Статьи по немецкой литературе в «Ученых записках»

За время с 1957 по 1961 год на страницах «Ученых записок» периферийных вузов опубликовано около полутора десятка статей о немецкой литературе. Объединяет их стремление авторов исследовать прогрессивные традиции литературы Германии. Поэтому поставленные в них вопросы обращены в той или иной степени к современности.

Проблемам становления социалистического реализма в творчестве отдельных писателей посвящены работы Н. Травушкина, В. Пипиниса.

Статья Н. Травушкина «Раннее творчество Иоганнеса Бехера» ¹ написана на основе диссертации, защищенной в 1954 году. Это было одно из первых исследований мало изученного тогда периода в творчестве поэта. Автор детально прослеживает эволюцию великого поэта до начала 20-х годов и в целом убедительно рисует путь Бехера от экспрессионизма к пролетарской поэзии. Творческий путь Бехера рассматривается как следствие растущего общественно-исторического опыта поэта, колоссального влияния на него Великой Октябрьской революции и крепнущей связи с Коммунистической партией Германии.

Однако, на наш взгляд, Н. Травушкин местами явно переоценивает степень сознательного и глубокого усвоения марксизма Бехером в эти годы и несколько упрощает противоречия его поэзии. Впоследствии, в середине 30-х годов, сам поэт признавался в трудностях овладения передовой идеологией: «Несмотря на то, что я уже несколько лет принадлежал к революционному движению, я был с ним связан только чувством, о серьезном изучении марксизма не могло быть и речи» ². Бехеру в первый период его творчества были свойственны тенденции богоискательства, не преодоленные до конца бунтарско-анархические мотивы, идущие от экспрессионизма. Поэтому, например, неточно определяет Н. Травушкин значение известного стихотворения «Всем! Всем!»: «Но теперь идеал поэта становится политически вполне конкретным. Этот идеал достигается путем вооруженной борьбы, путем диктатуры:

Mein Weg hejßt Diktatur mein

Ziel des Geistes

Gewaltige Herrschaft im befreiten

Land».

Автор статьи смешивает средства достижения идеала с самим идеалом, который для Бехера был пока еще довольно абстрактным. Религиозные образы и лексику, которые использует поэт в стихотворении «Привет немецкого поэта РСФСР», Н. Травушкин объясняет лишь противоречием революционного содержания произведения его традиционной форме. На самом же деле здесь следует говорить о противоречиях самого содержания.

Взгляд Н. Травушкина на экспрессионизм Бехера несколько односторонен. Он отмечает лишь преодоление лирической абстрактности экспрессионизма в его ранней поэзии. Остается неясным, какую же роль сыграло это литературное направление для Бехера, было ли оно его бесплодным заблуждением или закономерным этапом, обогатившим в какой-то степени его творчество.

Некоторое упрощенчество, схематизм присущи и статье В. Пипиниса «Рабочий класс Германии в антифашистских романах В. Бределя 30-х годов» ³. Так, совершенно правильно утверждается о романе Бределя «Твой неизвестный брат»: «Писатель переоценивает потенциальные возможности антифашистского сопротивления в стране и недооценивает силы германского фашизма», указывается, что «Бредель нарушил реальную перспективу», «создал в известной мере картину условную», ибо «антифашистское движение к этому времени (к 1935 году. – Г. С.) понесло тяжелые потери и было временно подавлено» (стр. 155). Но тут же автор впадает в противоречие – на стр. 161 эти недостатки романа объявляются по существу заслугой Бределя: «В центре внимания писателя – становление и развитие единого антифашистского фронта. В двух первых частях романа, наряду с главной сюжетной линией, писатель создает разветвленную сеть вставных эпизодов и историй. Это позволяет ему показать положение различных социальных групп и нарисовать широкую картину антифашистской борьбы в стране» (курсив мой. – Г. С.), и весь роман анализируется именно с точки зрения этих достижений писателя.

Схематизм анализа не дает возможности увидеть В. Пипинису и некоторые художественные слабости одного из главных образов романа, Арнольда Клазена, так же как и слабости языка ранних романов писателя. Где же истина? Мы полагаем – в первом утверждении автора статьи.

Несомненно, что А. Зегерс в романе «Седьмой крест» гораздо шире и верней отразила этот период в жизни немецкого народа. Бредель же допустил просчеты, как допускали их на первых порах и другие антифашисты, жившие вдали от родины.

В центре внимания работы К. Зубаревой «К истории творчества Г. Манна периода подъема рабочего движения в Германии (1903 – 1905 гг.)» ⁴ – статья писателя «Об одной дружбе» (1905 – 1906), обычно выпадавшая из поля зрения наших литературоведов. Отказ от эстетизма, решительный поворот к социально значительному искусству, выразившийся в этой статье, К. Зубарева справедливо связывает с усилением империалистической реакции и большим общественным подъемом в Германии этих лет. В свете новой эстетики Г. Манна, в которой он укрепился особенно под влиянием первой русской революции, становится более ясным и его путь от трилогии «Богини» к обнаженной критике пруссачества в «Учителе Гнусе» и «Верноподданном». И в этом основная ценность статьи.

Вторая часть ее посвящена «Учителю Гнусу». К сожалению, она слабей первой, в ней содержатся явные противоречия. На стр. 136 – 137 читаем о романе: «…Г. Манн показал, что… общество порочно в своей основе», что он увидел «внутреннюю гнилость и обреченность буржуазного строя Германии» (стр. 135, курсив мой. – Г. С). А на стр. 138, в связи с тем же романом: «Правда, писатель еще не добрался до самых основ буржуазного общества». «Обреченность» буржуазного общества в романе доказывается тем фактом, что учитель Гнус захлебнулся в струе воды, направленной на него его озлобленным кредитором. Отсюда делается вывод, что здесь звучит «тема очищения, мотив воды, смывающей грязь, несущей гибель тиранам» (стр. 139), хотя и «в несколько экспрессионистской форме» (стр. 141). И этот эпизод отождествляется с действительно символической сценой ливня в «Верноподданном»! Анализ романа касается главным образом идейного его смысла и почти не содержит ничего такого, что не было бы уже известно.

Из писателей XIX века внимание нашего литературоведения, пожалуй, больше всего привлекал Г. Гейне. И тем не менее на фоне уже широко исследованного творчества поэта две статьи С. Ройтман выделяются своим свежим подходом к сложным вопросам лирики.

В первой статье «О некоторых чертах стиля лирики Г. Гейне» ⁵ автор весьма доказательно прослеживает истоки гейневского реализма зрелой поры творчества.

Из иронической язвительности ранних стихов, их пластической и живописной конкретности, эмоциональной действенности рождаются впоследствии сатира и пафос политической поэзии 40-х годов. Статья эта содержит немало примечательных выводов и наблюдений о трансформации лирических форм у Гейне, об особенностях образности в поэме «Германия», о связи сатиры поэта с мировой сатирической традицией и побуждает к размышлениям.

Однако вопросы поэтики, и ритмической организации лирического стиха Гейне в последнем разделе статьи освещены слишком бегло и нормативно. Вряд ли стоило включать в статью небольшого объема то, что требует специального исследования.

Вторая статья «Поэма Г. Гейне «Атта Тролль» ⁶ посвящена также сложному вопросу творчества поэта. Перед нами один из наиболее обстоятельных разборов этого произведения, которое толковали разноречиво. Особенно интересен раздел статьи, касающийся эпизода романтической охоты на Тролля. Здесь умело и тонко сопоставляется текст поэмы с публицистикой Гейне 30 – 40-х годов («К истории религии и философии в Германии», «Людвиг Берне») и «охота» раскрывается как смертельная схватка между миром воинствующего мещанства и эллински светлым, жизнерадостным обществом будущего. Автор статьи правильно усматривает в поэме поиски Гейне нового искусства, в котором органически сочетались бы подлинная тенденциозность, сознательная политическая направленность с полнокровным изображением действительности. Произведение Гейне оказывается не странным отклонением, срывом в творчестве поэта (подчас еще можно встретить такое объяснение!), а важным звеном, подготовлявшим расцвет политической лирики и поэму «Германия».

Есть в этой статье и некоторые положения, с которыми трудно согласиться. С, Ройтман стремится доказать, что поэма не является романтическим произведением, а относится к «фантастическому реализму» (стр. 99, 149). Не говоря о том, что термин «фантастический реализм» в отношении к Гейне вряд ли можно назвать удачным, – по существу так ли это? Мне кажется, что в данном случае автор отождествляет жизненную правдивость, свойственную в той или иной степени любому произведению искусства, с реализмом. Гейне, как известно, настойчиво называл свою поэму «последней песней романтизма». И он был не так уж неправ.

Безусловно, в творчестве Гейне и ряда других писателей-романтиков XIX века романтизм (особенно к 1848 году) постепенно изживает себя и все более крепнут ощутимые черты реализма. Однако и у других поэтов, и у Гейне это была тенденция развития их творчества, как нам кажется, а: не завершенный процесс полного перехода к реализму. В эпоху, когда «революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела» (Ленин), для развития романтизма существовала благоприятная почва. Поэтому и Гейне, борясь с романтизмом, все же не переставал быть романтиком, даже в таком зрелом произведении, как «Германия». В этом как раз и состоит немалая сложность его поэзии. Соотношение идеала поэта и действительности в поэме «Атта Тролль» еще чисто романтическое: между миром «демократических» мещан, воплощенных в образе Тролля («назареян», по выражению поэта), и светлым «эллинским» миром будущего существует пока еще разрыв. И преодоление этого разрыва совершается средствами романтической мечты в эпизоде охоты на Тролля. От романтического мироощущения Гейне – и характерные романтические контрасты, пронизывающие всю поэму, и тяготение к гротеску, и поразительная сила фантазии, и отчасти ярко выраженная субъективность, а временами и элегический тон произведения. Но мечта поэта – мечта прогрессивного романтика, которая в утопической форме предугадывает развитие самой жизни, а не зовет вспять. Поэтому естественно, что прогрессивный романтизм ближе соприкасается с реализмом. Но разве можно не отличать его от реализма?

Среди статей, исследующих эстетические проблемы, статья З. Либинзона «Литературно-эстетические взгляды писателей периода «бури и натиска» ⁷ – одна из лучших. Мы находим здесь многообразные и плодотворные сопоставления, доказывающие взаимосвязи теорий Лессинга и штюрмеров, силу и слабость последних в сравнении с Лессингом. Более всего в этом направлении был исследован Гердер как теоретик «бури и натиска». З. Либинзон же стремится представить литературно-эстетическую программу «бурных гениев»в целом, выделяя два основных вопроса – борьбу за создание национальной реалистической литературы и теорию драмы. Весьма интересен анализ драматургической теории Ленца. З. Либинзон доказывает, что хотя Ленц и впадал иногда в крайность, требуя чрезмерной индивидуализации характеров, его теория в целом не является зашитой натуралистического копирования природы. Сопоставляя теории штюрмеров с драматургическими принципами Дидро, З. Либинзон, однако, впадает в противоречие. В одном случае (стр. 273) он указывает, что уже Дидро и Лессинга не удовлетворял идеал ограниченной мещанской добродетели, уже они выдвинули задачу создания патетического, героического искусства. А на стр. 276 героические тенденции штюрмерского театра противопоставляются «среднему обыденному человеку», который является героем Дидро. Оба утверждения о Дидро верны, но воспринимаются в работе как противоречия, потому что З. Либинзон рассматривает взгляды Дидро на драму вне эволюции: ведь от утверждения идеала мещанской добродетели Дидро в конце 70-х годов уже приблизился к обоснованию иной, революционно-героической добродетели.

Тема статьи Л. Непомнящей «Борьба Лессинга за немецкий реалистический театр» ⁸ далеко не нова, она широко исследована в работах В. Гриба, И. Альтмана, Г. Фридлендера и других. Не много нового по сравнению с предшественниками дает и эта статья. В работах подобного рода особенно необходимо изложение истории вопроса, к сожалению, здесь отсутствующее. Оно ясно показало бы степень самостоятельности автора. Заслуживает внимания лишь последний раздел статьи, касающийся теории Лессинга о диалектической сущности драматического характера. Здесь автор говорит о преимуществах Лессинга в полемике с Дидро, а также о затруднениях немецкого писателя, отражавших неразрешимое противоречие «между реальным, обычным немецким буржуа и человеком-героем просветителей» (стр. 175).

Статья Р. Баскиной «Место эстетики в общефилософском мировоззрении Шиллера» ⁹ в еще большей степени грешит повторением известных истин и почти ничего не добавляет к работам В. Асмуса, Г. Фридлендера, Ф. Шиллера и др. Интересны лишь те страницы статьи, где автор прослеживает отличия философских и этических воззрений Шиллера от Канта. Из-за нечеткости плана она сбивается местами на ничем не примечательный разбор драматических произведений и стихотворений поэта. При этом почему-то эпиграммы называются баснями, стихотворные строки – графами, а строфы – куплетами.

В статье «Демократическая направленность поэзии радикальных штюрмеров – Бюргер, Фосс, Шубарт» ¹⁰ А. Силаев утверждает, что «поэзия многочисленных представителей «бури и натиска» оставалась вне поля зрения наших исследователей» (стр. 110). Несомненно, что поэзия радикальных штюрмеров у нас исследована еще мало. Но отрицать наличие интересных и важных работ по этому вопросу – наших и немецких – нет оснований¹¹. На фоне этих работ степень самостоятельности А. Силаева нам представляется весьма малой. Увлеченный радикализмом Бюргера, Шубарта и Фосса, А. Сила – «в характеризует их односторонне, ограничиваясь лишь одной общей фразой о противоречивости их мировоззрения (стр. 115).

Есть в статье и неверные толкования немецкого текста; так, непонятым во всей глубине остался фрагмент Бюргера «Fur wen du gutes deutsches Volk…»- здесь слово «Ohraehose» (санкюлот, якобинец) объясняется почему-то как «пародийный образ восседающего на троне феодального монарха, которого в просторечном стиле именуют «беспорточником» (?) (стр. 119). Часто автор сопровождает немецкий текст своими крайне плохими стихотворными переводами, – в таком случае лучше давать грамотный подстрочник.

Ряд статей посвящен оценке немецкой литературы русской демократической критикой, В них убедительно доказывается превосходство в ряде случаев русской передовой критики над современной ей западноевропейской, а порой и предвосхищение ею положений марксистской науки.

Статья В. Оводенко «Генрих Гейне в оценке Н. А. Добролюбова» ¹², не повторяя имеющихся уже работ, сосредоточивает внимание на эволюции взглядов Добролюбова, эстетическом значении его переводов из немецкого поэта и указывает на несправедливое пренебрежение ими со стороны составителей советских изданий Гейне.

В статье Д. Гутмана «Тургенев и Гёте (К вопросу об оценке Тургеневым мировоззрения и творчества Гёте)» ¹³ анализируется преимущественно рецензия Тургенева на перевод «Фауста» Вронченко (1843) как образец литературно-эстетического анализа. Отмечая некоторые слабости оценки Гёте русским писателем в силу полемического пыла (отрицание им второй части трагедии), Д. Гутман показывает, что рецензия Тургенева по существу своеобразная программа реалистического и общественно активного искусства, в которой отчетливо прослеживается влияние Белинского на Тургенева. Следует особо отметить историзм этих статей. Взгляды передовой критики XIX века на немецкую литературу рассматриваются в свете идейно-политической борьбы русской демократии с самодержавно-крепостнической Россией. Поэтому эти работы представляют ценность не только для понимания немецкой литературы, но и русской литературы 40 – 60-х годов.

Наконец, хочется остановиться еще на четырех статьях – разных по содержанию, но объединенных одним ценным качеством: свежестью темы. Не все они равноценны по исполнению.

Статья Н. Травушкина «Пауль Флеминг в России» ¹⁴ содержит интересный, кропотливо собранный материал по истории русско-немецких связей в XVII веке и дополняет сведения, публиковавшиеся о путешествии поэта.

Новые важные черты в творчестве Гёте первого десятилетия веймарского периода раскрывает статья Е, Волгиной «Проблема положительного героя в романе Гёте «Театральное призвание Вильгельма Мейстера» ¹⁵. Она является еще одним хорошим доказательством беспочвенности мифа о безмятежном «олимпийстве» великого поэта, настойчиво размышлявшего о судьбах родины, мучительно искавшего в самых неблагоприятных условиях путей активного преобразования общества. Эта работа позволяет лучше понять единую линию развития Гёте от «Прометея» и «Геца» к «Фаусту» и место писателя в европейском Просвещении. С большим основанием рассматривает Е. Волгина этот роман Гёте не только как первоначальную редакцию «Годов учения Вильгельма Мейстера», но и как самостоятельное произведение.

Не соглашаясь с теми немецкими исследователями, которые признают «Театральное призвание» всего лишь «романом о художнике», автор статьи видит в романе изображение целой эпохи культурного развития Германии. Его положительный герой выступает как активная личность, театральной деятельностью он стремится разбудить заглохшие гражданские чувства и сознание единства немецкого народа. В создании этого образа автор статьи усматривает великую заслугу Гёте и всего немецкого Просвещения. Вместе с тем подчеркивается, что «образ общественного деятеля подан здесь в очень суженном аспекте» и что «Гёте сделал только самые первые шаги в таком направлении» (стр. 277).

Поэтому не следовало бы автору и чрезмерно преувеличивать созерцательность героя просветительской литературы до и после Гёте. Ни в одном из произведений XVIII века Е. Волгина не находит героя «в движении к какой-либо положительной цели» (стр. 273) большого общественного содержания. Даже в литературе эпохи революции в лучшем случае выражена, как она считает, пассивная, стоическая гражданственность. Между тем драматургия эпохи революции опровергает этот вывод. И в пьесах буржуазно-революционных (гражданка Вильнёв, Сизо-Дюплесси, Сент-Обен) и особенно в революционно-плебейских драмах (Резикур, Раде, Депре, Дюгазон) есть общественно активные герои, стремящиеся к революционной цели и нередко подымающие массы на борьбу.

Статья И. Девицкого «Очерки нижнего Рейна, Брабанта, Фландрии, Голландии, Англии и Франции в апреле, мае и июне 1790 года» Георга Форстера» ¹⁶ посвящена замечательному просветителю-революционеру, творчество которого еще недостаточно изучено в немецком и особенно в нашем литературоведении. Опираясь на работы В. Жирмунского и В. Неустроева, И. Девицкий более детально рассматривает антидворянскую и антикрепостническую направленность одного из прославленных публицистических произведений писателя.

Однако узкое толкование понятий «антидворянская», «антикрепостническая» направленность обусловили и узость используемого материала книги. А это в свою очередь привело И. Девицкого к одному неверному, как нам кажется, выводу о мировоззрении Г. Форстера в 90-е годы XVIII века. В статье привлекаются лишь различные непосредственные выпады писателя против дворянства и крепостного права. Но разве можно искусственно отделить эти выпады от общей антифеодальной направленности всей книги? Именно здесь Форстер неоднократно говорит о праве народа на революционное насилие, тогда как, по И. Девицкому, Форстер был в это время только сторонником мирных реформ.

Путешествие 1790 года имело исключительно важное значение для формирования революционного мировоззрения Форстера. В эту пору (а не в январе 1793 года, как утверждается в статье) он уже начинает постепенно, не без колебаний, отказываться от просветительских иллюзий. Это и определило быстрый и решительный переход его на сторону революции в Майнце уже осенью 1792 года, едва в город вошли французские войска.

Сравнительно большое место в статье занимает характеристика образа французского шевалье, эпизодического лица в книге, в ущерб тому материалу, который мог бы и должен был быть рассмотрен в статье. С другой стороны, попутные наблюдения над методом и стилем писателя недостаточны, так как сделаны они опять-таки на весьма ограниченном материале (преимущественно образ шевалье и его спутников) и не дают оснований для категорических выводов о том, что Форстер превосходит предшествующих ему немецких писателей в свободе и непринужденности повествования, о том, что «правдивость и совершенство изображения немецкой литературы XVIII века подняты Форстером на качественно новую ступень» (стр. 167). Вопрос о методе и стиле Форстера может быть, безусловно, предметом специального исследования. Автор поставил себе слишком широкие задачи для небольшой работы.

Творчество немецкого революционного поэта Георга Гервега обычно ограничивают, с легкой руки Ф. Меринга, сороковыми годами прошлого века, считая, что в 60 – 70-е годы он как поэт исчерпал себя. А. Тупицын в статье «Политическая сатира в сборнике «Новые стихи» Гервега» ¹⁷ с полным основанием пересматривает эту точку зрения и, развивая идеи прогрессивных немецких литературоведов (Б. Кайзер), рисует Гервега как острого критика бисмарковской Германии, ее милитаризма, как сторонника демократического объединения страны «снизу». Исследователь показывает, что, несмотря на резкие колебания и до и после 1848 года, революция все же не прошла для Гервега даром и определила в дальнейшем его идейный рост. Это обусловило осознание им исторической роли пролетариата («Союзная песня») и переход от абстрактного пафоса его стихов к публицистической сатире.

Заключая наш обзор, следует выразить сожаление, что ряд хороших, написанных на высоком уровне работ не стал достоянием более широкого читательского круга, так как тиражи «Ученых записок» ничтожно малы.

В некоторых статьях еще содержится изрядная доля общеизвестных положений, а порой страдает и стиль их. Например, у К. Зубаревой: «Перед нами возникает сложный образ гнусного человека, который не лишен характерных черт, понятных каждому, но в совокупности эти черты вызывают глубокую неприязнь» (стр. 135). А. Силаев предпочитает метафоричность. О стихотворении Бюргера: «Оно недвусмысленно говорит о том, что, подобно своим французским собратьям, немецкий народ также» может вцепиться в штанину абсолютизма и вместе с расписными покровами, в которые он рядился, выбросить за борт истории и разлагающееся тело феодальной монархии» (стр. 119). Здесь и «неимоверная силища Геца», и «бюргерский крестьянин» (то есть крестьянин у Бюргера), – и такие обороты, как «образ раба символизирует собою», и т. п.

Несколько пожеланий по содержанию статей. Большинство их авторов исследует сравнительно узкий круг писателей и притом достаточно изученных (Лессинг, Гёте, Гейне). Разумеется, и здесь возможны интересные открытия. Но сколько еще почти совсем неизвестных для нас писателей и тем в немецкой литературе ждет своих исследователей! Хотелось бы видеть больше свежих, новых по замыслу работ.

Такой литературной целиной является, например, немецкая литература средних веков, о которой у нас имеются считанные исследования. А XVIII век? Много ли мы знаем о таких больших поэтах, как Иоганн Кристиан Гюнтер, Хёльти или почти забытый Виланд? В XIX веке достойны пристального внимания Кристиан Дитрих Граббе, сатира Жана-Поля Рихтера, поэзия Эйхендорфа, Мёрике, прозаики второй половины столетия. Явно недостаточное внимание уделяется современной немецкой литературе и проблемам развития социалистического реализма в ГДР.

«Забыты» нашими литературоведами немецко-швейцарская и австрийская литературы.

Знакомство с «Учеными записками» убеждает еще раз в том, как необходима периферийным авторам, живущим подчас далеко от научных центров и нередко замкнутым в узкой, «кафедральной» среде, доброжелательная и систематическая критика. Поэтому хочется присоединиться к мнению Н. Дороговой¹⁸ об организации периодических межвузовских научных конференций по зарубежной литературе, которые, безусловно, способствовали бы более плодотворной научной работе.

г. Луганск

1. «Ученые записки Астраханского государственного педагогического института», т VI, вып. 1, 1987, стр. 279 – 308.[↩]
2. «Internationale Literatar», 1936, N 9, S. 41.[↩]
3. »Ученые записки Кабардино-балкарского государственного педагогического института», вып. 11, 1968, стр. 149 – 166. [↩]
4. »Ученые записки Омского государственного педагогического института имени А. М. Горького», вып. 13. Серия историко-филологическая, часть II, 1961, стр. 111 – 144. [↩]
5. »Ученые записки Марийского государственного педагогического института имени Н. К. Крупской». Кафедра литературы, т. XXII, 1960, стр. 76 – 94. [↩]
6. »Ученые записки Марийского государственного педагогического института имени Н. К. Крупской». Кафедра литературы, т. XXII, 1960, стр. 95 – 96. [↩]
7. »Ученые записки Горьковского государственного педагогического института», т. XIII. Серия филологическая, 1958. стр. 261 – 284. [↩]
8. «Ученые записки Новозыбковского государственного педагогического института», т. IV, 1958, стр. 152 – 177.[↩]
9. «Ученые записки Красноярского государственного педагогического института», т. XII, вып. 1, 1958, стр. 126 – 160.[↩]
10. »Ученые записки Липецкого государственного педагогического института», т. II, 1958, стр. 110 – 127. [↩]
11. См. Л. З. Копелев, Кр. Фр. Д. Шубарт, «Труды МИФЛИ», 1940, вып. VI; К. К. Мартенс, Хрестоматия по немецкой литературе XVIII-XX веков, М. 1949, с ценными критико-биографическими справками о радикальных штюрмерах; сб. «Немецкие демократы XVIII века» под редакцией и с вступительными статьями В. М. Жирмунского, М. 1966; P. Reimann. Hauptstromungen der deutgchei Literatur, Berlin, 1956; «Sturm und Drang», Ein Lesebuch fur unsere Zeit, «Weimar, 1954, с подробной вступительной статьей К. Германа и Иоах. Мюллера.[↩]
12. »Ученые записки Белгородского государственного педагогического института», т. II, 1959, стр. 182 – 204. [↩]
13. »Ученые записки Елабужского государственного педагогического института», т. 5, 1959, стр. 149 – 183. [↩]
14. »Ученые записки Астраханского государственного педагогического института», т. VIII, 1959, стр. 169 – 188. [↩]
15. »Ученые записки Куйбышевского государственного педагогического института», вып. 19, 1958. стр. 261 – 291. [↩]
16. «Ученые записки Петропавловского государственного педагогического института», вып. IV. 1960, стр. 143 – 182.[↩]
17. »Ученые записки Пермского государственного педагогического института», вып. 21, 1969, стр. 184 – 210. [↩]
18. См. «Вопросы литературы», 1962, N 2, стр. 218.[↩]