?» (6 4, л. 11), еще одна реплика неизвестного персонажа и главное – подробно и связно написанный эпизод Бегемотова свиста, очень близкий к окончательному его варианту. Отдельная фраза «Нежным голосом завел Фагот… «Черные скалы мой покой» (6. 4, л. 13) заключает в себе, во-первых, некий прообраз Бегемота последней главы окончательной редакции романа («прекрасного юноши, демона-пажа»), а во-вторых, имеет связь с одним из эпизодов первой редакции – когда Благовест (он же Нютон) вызывает по телефону номер квартиры Гараси Педулаева: «Сперва ему почудился в трубке свист, пустой и далекий, разбойничий в поле. Затем ветер, и из трубки повеяло холодом. Затем дальний необыкновенно густой и сильный бас запел далеко и мрачно… черные скалы… вот мой покой… черные скалы… Как будто шакал захохотал. И опять «черные скалы… вот мой покой…» (6. 1, л. 165). Возможно, уже в первой редакции этот «разбойничий свист» предусматривал и конечный эпизод с демонстрацией его разрушительной силы.
Последняя строка наброска главы «Полет Воланда» в тетради 1931 года – это чья-то реплика: » – Ты встретишь там Шуберта и светлые утра» (6. 4, л. 13). Она ведет скорей всего к напутствию Воланда Мастеру в конце последней редакции романа («а вечером слушать музыку Шуберта» 15), а может быть, к словам Маргариты. Некоторые из важных мотивов будущего финала кочуют в это время по страницам других рукописей. «Пойдем домой, ты зажжешь свечи, я приду к тебе… Ты почитаешь мне третий акт «Тартюфа» 16, – говорит Мадлена Мольеру; сравним это и с репликами Воланда, и особенно – со словами Маргариты, обращенными к Мастеру в конце последней редакции романа. Перекликаются с сюжетом и антуражем будущих глав романа и слова героини из пьесы «Адам и Ева», которую пишет Булгаков летом 1931 года: «Ну, выслушай же: ты понимаешь, что вы женщину замучили? Я сплю и каждую ночь я вижу один любимый сон. Черный конь и непременно с черной гривой уносит меня из этих лесов! <…> Конь уносит меня, и я не одна…» (12. 8, л. 49) 17.
Итак, две тетради 1931 года показывают, что автору уже ясны некоторые узловые моменты финала романа. Появилась Маргарита; хотя материал, относящийся к ней, исчерпывается авторской ремаркой в одной тетради («заговорила страстно») и единственной ее репликой в другой (» – Нет, нет, – счастливо вскричала Маргарита, – пусть свистнет! Прошу вас! Я так давно не веселилась!» – 6. 4, л. 12), мы можем с известной уверенностью отождествить ее с героиней последующих редакций. Появился и новый герой – безымянный спутник Маргариты. Наброски финальной сцены почти не дают материала для суждений о нем. С ним связана, во всяком случае, неожиданная перемена повествовательного строя: вместо рассказчика предшествующих глав (связанного с рассказчиком первых редакций), не участвующего в действии, но кропотливо собирающего сведения о происшедших «чудовищных» событиях, повествование ведет новый герой: «Должен заметить, что свиста я не услыхал, но я его увидал <…>. Когда я очнулся, я видел <;…> и тут я разглядел, что человек с портфелем лежит, раскинувшись, и из головы у него течет кровь» (6. 4, лл. 12об. – 13), – картина, знакомая по ранним рассказам и первому роману. Немаловажно, что в одной реплике Фагота «мастером» назван Воланд, и это с несомненностью говорит о том, что в 1931 году новый герой, во всяком случае, не получает имени Мастера; неясно также, причастен ли он к литературе.
Хотя первые наброски венчающей роман сцены полета относятся только к 1931 году, это не значит, что замысел ее не мог возникнуть и ранее того. Мотив полета проходил мельком еще в «Беге»: «Мысль о вас облегчает этот полет в осенней мгле…» – говорит Голубков Корзухиной; он с нажимом звучит в самых первых набросках «Кабалы святош», в сцене исповеди Мадлены Шаррону, – уже в интерпретации, близкой к роману: «Всю жизнь таила, но оставляю грех теперь на земле перед полетом в вечную службу»; «Свободна я? Могу теперь лететь? (Орган гудит могучими волнами.) Шарр[он] (обнимая ее). Прощена, бедная скорбная дочь. Лети! Лети!» (12. 1, л. 35 об.). Мотив всеочищающего, разрешающего все земные узлы и путы полета присутствует в 1929 году в работе над пьесой и, возможно, уже связывается с романом.
В начале листа с набросками «Полета Воланда», в правом углу, теми же чернилами, какими сделаны все наброски последней главы, написано: «Помоги, господи, кончить роман. 1931 г.» Эта запись важна не только для датировки – она говорит и о планах непрерывной работы над заново начатым романом. После набросков этой главы на следующем листе впервые появляется новое название романа – «Консультант с копытом» и еще один вариант 1-й главы; она обрывается на появлении в аллее Воланда. Других следов работы 1931 года над романом в архиве нет.
Выскажем попутно догадку о происхождении упомянутого названия: оно могло возникнуть, как кажется, только после 1 апреля 1930 года, когда Булгаков поступил в ТРАМ и писал отзывы на пьесы начинающих авторов, подписывая их «Консультант Московского ТРАМа».
Многие косвенные сведения говорят о том, что, взявшись в начале 1931 года за старый замысел, Булгаков вскоре оставляет его и обращается к другим, менее внутренне обязательным, работам. Только через год Булгаков вернулся к роману.
11 июля 1932 года был заключен договор на книгу о Мольере для серии «Жизнь замечательных людей», активно организуемой в то время Горьким (ИРЛИ, ф. 369), и Булгаков тут же, видимо, принялся за работу.
- См. наше сообщение: «К творческой биографии М. Булгакова. 1916 – 1923 (По материалам архива писателя)», «Вопросы литературы», 1973, N 7; кроме упомянутых в нем работ, см. публикацию Л. Яновской («Юность», 1974, N 7). См. также рассказ Булгакова «Богема» («Красная нива», 1925, N 1) – один из источников для биографии писателя «владикавказского» времени.[↩]
- Среди работ, посвященных творческой истории произведений двух этих периодов, отметим: Я. Лурье, И. Серман, От «Белой гвардии» к «Дням Турбиных», «Русская литература», 1965, N 2; В. А. Чеботарева, К истории создания «Белой гвардии», «Русская литература», 1974, N 4.[↩]
- Далее при цитировании материалов из фонда 562 указываются только номер картона и единицы хранения.[↩]
- Здесь мы не имеем возможности привести обширные выдержки из реконструкции и дать ее обоснование в связи с археографическими особенностями материала и некоторыми чертами поэтики Булгакова, – это тема нашей отдельной работы.[↩]
- В квадратные скобки заключен предположительно восстанавливаемый текст; многоточиями в квадратных скобках обозначены места, не поддающиеся реконструкции.[↩]
- Фамилия первого героя, претерпев в последующих редакциях несколько изменений, сохранилась в окончательной редакции романа в своем первоначальном варианте. Имя и фамилия второго ассоциируются со многими характерными литературными псевдонимами тех лет (И. Приблудный; Безымянный – ранний псевдоним А. Безыменского; см. также Бездомный, Безродный – «Новый мир», 1927). N 2, стр. 94) и именами героев литературы и кино (например, герой кинофильма 1928 года «В большом городе» Граня Бессмертный, провинциальный паренек, приехавший в Москву и ставший знаменитым поэтом, – см. «Читатель и писатель», 1928, N 13, стр. 5). Как один из источников линии Иванушки, а также фабульной основы 1-й главы, можно назвать кратковременный журнал 1922 года «Вавилонская башня», редактор-издатель которого М. Корцов подписывал свои богоборческие статьи «Миша» (ср. у Булгакова «Антоша», а также обращение Иванушки к Берлиозу в более поздних редакциях – «Миша»). Ср. статью А. Петрищева, ядовито критиковавшего статьи «Миши», с авторской позицией по отношению к героям в 1-й главе романа («Но в том-то и горе богоборцев, что они и формулировать не подготовлены… Соединение отрицательного пафоса с творческой неподготовленностью приводит к раздраженному сжиманию кулаков – и только», – «Литературные записки», 1922, N 3, стр. 7 – 8).[↩]
- Отметим колебания автора в передаче имени Христа – «Иисус» (л. 32 об.), «Еш[уа]» (л. 35), «Иешуа» (л. 39об.).[↩]
- В границах данной работы не затрагивается обширная область исторических и прочих источников романа: евангелий, апокрифических сказаний, жизнеописаний Христа, различных интерпретаций народной легенды о Фаусте, «демонологического» материала, современной Булгакову художественной литературы. Некоторые сведения о связи романа с книгой П. Флоренского «Мнимости в геометрии», с прозой А. В. Чаянова (проф. Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева), о любимых книгах писателя см. в нашей статье о библиотеке Булгакова («Условие существования» – «В мире книг», 1974, N 12, стр. 79 – 81); в специальной работе нами выясняется связь романа с рассказом А. Грина «Фанданго».[↩]
- Она называлась сначала «Интермедия в [Хижине Грибоедова]», потом – «в Шалаше Грибоедова»: Шалашом ресторан Дома Грибоедова «[прозвал известный лгу]нишка Козобоев, [театральный рецензент, в первый же день] после открытия р[есторана напившийся в нем] до положения риз» (6. 1, л. 61).[↩]
- В последней редакции романа этот литературно знаменитый пудель (связанный, конечно, с «Фаустом») остался только в виде украшения на трости Воланда и еще в сцене бала: «Откуда-то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи».[↩]
- Ср. разговор «инженера» с Берлиозом во второй редакции: Берлиоз резонно предполагает, что его после смерти сожгут в крематории, а «инженер» возражает: «как раз наоборот, вы будете в воде. – Утону? – спросил Берлиоз. – Нет, – сказал инженер» (6. 2, Л- 66).[↩]
- Его прототипом послужил, по нашему предположению, Б. И. Ярхо (1889 – 1942), входивший в дружеский круг Булгакова 1920-х годов.[↩]
- В процессе работы над этой редакцией пробовались разные варианты имен героев: Цупилиоти (будущий Римский) в каждой новой главе (а иногда и на разных страницах одной главы) становился то Суковским, то Библейским, то Робинским, а Нютон (будущий Варенуха) – Картоном, Благовестом.[↩]
- Извлечения из рукописи опубликованы Л. Яновской под названием «Мне приснился сон…» («Неделя», 1974, N 43).[↩]
- Михаил Булгаков, Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита, «Художественная литература», М. 1973, стр. 798. Далее цитаты из последней редакции романа, а также из «Белой гвардии» и «Театрального романа» приводятся по этому изданию.[↩]
- Михаил Булгаков, Драмы и комедии, «Искусство», М. 1965, стр. 232. Далее цитаты из пьес – по этому изданию.[↩]
- Подробный пересказ содержания пьесы см. в кн.: «Очерка истории русской советской драматургии», «Искусство», Л. – М. 1966, стр. 134 – 135.[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.