Слово как дело
В. Щербина, Актуальные проблемы современного литературоведения, Гослитиздат, М. 1861, 472 стр.; В. Щербина, Эпоха и человек. Литературно-критические очерки, «Советский писатель», М. 1961, 472 стр.; В. Щербина, Левин и вопросы литературы. Изд. АН СССР, М., 1961, 387 стр. Эта работа требует особого, обстоятельного рассмотрения, в своей рецензии я ее не касаюсь. – В. Л.
Такое с критиками случается не каждый день и не каждый год: автор одновременно в трех солиднейших издательствах выпускает три литературоведческие книги! Можно только порадоваться за автора…
Но, прочтя книги В. Щербины и по-прежнему продолжая радоваться за него, я подумал, однако, что именно в этом конкретном случае верней было бы не разрознять первые два сборника. С точки зрения развития темы, целенаправленности они находятся в органической связи, а их «сближения» можно было достигнуть за счет сокращения повторов: манера автора вполне позволяла сделать это. Так или иначе, хочется рекомендовать читателю обращаться сразу к обоим сборникам. Лишь в этом случае он получит подлинное представление о всей сумме вопросов, поднятых критиком.
«Актуальные проблемы современного литературоведения»… Название для книги, прямо сказать, смелое и обязывающее. Полагаешь, что автор в этом случае не только возьмет на себя труд указать в массе вопросов, встающих сегодня перед всеми нашими литературоведами, наиболее важные, первостепенные, но и, естественно, попытается в какой-то мере разрешить эти вопросы.
В статьях «Правдивость, мировоззрение, мастерство» и «О некоторых вопросах социалистического реализма» В. Щербина излагает основы ленинского учения о литературе, говорит о принципах социалистического реализма. Его внимание занимает материалистическая теория отражения – источник познавательной и действенной силы советской литературы. Правдивость передового искусства, идущая от глубокого знания законов развития действительности и тесного сближения художника с народом. Новый тип реализма, утверждающего жизнь-деяние в революдионном развитии, одухотворенного общественным оптимизмом, победой нового над старым, смелой мечтой о будущем. Партийность литературы как высшая форма народности. Диалектически сложное единство художественного метода и мировоззрения, практики и теории в процессе творчества, традиций и новаторства, формы и содержания в произведении искусства.
Критик обращается к таким насущным задачам литературоведения, как исследование художественного разнообразия советской литературы, как проблема стиля, а в связи с этим – проблемы «национального стиля», «романтического стиля» и т. д. Обосновано выделение в отдельную главу («Слово тоже есть дело») вопроса о языке художественного произведения. Вопроса тем более существенного, что за последнее время наша критика явственно охладела к нему, а между тем наблюдаются тревожные симптомы засорения и оскудения, «обескровливания» литературного языка. Иные писатели словно забывают истину, что язык, выражая мысль, одновременно и возбуждает ее, что «мыслит ясно тот, кто ясно излагает».
Названные работы (можно указать еще и на статью «Партийность и гуманизм», перекликающуюся с первыми двумя) – обстоятельные, написанные с четких партийных позиций, в духе непримиримой борьбы со всякого рода реакционными теорийками, – представляют собой как бы фундамент обеих книг В. Щербины.
Что же возводит исследователь на этом фундаменте? Как он предметно, не только в общетеоретическом плане, но на живых и крупных фактах современной литературы, доказывает и углубляет основные положения своих статей? Ждешь, что эти живые факты, несомненно, найдут в объемном труде свое законное место, что именно путем такого углубления и пойдет мысль критика, коль скоро исследование посвящено актуальным литературным явлениям.
Однако дальше в «Актуальных проблемах» происходит некоторая заминка. Статьи о Г. В. Плеханове, об эстетических взглядах Н. Г. Чернышевского и его идейно-художественной эволюции от «Что делать?» к «Прологу» – эти статьи, небезынтересные сами по себе, не то что уводят разговор от злободневных вопросов литературоведения, но тем не менее как-то заметно снижают его накал. Важный в свое время спор о том, верно ли трактует критик А. Лебедев развитие таланта Чернышевского как постепенное перерастание оптимистического пафоса в трезвый скептицизм, – это ли, в самом деле, есть то животрепещущее, над чем следует задуматься ныне всему советскому литературоведению?
К магистральной теме книги возвращает нас последняя ее статья – «Наследие М. Горького и современность». Правда, (вчитываясь в нее, замечаешь, что статья эта отчасти является переложением, а то и повторением того, что мы уже читали в начале книги – только теперь в сопряжении с именем Горького: взаимосвязь традиций и новаторства, романтики и романтизма и т. д. Наиболее существенное здесь – обзор ошибочных или неполноценных толкований, встречающихся в разное время в отечественном и зарубежном горьковедении. Из этого обзора, собственно, и вырастает представление о проблемах, требующих безотлагательного разрешения, дающих возможность все ясней рассматривать наследие писателя сквозь призму современности. Скажу об этой статье несколько подробней.
Автор критикует в своей статье работы и высказывании о Горьком по меньшей мере двух десятков – зарубежных и отечественных литературоведов, писателей, работников искусств. Справедливые упреки адресует он «Истории русской литературы», недавней дискуссии о советской драматургии.
В. Щербина призывает дать решительный отпор противникам советской литературы, которые пытаются отъединить Горького от дальнейшего развития социалистического искусства, утверждают, будто бы Горький не является основоположником социалистического реализма, как и вообще большим мастером слова, что произведения его чужды-де художественному новаторству, устарели для нашего времени. Он протестует против устремлений иных критиков принизить литературное окружение Горького на стыке столетий, представить остальную русскую литературу той поры как вотчину натурализма и декадентства. Он предостерегает против упрощения и схематизации пути Горького к социалистическому реализму, его идейных исканий. Немало путаницы допускается в определении рубежа, с которого горьковские книги следует считать произведениями социалистического реализма: одни механически превращают в художника социалистического реализма и раннего Горького, другие отказывают его дореволюционному творчеству в малейшем новаторстве.
Следует положить конец недооценке роли Горького в становлении советской литературы. А это станет возможно, если мы не будем ни гипертрофировать его временные заблуждения и колебания на известном этапе, ни сглаживать или скрывать эти ошибки великого писателя. Неправомерно принижать в творчестве Горького мотивы общественно-политической борьбы за счет интереса к человеческому быту, но не будем забывать, что в определенные годы из-под его пера выходили и произведения, которые «основаны на бытовых, семейных и психологических коллизиях», причем и здесь «было бы, однако, неправильно говорить о вытеснении социально-политического содержания в творчестве Горького этого времени бытовыми или семейными коллизиями».
Ошибочны взгляды тех, кто видит в романтизме Горького отступление от жизненной правды, как и тех, кто считает, что вообще все горьковские произведения равно реалистичны, кто, сталкивая лбами реализм и романтику, не хочет замечать последнюю в книгах Горького зрелой поры. Схоластически толкуем мы зачастую воздействие Горького на историко-литературный процесс, на творчество отдельных художников, наконец, на развитие национальных литератур, зарубежного искусства…
Вот какой большой и серьезный счет предъявляет горьковедению В. Щербина. Вот на какие ошибки и упущения по многим и многим вопросам с необходимой резкостью и прямотой указывает он. Но что внес сам автор своей статьей в нерешенные вопросы? К сожалению, если и внес, то меньше, чем можно было ожидать. Если оппоненты его стремятся построить свои умозаключения на горьковских текстах, то достаточно ли для их опровержения звучащих Несколько общо, кажущихся априорными фраз, одних формул? Гораздо убедительней выглядела бы позиция В. Щербины, обопрись его статья на развернутый идейно-художественный анализ конкретных произведений Горького!
И вот тут-то мне приходится еще раз повторить свой совет читать «Актуальные проблемы» вместе с другой книгой В. Щербины – «Эпоха и человек». Многое недостающее читатель найдет там в очерках о «Климе Самгине» («История и личность»), об А. Н. Толстом, Сергееве-Ценском, Маяковском, Шолохове. Слово литературоведа, его общетеоретические посылки, проецируемые на те или иные произведения видных художников, приобретают во втором сборнике обостренную действенность: это уже не только разговор о деле современной критики, но и самое дело.
Детально прослеживает В. Щербина, каким образом книгой о Климе Самгине, где развитие лучших классических традиций служит творческому воплощению принципов социалистического реализма, Горький развенчивает антипатриотический индивидуализм; на каких путях достигает он историзма в изображении характеров и явлений, социальной и психологической типизации героев, отчетливости собственной авторской позиции; как предметно решается им проблема личности и народа – движущей силы истории, проблема формирования нового социалистического сознания.
Понятней теперь становится и та настойчивость, с какой критик в первой своей статье о Горьком старался подчеркнуть связь задач горьковедения с нуждами сегодняшней литературы: ведь творчество Горького служит дальнейшему развитию социалистической культуры, упрочению живых принципов социалистического реализма, освобождающегося ныне от «заноз» периода культа личности. Опыт Горького в прах сокрушает вымыслы об иллюстративной, субъективистской, агероичной сущности нашего искусства.
Размышления о творчестве Маяковского словно специально обращены к иным сегодняшним апологетам модернистского искусства.
Полемическая заостренность, отмечающая статьи из первого сборника, характерна и для литературно-критических очерков В. Щербины из книги «Эпоха и человек». В работе о Сергееве-Ценском он решительно выступает против изображения творческого пути этого художника «в розово-юбилейных красках»: «Идейно-художественное развитие писателя происходило в острых противоречиях, в сложном взаимодействии различных тенденций». Весь очерк «Судьба народная – судьба человеческая» представляет собой, по сути дела, развернутый ответ тем, кто стремится отрицать утверждающее начало в «Тихом Доне» (к примеру, концепция американца Р. Матьюсона, считающего, что шолоховская эпопея своим якобы трагическим освещением действительности противостоит всем принципам советской литературы), тем, кто узко толкует роман как произведение «областническое», «казачье этнографическое». Приводя примеры из «Литературной газеты» и газеты «Литература и жизнь», автор указывает, что и в последние годы иногда воскрешаются старые взгляды на Шолохова как писателя, ограниченного областной тематикой.
Теперь в очерках В. Щербина не довольствуется одними только упреками в адрес оппонентов или общими соображениями. Показателен в этом смысле его спор с французским литературоведом Г. Верре по поводу взаимоотношений А. Толстого и Горького в 20-х годах: для доказательства духовной близости двух замечательных художников В. Щербина привлекает ряд документов, свидетельств писателей, вчитывается в художественные произведения. Кстати сказать, подобные страницы в исследовании В. Щербины вообще оставляют свежее впечатление: приводя новые, малоизвестные примеры из зарубежной практики, критик ведет наступательный, открытый бой с ревизионистами, фальсификаторами от литературоведения.
Жаль, конечно, что в герои своих очерков В. Щербина не взял ни одного, кроме М. Шолохова, ныне здравствующего и активно действующего советского писателя, что в своем конкретном рассмотрении тех или иных произведений он не пошел дальше (в смысле хронологии) «Тихого Дона». Будь так, исследование его могло бы претендовать на несравненно большую актуальность и, я бы сказал, большую популярность.
Не надо нам делать вида, что забота о популярности литературоведческих работ, о привлечении к ним всеобщего читательского интереса для ученых дело второе, а то и совсем необязательное. Ведь вот стоит только появиться книге критика, которая берет за живое да написана к тому же броско и самобытно, как все рецензии непременно, с жаром укажут на это обстоятельство: «Работу читаешь, как увлекательный роман»…»Книга эмоциональна»… «Ярко выражена творческая индивидуальность критика». В противных же случаях рецензенту – во имя хорошего тона – о стиле и языке литературоведа положено просто промолчать, сделать вид, что такого вопроса просто не возникало. Тяжеловесность, сугубая «академичность» языка в литературоведческих работах считается явлением куда более закономерным и понятным, чем эта «увлекательность», «живость», «доходчивость»…
Соблюдая «хороший тон», скажу здесь только об одном: язык статей В. Щербины мог бы быть более выразительным, более, говоря его же словами, «сжатым и энергичным».
Разве автор любой литературоведческой книги, поднимая важные проблемы искусства, не мечтает о том, чтобы его книга удостоилась настоящей популярности, получила хождение в широких и разных читательских кругах?