Сравнительный анализ героинь «Дон Жуана» Байрона и «Евгения Онегина» Пушкина

«Дон Жуан» и «Евгений Онегин» неразделимы, подобно сиамским близнецам, еще с тех пор, как после начала работы над «Онегиным», 4 ноября 1823 года, в письме П. А. Вяземскому сам Пушкин указал на существующую между ними связь: «Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница. В роде «Дон-Жуана» – о печати и думать нечего; пишу спустя рукава». Однако до сего времени ни на одном из языков не анализировалась систематически связь между двумя произведениями, не изучалось взаимоотношение этих текстов, кроме сведения их взаимодействия к простому подражанию и перечисления только явных сходств и различий¹..

Отношения между «Дон Жуаном» и «Онегиным» не были статическими, но существовали в развитии. В начале работы над «Евгением Онегиным» их можно определить как творческое переосмысление, затем как влияние и, наконец, как полную независимость. Пушкин писал роман в течение восьми лет, прерывая работу на некоторое время. Естественно, его восприятие «Дон Жуана» изменилось за столь долгий срок. Именно в это время мастерство Пушкина достигло зрелости. Он преобразовал традиционное путешествие в байроновской поэме с постоянно вмешивающимся повествователем и эпизодическим сюжетом, заменяя сатирический, часто даже саркастический тон Байрона на добродушную иронию, череду отдельных авантюрных приключений Жуана, за которые тот не несет никакой ответственности, – на трагическую развязку. Замечание Пушкина в письме Вяземскому о том, что он пишет «спустя рукава», едва ли можно отнести даже к первой главе «Онегина», зато оно точно характеризует повествовательную манеру Байрона в «Дон Жуане». Байрону наскучило его собственное произведение, и он бросил работу над ним, не дописав 17-ю песнь.

Следует заметить, что в поэтической практике может использоваться как положительный, так и отрицательный опыт собратьев по перу, причем этот опыт может расцениваться как неудачный или как не полностью воплощенный замысел. Именно этот тип влияния характерен для пушкинских произведений, и наиболее четко он просматривается в его многочисленных пародиях. Пушкин был более склонен к творческому переосмыслению чужих произведений, нежели к заимствованию их целиком. «Евгений Онегин», написанный как ответ на байроновского «Дон Жуана», представляет собой пример влияния на самом глубоком уровне. В другом контексте подобное влияние определено следующим образом: «достижение одного писателя дает возможность другому создать столь оригинальное произведение, что почти невозможно усмотреть существующую между ними связь» ²..

По переписке Пушкина этого периода можно проследить развитие его восприятия «Дон Жуана». В письме А. Бестужеву от 24 марта 1825 года он отрицал, что первая глава «Онегина» содержит какую-либо сатиру, противореча тем самым собственному высказыванию, сделанному в январе-феврале 1824 года в письме своему брату Льву, в котором Пушкин просил его не воспринимать всерьез критику Н. Раевского первой главы «Онегина»: «…он ожидал от меня романтизма, нашел сатиру и цинизм и порядочно не расчухал». Пушкин также упрекал Бестужева в непонимании взаимосвязи между «Дон Жуаном» и «Онегиным»: «Никто более меня не уважает «Дон Жуана» (первые пять песен, других не читал), но в нем ничего нет общего с «Онегиным». Ты говоришь о сатире англичанина Байрона и сравниваешь ее с моею, и требуешь от меня таковой же! Нет, моя душа, многого хочешь. Где у меня сатира? о ней и помину нет в «Евгении Онегине». У меня бы затрещала набережная, если б коснулся я сатиры. Самое слово сатирический не должно бы находиться в предисловии».

Пушкин ссылается на предисловие, которое предшествовало первой главе в первом издании, где он обращал внимание читателя на «качества редкие для сатирического писателя» и на «отсутствие оскорбительной личности и соблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов» ³. Сам факт, что Пушкин целиком удалил предисловие в последующих изданиях, подтверждает предположение о том, что он решил сгладить резкость и неровность тона повествователя, характерные для «Дон Жуана» Байрона⁴..

Именно письмо Бестужеву от 24 марта 1825 года может послужить отправной точкой исследования взаимосвязи между «Дон Жуаном» и «Онегиным». В нем Пушкин указывал на уместность такого сравнения: «Дождись других песен… Ах! если б заманить тебя в Михайловское!.. ты увидишь, что если уж и сравнивать «Онегина» с «Дон Жуаном», то разве в одном отношении: кто милее и прелестнее (gracieuse), Татьяна или Юлия?

1-я песнь просто быстрое введение, и я им доволен (что очень редко со мною случается)».

Дата этого письма весьма показательна. В марте 1825 года Пушкин уже завершил вторую и третью главы (третья включает письмо Татьяны к Онегину, имеющее решающее значение) и напряженно работал над четвертой, из которой видно, как далеко отошел Пушкин в своем произведении от предмета первоначального подражания – «Дон Жуана».

Обращает на себя внимание пренебрежение советом Пушкина сравнить Татьяну и Юлию, проявленное не только Бестужевым, но и последующими поколениями исследователей⁵.. Однако если все-таки последовать его совету, нам откроется поразительный парадокс: наиболее глубоким фактором взаимодействия «Дон Жуана» и «Онегина» стал отказ Пушкина от повествовательной манеры Байрона. Именно этот фактор оказался самым плодотворным. Письмо Юлии к Жуану (песнь 1) представляет собой единственный эпизод в поэме, когда замолкает доминирующий голос повествователя и звучит голос героини. Причем именно этот всевластный повествователь считался всегда самым важным аспектом во влиянии «Дон Жуана» на «Онегина».

Письмо Юлии было более поздней вставкой в текст 1-й песни, что объясняет существующее несоответствие в тоне и общем настроении: письмо можно считать одним из самых утонченных лирических стихотворений Байрона⁶.. Во всей поэме, за исключением письма Юлии, повествователь не позволяет больше ни одному герою и тем более ни одной героине подобной вольности. Следовательно, именно письма обнаруживают общее в образе двадцатитрехлетней неверной супруги из Севильи и восемнадцатилетней девушки из российской глуши на восточных окраинах европейской цивилизации и культуры. В образах Юлии и Татьяны существует множество глубоких структурных параллелей и созвучий, которые требуют объяснения, а не простого перечисления, если м надеемся понять истинную природу ответа Пушкина на произведение Байрона. Пушкин в своем письме Бестужеву не только предлагает сравнить его Татьяну и Юлию, но и дает ключ к разгадке того, что является истинным источником этого сравнения и в чем причина столь долгого пренебрежения этим его предложением. Если Пушкин так восхищался «Дон Жуаном», почему он прочел лишь первые пять песней, что составляет менее трети всего произведения, включавшего в себя шестнадцать песней, опубликованных годом раньше. Дело в том, что Пушкину приходилось довольствоваться французским переводом, так как уровень его знания английского языка никогда не поднимался выше начального. В письме Вяземскому от ноября 1825 года Пушкин прямо говорит о недостаточном знании английского, препятствующем чтению «Дон Жуана» в оригинале: «Что за чудо «Дон Жуан»! я знаю только пять первых песен; прочитав первые две, я сказал тотчас Раевскому, что это chef-d’oeuvre Байрона, и очень обрадовался, после увидя, что Walter Scott моего мнения. Мне нужен английский язык – и вот одна из невыгод моей ссылки: не имею способов учиться, пока пора» ⁷..

Повторяющееся замечание Пушкина о том, что он читал лишь первые пять песней, и упоминания первых двух из них указывают на источник, которым пользовался Пушкин. Это перевод «Дон Жуана» на французский Амадея Пишо. Первое издание его прозаических переводов произведений Байрона, включавшее две первые песни из «Дон Жуана», стало выходить в 1819 году и, видимо, уже в следующем году появилось в России. Второе издание воспроизводило первые две песни по первому изданию, четвертое же содержало уже полный текст поэмы Байрона. Но Пушкин прочел только первые пять песней из шестого тома, вышедшего в 1823 году, именно в то время, когда «Онегин» обрел свою окончательную форму. Вероятно, Пушкин прочел остальные песни поэмы значительно позже или же вообще не прочитал, ибо ему наскучило это произведение, как и самому Байрону. Еще в июне 1824 года в письме Вяземскому Пушкин выразил свое предпочтение первым двум песням: «Гений Байрона бледнел с его молодостию. В своих трагедиях, не выключая и «Каина», он уже не тот пламенный демон, который создал «Гяура» и «Чайльд Гарольда». Первые две песни «Дон Жуана» выше следующих».

Под словом «следующие» Пушкин подразумевал не всю поэму, а первые пять песней. Остальную часть «Дон Жуана» в переводе Пишо Пушкин получил в декабре 1825 года, «благодаря стараниям Аннеты Вульф и Анны Керн», – замечает Набоков в предисловии к своему изданию «Онегина» ⁸. Таким образом, изучая возможное влияние «Дон Жуана» на «Онегина», мы имеем в виду то, что ответ Пушкина последовал не на байроновский оригинал, а на прозаический перевод Пишо. Более того, четко выраженное предпочтение первым двум песням является предостережением от сравнения «Онегина» со всем произведением Байрона⁹. Хотя с творчеством Байрона, и в частности с «Дон Жуаном», Пушкина познакомили младшие Раевские на пути в Молдавию, именно Пишо дал ему возможность работать с поэмой. Перевод Пишо содействовал ознакомлению с произведениями Байрона большинства европейцев, так как французский в то время был распространен так же широко, как английский – теперь. Произведения Байрона в переводе Пишо в течение 1820-х годов вышли не менее чем в восьми изданиях. Последняя возлюбленная Байрона Тереза Гвичиалли также пользовалась переводами Пишо: «Не умея читать по-английски, Тереза почти ничего не знала из поэзии Байрона, пока он не прислал ей французский перевод «Дон Жуана» ¹⁰..

На первый взгляд в образе Юлии нет ничего общего с Татьяной. Она предстает перед нами в сценах, напоминающих старомодный французский фарс, оперу-буфф или даже комедию dell’arte. Примером может послужить сцена, в которой Юлия доказывает свою невиновность дону Альфонсо, который вместе со своими бестолковыми слугами обыскивает ее спальню, в то время как Жуан лежит в постели Юлии, спрятавшись в подушках. При этом Юлия перечисляет имена сватавшихся к ней иностранцев, которым она отказала. Любопытно, что среди них есть один русский со смешным именем Стронгстроганов, происхождение которого Пушкин наверняка разгадал: граф Строганов был известным волокитой конца XVIII столетия.

Пушкина эти сцены, должно быть, немало позабавили, но в особенности он был тронут необычайно нежным отношением Байрона к Юлии, который посвятил ей вдохновенное описание в начале 55-й строфы. Когда Жуан и Юлия становятся наконец любовниками, Байрон избегает традиционного образа опытной женщины, посвящающей молодого человека в радости плотской любви. Юлия предстает перед нами одинокой и нелюбимой женщиной, но сохраняющей верность своему мужу. Она изо всех сил пытается сопротивляться любви, но в конце проигрывает сражение:

A little still she strove, and much repented,

And whispering «I will ne’er consent» – consented¹¹.

Она вздохнула, вспыхнула, смутилась,

Шепнула: «Ни за что!» – и…согласилась! ¹²

Важно отметить, что нарочитая насмешливость Байрона над усилиями Юлии оставаться верной своему престарелому супруту смягчается в переводе Пишо, который часто опускает (неизвестно, намеренно или случайно) колкости Байрона. БайронпишетоЮлии:

…she in sooth,

Possess’d an air and grace by no means common:

Her stature tall – I hate a dumpy woman.

1. Позднейшие комментаторы, по-видимому, обращались к краткому своду параллелей и расхождений в книге Мориса Бэринга «An Outline of Russian Literature», London, 1915, p. 79 – 80. Д. С. Мирский повторяет замечания Бэринга в кн.: «Pushkin» [1926], New York, 1963, с. 138. В. Жирмунский в своей работе 1924 года, которая является одной из первых в этой области, отодвигает в сторону проблему взаимоотношения между «Дон Жуаном» и «Онегиным» как «особую тему», относящуюся ко второй стадии влияния Байрона на творчество Пушкина, следующей за южными поэмами (см.: В. М. Жирмунский, Байрон и Пушкин, [Л., 1925], Л., 1978, с. 32, 218). Вероятно, Жирмунский намеревался продолжить исследования в этой области, но ему помешал сталинский шовинизм.[↩]
2. Donald Fanger, Influence and Tradition in the Russian Novel. – «The Russian Novel from Pushkin to Pasternak», ed. by John Garrard, New Haven, 1983, p. 47.[↩]
3. Предисловие было воспроизведено в книге: Ю. М. Лотман, Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий, изд. 2-е, Л.,1983, с. 118. Некоторые литературоведы, особенно в советское время, предполагали, что Пушкин намекает на политическую сатиру, так как Бестужев был активным участником декабристского движения, вылившегося в восстание несколько месяцев спустя в 1825 году. Но с тем же основанием можно рассматривать отказ Пушкина от сатиры как свидетельство изменения его собственного восприятия «Евгения Онегина».[↩]
4. Предположение Дм. Чижевского, что первая глава напоминает «Беппо», по-видимому, заимствовано из пушкинского предисловия и остается под сомнением.

   См. его издание «Онегина» – Cambridge, 1953 (переизд. 1967), с. 208. Только в 30-м году, когда работа над «Онегиным» была почти завершена, Пушкин обращается к сарказму, характерному для «Беппо» и в меньшей степени для «Дон Жуана». Пушкин своим «Домиком в Коломне» хотел показать, что может писать поэмы и такого рода, если пожелает. То же самое удовольствие от экспериментирования с разными жанрами и стилями Пушкин, видимо, испытывал, сочиняя драму «Каменный гость», которая, являясь «прямым» пересказом мифа о Дон Жуане:, в то же время обладает большой долей оригинальности.

   [↩]

5. Один литературовед не согласился с Пушкиным и заявил без всяких пояснений, что было бы «справедливее» сравнивать Татьяну с Гайдэ, а не с Юлией (см.: «Letters of Alexandr Pushkin», trans. by J. Thomas Shaw, Madison, Wisconsin, 1967, p. 281).[↩]
6. Джером Джей Мак-Ганн замечает, что Байрон написал письмо Юлии и предоставил его своему издателю Муррею в один и тот же день – 18 декабря 1818 года, после завершения большей части песни 1-й (см.: Byron, The Complete Poetical, v. V, 1986, Oxford, p. 665, – в дальнейшем «Byron»). Автор признателен д-ру Дж. Б. Боуну из Университета Глазго за указание на этот факт. В тексте статьи цитаты из «Дон Жуана» приводятся по этому изданию[↩]
7. Ссылка Пушкина на В. Скотта не означает того, что он читал его по-английски. Пушкин узнал о мнении британского писателя из вторых рук.[↩]
8. «Eugene Onegin. A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin», v. II, Princeton, 1975, p. 161 (переводикомментарииВладимираНабокова).

   Набоков вновь установил для современных читателей тот факт, что Пушкин использовал прозаический перевод Пишо. Но он не исследовал влияние, которое оказал на создание «Онегина» этот перевод, а только перечислил некоторые созвучия в текстах Пушкина и Байрона. Набоков проводит полезный обзор различных изданий Байрона в переводе Пишо, начатых как совместный проект с Эзеб де Саль, опубликованных вначале анонимно, а затем под псевдонимом «А. Е. де Шастопали». Для своего издания «Онегина» Набоков использовал второе и четвертое издания перевода Пишо. Я использую четвертое издание, опубликованное в восьми томах (1822 – 1825) под именем «А. П…о» и озаглавленное «Творения лорда Байрона». Набоков не без основания полагает, что частое наименование Пушкиным «Онегина»»поэмой» могло быть навеяно фразой Пишо «poeme romantique» в его переводе «Чайльд Гарольда».

   [↩]

9. Эта гипотеза ставит под сомнение предположение о том, что Татьяна соединяет разные сферы человеческого существования, в которые Байрон помещает своих трех героинь из «Дон Жуана»: Гайдэ – дитя природы, Аврора Рэби – «глядящая в книги больше, чем на лица» и (по мере того, как повышается общественный статус Татьяны) леди Аделина – «совершенная хозяйка» (см.: Willam Mills Todd III, «Eugene Onegin»: «Life’s Novel». – «Literature and Society in Imperial Russia 1800 – 1914», ed. W. M. Todd, Stanford, 1978, p. 209).

   Леди Аделина Амундевиль не появляется до песни XIII-й, а Аврора Рэби – до песни XV-й.

   [↩]

10. Leslie A. Marchand, Byron. A portrait, New York, 1970, p. 334. Тереза была шокирована грубым обращением Байрона с его героинями.[↩]
11. Пишо: «…elle resista un moment encore, gemit de son imprudence, et ce fut en disant tout bas: Je ne consentirai jamais! qu’elle consentit» («…еще мгновение она сопротивлялась, терзалась от своей легкомысленности, и, шепча: «я не подчинюсь», – она подчинилась»).

    Далее мне придется остановиться на ответе Пушкина на эти знаменитые строки (см. перевод Пишо: Lord Byron, Don Juan, v. VI of Oeuvres de Lord Byron. Quatrieme edition, entierement revue et corrigee par A. P….t [Amedee Pichot], Paris. 1823). Последующие цитаты из Пишо приводятся по этому изданию. Именно этим изданием пользовался Пушкин, хотя первые две песни поэмы он прочел во втором издании Пишо. Видимо, Пушкину помогли разобраться с оригиналом поэмы или рассказали о стиле Байрона, так как Пушкин воспроизводит гудибрастические рифмы Байрона, особенно это заметно в первой главе «Онегина» (сэр Гудибрас – герой одноименной «ироикомической» поэмы Самюэла Батлера (1612 – 1680) «Гудибрас»).[↩]

12. Цитаты из «Дон Жуана» даются в переводе Т. Гнедич.[↩]