Служение истине несовместимо со служением власти. Перечитывая и вспоминая Назыма Хикмета

Россия и Турция веками соседствовали друг с другом. Их история и культура на протяжении веков были тесно переплетены. В нашей стране, создавшей мировую школу востоковедения, изучение Турции и ее языка началось полтора века назад. Но плоды его пребывали достоянием ничтожно узкого круга специалистов. «Живя бок о бок с Турцией, – писал академик Гордлевский, основоположник современной российской тюркологии, – Россия все-таки плохо знала соседа, она, быть может, и не хотела его знать. Россия направляла на Восток острие штыков, Турция была для нее объектом империалистических устремлений, и только под этим углом изучался турецкий язык, знание которого требовалось – да и то, пожалуй, не всегда! – от чиновников министерства иностранных дел»¹.

В течение долгих столетий войн и столкновений российская власть активно использовала средневековую клерикальную пропаганду, то бишь «необходимость защиты притесняемых христиан». Но кто бы ни побеждал – Российская или Османская империи, – в выигрыше оставались западные державы.

В 20-30-е годы на почве совместной антиимпериалистической борьбы к взаимовыгоде наступило десятилетие дружбы и взаимодействия. Тоталитаризм, особенно укрепившийся после второй мировой войны, попытался продолжить имперскую политику, взять под контроль черноморские проливы под предлогом «совместной обороны» и отторгнуть часть территории Турции на востоке как «исторические грузинские и армянские земли». И в результате вместо дружеской соседней страны получили под боком враждебную: Турция вошла в НАТО, установившее у советских границ свои военные базы.

Едва придя в себя после поражения в холодной войне и развала Советского Союза, когда впервые между Россией и Турцией не оказалось общей границы, военно- промышленный комплекс и генералитет – в одной Москве генералов оказалось больше, чем во всей армии США, – задудели в охрипшую от времени дуду. Расчет делался на предрассудки, засевшие в сознании россиян: для многих Турция по-прежнему оставалась страной государственного ислама с султанскими гаремами, чалмами и фесками на головах. Словом, по выражению Ленина, чистейшей «азиатчиной» или «чучмековщиной», по- генеральски.

Среди десятков тысяч российских туристов, которые воспользовались безвизовым режимом и относительной дешевизной вполне европейского комфорта, нашлись и такие, которые уверены, что были не в Турции, а в Анталии, словно это не город, а отдельная страна. Вместе с «челноками», одевшими полстраны, число россиян, ежегодно бывающих в Турции, достигло миллиона. Тем не менее депутат Думы, лидер партии, созданной с подачи учреждения, которое, в отличие от Господа Бога, писалось с трех прописных букв, когда наши страны отмечали пятьсот лет со дня установления дипломатических отношений, позволил себе заявить: если Турция исчезнет, мол, с лица земли, мировая культура не понесет ущерба.

Сказанное выше стало одной из причин, по которым я решил поделиться с читателем воспоминаниями и соображениями о творчестве одного из, как он сам говорил о себе, «рядовых литераторов Турции», чьи произведения были переведены на сорок с лишним языков и с которым мне посчастливилось работать долгие годы, а иногда наблюдать за рождением его поэтических замыслов.

* * *

Впервые о Назыме Хикмете (1902-1963) я узнал еще в конце 40-х годов, когда, вернувшись с фронта, поступил в Московский институт востоковедения. Читал его стихи. Слышал, что его обвиняли в смертельном грехе – троцкизме.

В Турции в общей сложности он провел в тюрьмах семнадцать лет. Сперва его судили за то, что учился в Москве. Потом за выступление в защиту курдов. Затем за незаконное возвращение на родину после амнистии. Его сажали в тюрьму за каждую книгу стихов. И наконец, дважды – в 1937 и 1938 годах – суды военного и военно-морского трибуналов по обвинению в подстрекательстве к мятежу его приговорили к двадцати восьми годам и четырем месяцам заключения. Вся его вина состояла в том, что у курсантов были найдены свободно продававшиеся книги его стихов.

Нынешние власти Турции склонны считать это судебной ошибкой. Но то был приказ. О чем откровенно сказал поэту следователь. Его слова подтвердил один из тогдашних министров: «Нет доказательств?! Но мы не можем оставить его на свободе. Слишком велико его влияние на массы».

После победы над фашизмом под давлением США Турция перешла на многопартийную систему. Новой демократической партии, образованной старыми деятелями, все же пришлось услышать голос мировой и турецкой общественности. Объявили амнистию. Сотни политзаключенных вышли на свободу. И среди них – державший многодневную голодовку Назым Хикмет. Но свобода длилась недолго. Вскоре он получил повестку, по которой должен был явиться для прохождения воинской службы в качестве рядового. Хотя ни по возрасту – пятьдесят лет, ни по здоровью – тяжелая болезнь сердца он для этого не подходил.

Друзья сообщили: его намерены отправить на кавказскую границу и там, якобы при попытке к бегству, застрелить.

Назым принял решение. Собрав рукописи в чемоданчик, ранним утром попрощался с женой и лежавшим в колыбели сыном и на моторной лодке товарища вышел в море. В нейтральных водах его подобрал случайный торговый пароход, доставивший его в Румынию.

* * *

Впервые я увидел его 29 июня 1951 года на подмосковном аэродроме «Внуково». Когда около полудня в раскаленном небе показалась маленькая точка – самолет из Бухареста, встречавшие вышли на поле. Все ждут человека, за освобождение которого боролись люди на четырех континентах. И вот наконец на трапе самолета показывается высокий, красивый, элегантный человек. Со всех сторон к нему текут цветы. Он берет микрофон, чтобы выразить благодарность от имени всех, кто вышел из тюрем в один с ним день. Но от волнения плохо справляется с подзабытым русским языком.

Вспоминает Константин Симонов: в машине «я услышал его голос: «Послушай, брат, мы едем в гостиницу «Москва»? Да? Мы не проедем мимо старого кино «Унион»? Я хочу посмотреть на него, там было наше общежитие, когда я учился в Коммунистическом университете трудящихся Востока». А еще через десять минут его «Послушай, брат» было такое сердитое, словно он засучил рукава. Речь шла о его переводах на русский. «Нельзя переводить стихи так, как ты говоришь… получились очень хорошие русские стихи, я тебе верю… Но, пожалуйста… пусть будет просто подстрочник прозой, но так, чтобы все поняли, что я хотел сказать» ².

По-турецки есть множество обращений. Образованному человеку скажут «эфенди», крестьянину – «ага», однокурснику или товарищу по партии – «аркадаш»; употребительны и «бай» – господин, почтительное – «бейэфенди». Старший обратится к молодой женщине «кызым» – дочь моя; младший к старшему – «аби» (старший брат). В нашей стране Назым Хикмет всех называл «кардешим» – брат мой (даже женщин, ибо в турецком языке нет грамматических половых признаков). «Брат мой», – обращался он и к мировой знаменитости, и к шоферу, и к милиционеру. «Люди, братья мои», – взывал поэт из тюрьмы на пятый день голодовки в ожидании смерти. Через двенадцать лет он обратится со стихотворным посланием к «Писателям Азии и Африки»: «Братья мои,/я такой же, как вы, азиат,/только волосы светлые./Братья мои,/я такой же, как вы, африканец,/только глаза голубые» (перевод В. Ганиева).

Ощущение всемирного человеческого братства никогда не покидало Назыма Хикмета, хотя он сознавал, что «на каждом километре, на каждой морской миле есть у меня друг и есть у меня враг./Друзья, с которыми я не встречался даже однажды,/но каждый из нас за одну свободу умереть готов./И враги, которые крови моей жаждут,/ и я жажду пролить их черную кровь» (перевод Л. Ошанина). Назым Хикмет считал себя коммунистом. Он прямо заявил об этом на суде военного трибунала. Но что означал для него коммунизм? Чтобы понять это, нужно проследить путь его становления как человека и поэта.

Он вырос в аристократической семье. Его дед Махмед Назым-паша, в честь которого будущий поэт и получил свое имя, был губернатором в различных частях Османской империи и суфийским поэтом.

Суфийское движение и мистико-аскетическое учение в исламе возникло в раннем Средневековье как протест против показного благочестия, казенного лицемерия и догматизма официального духовенства. На протяжении веков суфийские наставники разработали систему познания Истины (которую они именовали также Абсолютом, Аллахом и Вседержителем), самопознания человека и его самосовершенствования. И родили поэзию мирового значения. Ее вершиной стал Джелялэддин Руми (1207-1273), проживший свою сознательную жизнь на территории нынешней Турции, где он известен под почетным титулом Мевляна (Господин наш).

Вот некоторые из суфийских принципов, которые полагал обязательными для себя дед Назыма Хикмета: «Истина не то, что выучивают, а то, чем становятся». То есть знание без личной нравственности не только бесполезно, но и губительно, ибо ведет к тому же самому лицемерию. Так суфии устанавливали связь между чувством и разумом, между этикой и наукой.

Разрыв этой связи обозначил кризис эпохи модерна, начатый Просвещением, с ее культом разума, гипертрофией логики, утилитаризмом и инструментализмом, что привело к невиданному разнообразию средств при отсутствии цели, или, иначе говоря, к господству аморального техницизма, или технократического аморализма. Он охватил нынче все области жизни – экономику, идеологию, мораль, религию, искусство. И в атомный век угрожает самому существованию человечества.

Приближение кризиса, его трагизм Назым Хикмет, рожденный на стыке двух континентов и цивилизаций, почувствовал много раньше других.

Из триединства «инасан, заман, мекян» – «человек, время, место» – следовало, что «Истина вечна только потому, что вечно меняется». А поступки и слова должны быть непременно соотнесены с людьми, местом и временем их произнесения и совершения.

К основополагающим принципам суфизма принадлежит учение о единстве мира – «вахдети вуждуд», а также учение о совершенном человеке – «инсани кямиль», прошедшем все ступени познания.

Вот еще несколько суфийских максим: «Служение Истине несовместимо со служением власти», «Кто убил одного человека, все равно что убил всех», «Кто воскресил одного человека, все равно что воскресил всех», «Разум необходим, чтобы понять его ограниченность», «Ты срываешь цветок, а сотрясаются основания звезд», «Все на свете средство, цель – человек».

Академик В. Ф. Ольденбург, востоковед и президент Академии наук России, утверждал, что Восток знает все о человеке – от психологии до медицины – куда лучше Запада. И наоборот, все, что касается внешнего мира, Запад знает лучше Востока.

1. В. А. Г о р д л е в с к и й, Избранные сочинения, т. IV, М., 1968, с. 356[↩]
2. К. С и м о н о в, О Назыме Хикмете (1902-1963). – В кн.: Назым Х и к м е т, Избранное. Стихотворения. Поэмы. Автобиография, М., 1974, с. 8.[↩]