Театральный подвал (Продолжение «коллективного романа» о доме Нирнзее)

Продолжение «коллективного романа» о доме Нирнзее. Начало см. в N 1, 7, 9 журнала за 1989 год.

Подвал в отсутствие «Летучей мыши» не пустовал – здесь шли спектакли 1-й Студии МХТ «Гибель надежды» с М. Чеховым, «Дядя Ваня» с М. Лилиной, О. Книппер-Чеховой и К. Станиславским. «Художественники» не раз пользовались гостеприимством своего ближайшего родственника – в декабре того же 1919 года в Гнездниковском состоялась премьера постановки МХТ «Король черного чертога» по пьесе Р. Тагора. Перед спектаклем вступительное слово произнес переводчик пьесы Ю. Балтрушайтис. В Художественном хорошо знали этого своеобразного литовского поэта, переводившего для театра «Синюю птицу» и «У врат царства» К. Гамсуна, а в инсценировке пьесы Тагора он участвовал еще и как литературный консультант, советы которого оказались весьма ценными.

Весной 1920 года Н. Балиев с частью труппы «Летучей мыши» снова подался на южные гастроли, но на сей раз в театр в Москву не вернулся. Начались годы эмиграции. Об этом периоде истории театра известно крайне мало, да он, собственно говоря, и не входит в рамки нашего рассказа. Скажем лишь, что по письмам Балиева А. Южину видно, как тяжело переносил он разлуку с родиной, заметив однажды, что, несмотря на успех, «все лучшее там, где-то невообразимо далеко». Отметим и такую подробность: среди его писем «оттуда» несколько написаны на листах, где рядом с фирменным изображением расправившей крылья летучей мыши значится знакомый московский адрес: Большой Гнездниковский, 10…

Советский энциклопедический словарь приводит такие даты жизни «Летучей мыши» – 1908 – 1920, недвусмысленно давая понять, что с отъездом Балиева за границу театр перестал существовать для советского зрителя. Даты не верны по двум причинам – в США он гастролировал до 1928 года, а история знаменитого некогда театра имела еще и московский «постскриптум»: оставшаяся часть «Летучей мыши» под руководством режиссера К. Кареева продолжала давать представления в теперь уже бывшем доме Нирнзее. Душой московского «филиала» (по существу это был уже другой театр, сохранивший, впрочем, старый репертуар) стал А. Архангельский. «Каждая новая постановка в Большом Гнездниковском – это Архангельский», – писал осенью 1921 года журнал «Жизнь искусства». В декабре 1921 года в переполненном театральном подвале состоялось чествование его 75-летия – тогда же он был удостоен высокого звания заслуженного артиста республики. Этот яркий вечер был одним из закатных успехов театра.

Последней попыткой влить новое вино в старые мехи было приглашение в «Летучую мышь» известного режиссера и теоретика театра Н. Евреинова. Повстречав его впервые в фойе театрального подвала, один из эстетов не без издевки спросил: «В чем дело, Николай Николаевич?! Что вы будете делать здесь – на эстраде театра-кабаре?.. Вы – философ… режиссер-новатор, драматург, автор многочисленных трудов, монографий, пьес!» И действительно, в театре он не прижился, хотя и продлил его «агонию» на несколько месяцев. Попробовал помочь «Летучей мыши» В. Мчеделов, поставив на сцене театрального подвала спектакль «Царь Максимилиан» по пьесе А. Ремизова и осуществив в течение зимы 1921 – 22 годов еще несколько постановок, но все это были лишь отдельные удачи на фоне серых и скучных вечеров. В фойе театра под стеклом висела фотография улыбающегося известной «всей Москве» лунообразной улыбкой Н. Балиева, олицетворяющая блестящее прошлое «Летучей мыши». Однако «Катенька», популярная в те годы в Нью-Йорке, где с приездом Балиева наблюдался настоящий «русский бум», увы, никого не волновала в Москве 20-х годов. Кто-то в шутку назвал театр в Большом Гнездниковском «Засахаренной мышью». В том было немало истины – впервые в истории театрального подвала он заполнялся едва наполовину, и в сезоне 1921 – 22 годов «Летучая мышь» по посещаемости плелась в самом конце списка московских театров. В июле 1922 года она навсегда покинула свое пристанище, в котором прожила неполных семь лет. Формальным поводом послужила невозможность уплатить налоги за аренду театрального подвала в Доме Моссовета, но, как мы успели убедиться, главная причина была, конечно, не в этом. Вскоре «Летучая мышь» распалась. Но память о веселых вечерах в театральном подвале еще долго жила в сердцах москвичей. Сообщая, не без сожаления, о закрытии театра, журнал «Театральная Москва» писал, что «среди пошлостей современных театров-кабаре «Летучая мышь» все же была счастливым и редким исключением».

Осенью 1922 года часть коллектива «Летучей мыши» влилась в состав приехавшего с юга театра «Кривой Джимми», приняв его экстравагантное название.

Зимняя квартира джиммистов. «Подвал, где витает тень Н. Ф. Балиева. Карикатуры в фойе, кабаретный уют в зрительном зале, розы на занавесе. Все как было. Вместо упитанного, самодовольного, остроумного Н. Балиева с публикой беседует значительно менее упитанный, но не менее остроумный А. Алексеев… «Летучая мышь»- тоньше, филиграннее, лиричнее, «Кривой Джимми» – острее, грубее и примитивнее» – так передавал свои впечатления очевидец после посещения театрального подвала в декабре 1922 года.

Если «Кривой Джимми» был демократичным по направлению, то публика, собиравшаяся в Большом Гнездниковском по вечерам, была в основной своей массе богемная, толстосумная (шел нэп!), подкатывавшая к подъезду бывшего дома Нирнзее на «дутых» и к актерам обращавшаяся не иначе как «душка». И театр, к сожалению, частенько шел на поводу у этого рода публики – не случайно его упрекали в отсутствии интересного и современного репертуара.

Тверская блещет. Старый Джимми…

Гордясь пенатами своими,

Дает все то же. (Видно впрок), –

иронизировал в то время театральный критик, писавший под псевдонимом Бром стихотворные обзоры московских театров для журнала «Театр и музыка».

Ведущим жанром театра стала пародия. Пародия на постановки гоголевской «Женитьбы», например, интерпретировалась в трех вариантах – по-провинциальному, по-детски и по-гитисовски. Оригинальной было и музыкальное оформление композитора Ю. Юргенсона – комично смотрелись молитва пионеров о Моссельпроме и менуэт чертей, мешавших шить фрак Подколесину.

А. Алексеев часто был вынужден решать многочисленные административные дела театра, и тогда роль «стесняющегося конферансье» брал на себя Ф. Курихин, только недавно перебравшийся в Москву из петроградского «Веселого театра». Имея за плечами классическую школу Александринки, он, однако, от «серьезного театра» отошел, занявшись буффонадами и скоро став признанным авторитетом этого жанра.

Вскоре, впрочем, и Курихин, и ведущий автор-исполнитель «Кривого Джимми» Н. Агнивцев покинули театральный подвал, после чего на афишах театра рядом с его названием в скобках появилось совсем не обязательное для него слово «бывший». Может быть, потому, что эта потеря оказалась невосполнимой для театра?