Третий «Сатирикон». Публикация, вступительная заметка и примечания Э. Шульмана

О таком журнале услышал я полвека назад. В творческом вузе. От руководителя нашего семинара. Однофамилец Бедного Демьяна, он отвечал, если спрашивали, не родственник ли:
– Нет, – посмеивался. – Мы – Бедные, а баснописец – Придворов…
Сын потомственных сельских учителей, прозаик и сценарист Борис Бедный (1916 – 1976; кинокомедия «Девчата» + повести и рассказы) был в плену. И прочитал там кое-какие книжки. Например, Сашу Черного из парижского «Сатирикона»:
Сердце к пище равнодушно:
Тощий суп или котлеты,
Или просто булка с сыром
И десяток вялых фиг, –
Ешь и смотришь, как за склоном
По лазури средиземной
Проплывает в искрах солнца
Белоснежный сонный бриг…
Но порой котлеты с супом
До того осточертеют,
Что душа моя выходит
Из привычных берегов,
И тогда опять невольно
К детским тянешься истокам –
К бессарабской кукурузе,
Пище лакомок-богов…
О, кочан, весь в сочных зернах.
Маслом политый топленым
И горящий, как испанка,
Разомлевшая во сне!
Перемажешь нос и руки,
Скатерть, уши и салфетку,
И ни крошки не оставишь
На янтарном кочане.
…Сердце к пище равнодушно,
Но хранят страницы детства
Вместе с милой кучей вздора
Ощущение одно:
Запах нежной кукурузы,
Лоск растопленного масла
И облизанные пальцы,
И разбухшее зерно.
Мой товарищ по семинару Вадим Трунин (1935 – 1992; «Белорусский вокзал» + полтора десятка боевиков) подбивал меня на совместные мемуары: «Что говорил нам Борис Васильевич Бедный». Почти без раздумья выдал я первую фразу: «И о чем умолчал».
В данном случае – как голодовали в лагере и парижско-сатириконский стишок помогал выжить, обманчиво насыщая, покуда листаешь «страницы детства». А чего другого, в дымящихся кукурузных початках, дай Бог, разбирались и кубанский казак Бедный, и одессит Дима!
В то время, после длительного запрета, снова издали ‘Зощенко, которым мы неумеренно увлекались. Оберегая от подражательности, Бедный сообщил нам, по «принципу дополнительности», что читал в упомянутом парижском журнале «Рассказы господина Тощенко», между прочим, вполне ничего.
– А кто этот Тощенко? – спросили мы с Димой.
Борис Васильевич только развел руками…
За мемуары, конечно, не принимались. Так, покалякали полчаса близ киношного дома на Беговой, впритык к ипподрому…
Но когда открыли бывший спецхран, я ознакомился с парижским «Сатириконом».
Журнал выходил восемь неполных месяцев. Издатель – М. Г. Корнфельд. Фактический редактор – Дон Аминадо. Ему же, Аминаду Петровичу Ш поля некому, принадлежат, как правило, и произведения-анонимы.
Парижский еженедельник, – отмечает энциклопедия, – продолжил традиции своих петербургских предшественников: «Сатирикона» (1908 – 1914) и «Нового Сатирикона» (1913 – 1918), но – главное его достоинство – не был их копией и остался в истории журналистики единственным сатирическим органом межвоенного русского Зарубежья.

N 1, 4 апреля 1931 года
Я, БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ «САТИРИКОН» ПЕРВЫЙ, СЫН КАЯ ПЕТРО-НИЯ И ВНУК МИНЕРВЫ, РОЖДЕННЫЙ В ДРЕВНЕМ РИМЕ ЕЩЕ ПРИ СТАРОМ РЕЖИМЕ, НО ИЗГНАННЫЙ, КАК ОБЫЧНО, И ВОЗНИКШИЙ ВТОРИЧНО – НА НЕВЕ, НА ФОНТАНКЕ, НЕДАЛЕКО ОТ ОХРАНКИ, НЕСМОТРЯ НА КАКОВУЮ ЛИЛ СТРУЮ ЖИВУЮ, НО НЕ ДУМАЙТЕ ДУРНОГО, А В ЛУЧШЕМ СМЫСЛЕ СЛОВА, ПОКА НЕ БЫЛ ИЗГНАН

СНОВА! ПО ДЕКРЕТУ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА В ПРИПАДКЕ ПРОГРЕССИВНОГО ПАРАЛИЧА. И НЫНЕ НА РУБЕЖЕ СТОЛЕТИИ Я, ПЕРВЫЙ, ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ, МЕЖ МОЛНИЙ, КАК ГРОМ ВЕСЕННИЙ, ВОЗНИКАЮ ОПЯТЬ НА СЕНЕ НЕ ДУШКОЙ, А ЗЛЫМ УРОДОМ И ИДУ НА ВАС ПОХОДОМ.

История искусства
– Что вы считаете началом русского зодчества?
– Трехэтажный стиль, господин профессор!

Перья из хвоста
В советской печати приведена речь небезызвестного литературного громкоговорителя В. Ермилова. Речь обыкновенная, казенного образца, с истерической прослойкой. И только в заключительных словах звучит неподдельный пафос, чувствуется обещанный паек:
– Итак, перед пролетарской литературой огромная задача – догнать и перегнать Шекспира и Толстого!
Эх, друг Ермилов, широко шагаешь… анатомию разорвешь.
Примечание:
Ермилов Владимир Владимирович (1904 -1965) – критик и литературовед.
«Человек, – пишет Зиновий Паперный, – безусловно, одаренный, яркий, едкий. У Ермилова – совершенно невероятный, изощренный нюх, способность выведывать, вытягивать, куда ветер дует. А в противоположность – отчаянная лихость. Вдруг – без царя в голове – взять и ударить того, кого и не следует».
В 1950 году задрался с тогдашним писательским начальством (Фадеев, Панферов, Софронов). Собрали пленум, и Фадеев сказал речь:
– Ермилов – человек беспринципный. Вспоминается история со скорпионом. Он начал тонуть и погиб бы, если бы не лягушка, которая его спасла. И вот плывет на спасительной спине. Казалось бы, какой смысл жалить? Но скорпион все-таки не удержался – вонзил ядовитое жало. И оба утонули. Так и Ермилов…
Получилось, шутит Паперный, «снятие с креста» по-советски – «снятие с поста» (редактора «Литгазеты»).

Почтовый ящик
Произведения в драматической форме принимаются в том случае, если написаны на кредитных билетах, и то карандашом.

К. Страшноватенко (Дон Аминадо)
Советская детская
Кто вас, детки, наплодил?
Кто вас, детки, народил?
Кто вас, детки, изобрел?
Кто в капусте вас нашел?
Кто пустил вас в оборот?
Кто вам соску сунул в рот?
Кто был тот интеллигент,
Кто платил вам алимент?
Кто вас тискал? Кто вас жал?
Кто вас ставил, кто сажал?
Кто вам оспу прививал?
Кто по мягким драл частям?
Кто показывал гостям?
Кто пугал вас домовым?
Кто папаш ссылал в Нарым?
Кто без нянек, без горшков
Жить учил вас, дураков?
Кто вас, сукиных детей,
Гнал на сорок скоростей,
Чтоб вогнать вас в паралич?
Хор:
Дорогой наш вождь Ильич! Дорогой наш вождь Ильич! Дорогой наш вождь Ильич!

Примечание:
Дон Аминадо (Шполянский Аминадав Пейсахович, 1888 – 1957) – самый популярный (издаваемый) эмигрантский литератор, ценимый такими столь разными людьми, как Бунин, Гиппиус, Горький, Цветаева. «Такого, – говорил Бабель, – нет в Советском Союзе». Умер в доме для престарелых в городке Йер, величая себя «иеромонахом». При жизни помогал очень многим, как бы оправдывая библейское свое имя: Аминадав – «даритель».

N2, 11 апреля 1931 года
Литературный альбом
АЛЕКСЕЙ РЕМИЗОВ
Махатма Ганди из Пасси
И автор «Взвихренной Руси».
Серьезный вопрос
В депо при станции Узловая в тендерном бачке одного из паровозов оказалось 24 ведра грязи.
Пора решить вопрос серьезный,
Рассеять надобно туман:
Что это – тендер паровозный
Иль, может… грязевой лиман?
Предлагаем ударной бригаде Демьяновых учеников следующий скромный вариант:
Пора решить задачу мира
Без кубов, конусов и призм:
Что это – юмор и сатира
Иль, может, просто… кретинизм?!
Поздняя сноска:
«Паровозная» цитата, судя по тематике, – из железнодорожной газеты «Гудок», где в «ударной бригаде Демьяновых учеников» – соратников Д. Бедного – подвизался Юрий Олеша (фельетонист Зубило).
Почтовый ящик
Бывшему. – Вы предупредительно пишете, что не хотите зарывать свой талант в землю, а есть ли у Вас земля – не сообщаете.
N 3, 18 апреля 1931 года
Перья из хвоста
Один из вскормленышей ОГИЗа (государственного издательства) Юрий Либединский – Огиза сын и сам Огиз в душе – пропел, с оттенком грации и прострации, очередной панегирик Демьяну Бедному:
– Главной особенностью Демьяна, его гениальной особенностью является необыкновенная, прямо-таки стихийная способность будить и расталкивать… Прочтешь новое стихотворение – и чувствуешь вину за преждевременную смерть Ленина, переполняешься огромной заботой о Сталине.
Что же выходит? Сначала Демьян своими стихами (язык не поворачивается!) угробил Ленина, а сейчас, душегубец, до Сталина добирается…
Эх, Юрий, Юрий!
Примечание:
Либединский Юрий Николаевич (1898 – 1959) – писатель-прозаик. Исключался из партии (1937). Участник Отечественной войны. Тяжело ранен в ополчении. Присутствует (с портретом) в Большой советской (1973) и Краткой литературной (1967) энциклопедиях. Литературная (1932) отводит ему десять столбцов (пролетарский писатель) с тремя иллюстрациями и обширной библиографией. Известен в нынешних узких кругах (в Переделкино) как муж Лидии Борисовны Лнбединской (1921 – 2006) и тесть Игоря Губермана (который – «гарики»):
В объятьях водки и режима
лежит Россия недвижимо,
и только жид, хотя дрожит,
но по веревочке бежит.

N 4, 25 апреля 1931 года
Перья из хвоста
Поэт А. Безыменский, наиболее бесцеремонный претендент на «красный угол» (свободный за смертью Маяковского), печатает в «Правде» следующий манифест:
«Обязуюсь дать несколько вещей, посвященных транспорту и мобилизации страны. Призываю, пролетарских писателей дать стихи, рассказы, лозунги и песни. Призываю литературные кружки провести ряд бесед по общим вопросам транспорта».
Как говорится, поэтом можешь ты не быть, но быть извозчиком обязан!
Примечание:
Безыменский Александр Ильич (1898 – 1973) – поэт и драматург. Один из прототипов Ивана Бездомного («Мастер и Маргарита»). Автор комсомольского гимна («Мы, молодая гвардия…») и довоенного песенного шлягера «Все хорошо, прекрасная маркиза!». Сочинил, кроме прочего, замечательную «самоэпиграмму»:
Большой живот и малый фаллос –
Вот все, что от меня осталось.
В юности провозглашал: «Прежде всего, / Я член партии, / А стихотворец потом…»

N 5, 2 мая 1931 года
Александр Амфитеатров
Анекдотическая копилка
Однажды некий юный поэт принес символическую драму, герой которой изъяснялся так: «Когда раненый Ахиллес-солнце ложится в могилу, мне бывает все груще и груще».
Смелость сравнительной степени развеселила меня, и я написал:

Состязание зарубежных беллетристов
в достижениях творчества
– Роман мой содержаньем густ!
– Мой гуще!
– Куда тебе? Я русский Пруст!
– Ан врешь! Я – пруще!

Примечание:
Амфитеатров Александр Валентинович (1862 – 1938) – журналист и прозаик. «Написал, – говорит справочник, – длинный ряд интересных повестей, рассказов и драм, в которых легкость манеры преобладает над художественной выдержанностью». В эмиграции с 1921 года (бежал на лодке через Финский залив). Умер в Италии, восхищаясь Муссолини.

Портретная галерея
А. В. ЛУНАЧАРСКИЙ
Он Аполлон. Он Феб. Он Анатолий.
Он драматург. Поэт. И беллетрист.
Он наш Фоблас. Он наш король Павзолий.
И вообще большой социалист.
Он все постиг – и нету пресыщенья,
И власти хмель, и многоженства рай.
И видел он на ниве просвещенья
Такой необычайный урожай.
Такой восторг красивого покоса,
Таких соревнований идеал,
Что в качестве жнеца и наркомпроса
Посеянное полностью пожал.

Примечания:
Фоблас – герой многотомного романа Луве де Кувре (1760 – 1797); русский перевод – «Приключения шевалье де Фобласа» (1792 – 1796).
Король Павзолий – из повести Пьера Луиса «Приключение короля Павзолия» (1901): одноименный французский фильм (1933) поставлен эмигрантом («невозвращенцем») Алексеем Михайловичем Грановским.

Литературный альбом
Г. В. АДАМОВИЧУ
Он судит зло, но беспристрастно
И не опасен в смысле зла.
Ах, в Адамовиче опасно
Не осужденье, а хвала.

Примечание:
Адамович Георгий Викторович (1892 – 1972) – поэт и литературный критик. В эмиграции с 1923. Многолетний наставник молодых авторов.

ДРУЖЕСКОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ АНТОНИНУ ЛАДИНСКОМУ
Дрыгни, дрыгни черной ножкой,
Дрыгни ножкой голубой,
Дрыгни, крошечная крошка,
Трехаршинный ангел мой.

Примечание:
Антонин Петрович Ладинский (1896 – 1961) – поэт и прозаик. Вернулся из эмиграции после Второй мировой войны. Был гренадерского роста.

N 6, 9 мая 1931 года
Симфонический альбом
РАХМАНИНОВ
Рукой я громы извлекаю,
Ногой педали нажимаю,
Я – Рах, я – Ма, я – Ни, я – Нов.
N 7, 16 мая 1931 года
Александр Амфитеатров
История одного четверостишья
Сказал поэту редактор:
– Слушайте, вы талант. Почти гений. Разве что без пяти минут с секундами. Напишите же мне патриотическое четверостишие. Но такое, чтоб угодило всему Зарубежью – с крайнего права до крайнего лева. Без разногласий, партий и фракций!
– Могим! – ответил поэт. – За нами дело не станет. Нам рифмовать – что наплевать.
Присел к столу и накатал одним махом:
Россия, Россия, Россия,
Россия, Россия моя!
Ты нового жертва Батыя!
Какая же Ленин – свинья!

Редактор прочитал и не одобрил:
– Нет, не то. Во-первых, я взыскательный старовер насчет рифмы, а «Россия – Батыя»…как-то дубовато… Во-вторых, бранясь Батыем, вы вооружаете евразийцев против журнала.
– Не важно суть! Их два с половиной человека.
– При подписке и два с половиной человека счет множат, а не убавляют. В-третьих, ругать Ленина – уже давно несколько запоздалый прием.
– Вы правы. Зачеркните Ленина, поставьте Сталина. Размера не нарушит, а смысл, правда, экспрессия даже возрастут.
– Но четвертое и самое главное: вы слишком пессимист, мой друг! Что это? Одно отчаяние – и никакого упования! А разве эмиграция не уповает? Ого-го! В том дни и ночи проводит – главный промысел! Ну-с, и где же ее упование?.. Нельзя без упования! Упование дайте мне!
– Упования подпустить не штука, – согласился покладистый поэт. – Вот вам:
Россия, Россия, Россия,
Россия, Россия моя!
Придешь ли, желанный Мессия?
О Боже! Будь воля Твоя!