Тайная история на службе Вольной печати
Н. Я. Эйдельман. Герцен против самодержавия. Секретная политическая история России XVIII – XIX веков и Вольная печать, «Мысль», М. 1973, 367 стр.
Монография Н. Эйдельмана «Герцен против самодержавия» продолжает и развивает темы,намеченные в его работе о корреспондентах «Полярной звезды» 1, доставлявших в Лондон секретные исторические и историко-литературные материалы.
В одной книге речь идет о постоянной, самоотверженной деятельности русских историков, литераторов, библиофилов, об их непрекращавшемся единоборстве с властью, пытавшейся пресечь все возможные связи с Лондоном. В другой – о торжестве Герцена-издателя, преодолевшего правительственные запреты и нанесшего царизму значительный урон агитационным воздействием запретного в России материала.
Проблемы, ранее лишь очерченные, а теперь разрабатываемые Н. Эйдельманом, – русская секретная политическая история XVIII – XIX веков и Вольная печать Герцена – Огарева, – сами по себе не новы и давно уже обросли огромной литературой. Однако, строя свое исследование как бы «на пересечении этих двух линий», автор находит новый, необычный поворот: русское историческое прошлое воспринимается через публикации Вольных изданий, накопленный в Лондоне материал преломляется через воззрения его издателей.
Придворные тайны и династические «сомнения» (о которых, в частности, говорится в книге), не всегда интересные советским исследователям сами по себе и, кроме того, достаточно запутанные из-за столетнего умолчания или официозного толкования, получают верное звучание в контексте новой книги Н. Эйдельмана.
Главное для исследователя – подчеркнуть разоблачительный смысл лондонских исторических публикаций, выявить тот «взрывчатый заряд», заложенный в материалах былого, который неизменно служил Герцену в его постоянных битвах с царизмом.
Хорошо известно, что и в дальнейшем история давала немало примеров использования документа для обличения властей предержащих. Достаточно вспомнить хотя бы об эффекте, который произвела публикация интимнейших писем Николая II к своей супруге, вышедших вскоре после революции.
Н. Эйдельман выбрал плодотворный путь исследования. В его новой работе Герцен предстает родоначальником и проводником той линии в революционно-освободительном движении, которая связывалась с полемической и обличительной опорой на историю, на исторический документ, – разоблачить прошлое в настоящем, извлечь для будущего исторический урок…
Конечно, замысел и постановка темы прежде всего оправданы тем глубоким интересом, который придавал проблеме обнародования исторического прошлого сам Герцен.
Исследование Н. Эйдельмана оказалось ценным потому, что в нем Герцен показан и как участник освободительного процесса, и как его историк; по достоинству оценен и историографический вклад писателя в развитие русской науки.
Раскрывая страницу за страницей преданной забвению истории «вчерашнего дня» 2, Герцен отвергал всяческие попытки царизма «подновить» исторический процесс, свести его в узкое русло парадного апофеоза власти. Старания официальной историографии вызывали неизменное противодействие в Лондоне, Герцен иронизировал: «Русское правительство, как обратное провидение, устроивает к лучшему не будущее, но прошедшее» 3.
Разоблачение правящей династии и ее закулисных тайн, восстановление правды о народных выступлениях, обращение к истории передовой литературы и российского свободомыслия – вот об этих главных направлениях борьбы Герцена и написана книга Н. Эйдельмана.
В сфере внимания автора – обширный круг вопросов с не менее обширными хронологическими рамками: от рубежа XVII – XVIII веков до 1870-х годов. Перед читателем проходят лица, оставившие отнюдь не однозначный след в истории; сменяются события, как бы взятые с диаметральных полюсов русской общественной жизни. Россия борющаяся, народная, Россия Пушкина и декабристов соседствует и противостоит в книге Н. Эйдельмана России правительственной, придворной.
Каков же принцип отбора тем, лиц, сюжетов в «недрах» этой двухвековой хронологии? Автор поясняет свой замысел: «Два принципа казались… существенными при отборе. Во-первых, отдавалось предпочтение тем эпизодам, в связи с которыми удалось выявить новые, архивные материалы… Во-вторых, обращалось внимание на типичность излагаемого сюжета» (стр. 7). Оговоримся сразу, что оной из сильных сторон книги Н. Эйдельмана является свежесть исследуемого материала. Своеобразный метод поисков, предложенный еще в книге о «Тайных корреспондентах «Полярной звезды», неизменно ведет к новым архивным находкам.
Что же касается типичности излагаемого сюжета, то в книге, по словам автора, представлены «все главные образцы рассекречивания» (стр. 7). И это действительно так. Исторические факты и сюжеты, преданные особому забвению и воскрешенные в середине XIX века усилиями лондонских издателей, стали в рецензируемой работе предметом самого тщательного анализа.
В книге девять глав – девять интересных исторических очерков с общим авторским замыслом, базирующимся на взаимодействии потаенного материала в России и Вольного издания в Лондоне.
Первая глава книги сразу же вводит читателя в область династических тайн, сферу воспоминаний, наиболее недозволенных, рассекречиванию которых Герцен придавал особый смысл («Династии помнят такие вещи больше, чем о какой-либо политической оппозиции» 4, – писал Ж. Мишле Герцену). Для экспозиции книги автор выбирает именно династический секрет, видя в характерном эпизоде – обстоятельствах смерти самодержца (Николая I) – своеобразный «стереотип» российской политической тайны (стр. 20).
В цепи подобных исторических «сокрытий», обнародованных Герценом, оказываются сведения о кончине царевича Алексея Петровича (глава «1718 – 1858») и рассказ о странных обстоятельствах рождения императора Павла I (глава «Обратное провидение»). Естественно, что нетерпеливый читатель ждет категорического ответа на затронутые в этих главах вопросы. Ему необходимо увериться в достоверности или подложности письма Александра Румянцева к Титову Дмитрию Ивановичу о последних часах жизни царевича Алексея, убедиться в истинности обстоятельств, сопровождающих смерть Николая I, проверить, достаточно ли обоснован слух о финском происхождении Павла I («не сын Екатерины?»), который, кстати говоря, Герцену так и не удалось уточнить.
Задача исследователя весьма сложна, но он берется за ее разрешение. Правда, в его распоряжении недоступные Герцену архивные материалы, новые публикации и открытия последних лет. И все же дать однозначные ответы на поставленные вопросы («не было – было»), преодолеть «историческую недосказанность», заключенную в документе (как в случае с «чухонским» происхождением Павла, где легендарная основа сочетается с реальным, фактическим подтверждением рассказа о злоключениях «самозванца» А. Петрова), порой не представляется возможным. Однако хотелось бы, чтобы позиция автора в некоторых вопросах была выражена более четко, чтобы читатель представлял себе, какой из выдвинутых версий, «балансирующих» в ряде авторских рассуждений, отдано предпочтение. Например, после досконального исследования всех «за и против» самоубийства Николая I, автор только и может признать, что «окончательного решения этого вопроса мы не имеем до сей поры» (стр. 20).
Более наглядный пример – с письмом Александра Румянцева к Титову Дмитрию Ивановичу, где весь ход рассуждении автора о характере документа, его происхождении и путях проникновения в печать (интересный и основанный на новых данных) ведет к многочисленным гипотезам, которые часто строятся одна на другой, а иногда и взаимно исключают друг друга. Автор не приводит достаточно убедительных доводов ни в пользу подлинности письма, ни в пользу его подложности. Вопрос остается открытым, не выдав явного авторского «пристрастия» ни к одной из высказанных версий. А ведь сто с лишним лет назад вокруг этого династического секрета бушевали самые непримиримые споры.
Вопрос о борьбе двух враждующих лагерей, – в их постоянном стремлении по-своему «прочесть» русскую историю, – в центре внимания исследователя. Ведь книга так и названа «Герцен против самодержавия».
Особенно наглядно борьба Герцена с официальным охранительством показана на примере рассекречивания истинного смысла событий 14 декабря 1825 года. Но здесь автор не ограничивается констатацией известных фактов полемики лондонских издателей с М. Корфом. Он рисует многоплановую картину борьбы вокруг «памяти кровавой», останавливая внимание на глубоких противоречиях, раздирающих правительственный стан. Крайне наглядна в этом плане «многотрудная» история выхода в свет пресловутой книги М. Корфа («Восшествие на престол императора Николая I»), рассказать о которой помогли новые материалы.
Широкое использование исторических документов и новых архивных данных – главное достоинство книги Н. Эйдельмана. Особенно значителен и обилен новый материал в главах, посвященных неизвестным страницам биографии и творчества Пушкина («Замечания о бунте» и «Адские козни»).
В центре главы «Замечания о бунте» – два события, преданные царизмом «глубокому умолчанию»: восстание Пугачева и Новгородское возмущение 1831 года. Это рассказ о России борющейся, народной. Привычный путь развития каждого сюжета книги – от документа, события до Вольного издания – удлиняется. У Герцена в его интересах к запретной истории есть предшественник – Пушкин. Показать эту преемственность крайне важно. Но все же главы о пушкинском наследии слишком самостоятельны по теме и явно «тяготеют» к пушкиниане. Особый интерес в этих главах представляет анализ секретного дополнения к «Истории Пугачевского бунта» – «Замечаний о бунте», пересланных Николаю I. история обнаружения рукописи «Замечаний…» в бумагах П. И. Миллера, секретаря Бенкендорфа, а также разбор сборника документов – «дуэльного комплекса», зафиксировавшего главные вехи трагической гибели Пушкина. На основании новых данных вносятся некоторые коррективы в принятую версию последних месяцев жизни поэта, пересматриваются сложившиеся представления об истории пушкинского письма к Бенкендорфу от 21 ноября 1836 года (Н. Эйдельман подтверждает точку зрения «раннего пушкиноведения», что письмо отослано не было). Исследователь обнаруживает немалую роль П. Вяземского в составлении «дуэльного сборника», а главное, заново открывает фигуру П. Миллера, бывшего лицеиста и жандармского секретаря, поклонявшегося Пушкину и сочувственно относившегося к Герцену.
Большая удача автора и в обнаружении части бумаг из архива П. В. Долгорукова. Об обстоятельствах «покупки» у Герцена долгоруковских бумаг провокатором Романном-Постниковым было уже известно из книги Р. Кантора, вышедшей в 1920-е годы («В погоне за Нечаевым»). Но вот история исчезнувшего архива, переправленного в Россию, оставалась загадкой. Анализ описи – «Списка бумагам князя П. В. Долгорукова», сохранившегося в архиве III отделения, и обращение к рукописному собранию библиотеки Зимнего дворца позволили установить, что рукописи Долгорукова рассеяны среди тысяч документов и государственных бумаг фонда 728 ЦГАОР. Оставалось лишь выявить «долгоруковские» названия.
Исследователь останавливается на соотношении различных групп и течений русской общественной мысли XVIII столетия; вновь возвращается к проблеме преемственности свободолюбивых традиций (Радищев-Пушкин – декабристы – Герцен). Главы, повествующие о конституционной оппозиционности деятелей XVIII века, расширяют представление о радикальном свободомыслии Фонвизина; история публикации в Лондоне «Путешествия из Петербурга в Москву» получает существенные доказательства несомненного участия в «предприятии» П. Анненкова.
Итак, книга прочитана. У ее автора – особый дар исследователя-рассказчика. О сложном он говорит просто, в простом, привычном, поставленном в ряд неожиданных гипотез, наблюдений и строгих доказательств, открывает читателю новые, неведомые дотоле грани.
Написать книгу, которая была бы нова для ученого-специалиста и интересна, понятна читателю, не обладающему специальными знаниями в области исторической, чрезвычайно трудно. Тут легко впасть либо в чрезмерную популяризацию, либо в чрезмерный академизм. Автор с успехом эти крайности обошел. Его книга – научное исследование, основанное на новых материалах, и все же исследование особого жанра. Погружаясь в книгу, читатель становится соучастником исследовательского процесса…