Счастье – это поэзия, это работа. Публикация В. Бахтина

Однажды, было это, по-видимому, в конце 1963 года, Александр Андреевич Прокофьев, вернувшись из Москвы, рассказал мне, что его просил о встрече корреспондент какой-то зарубежной газеты; встреча состоялась. А в следующую свою московскую поездку он привез стенограмму этой беседы.

Мы тут же вместе ее вычитали. Машинописный (второй) экземпляр с моими и его пометками Александр Андреевич передал мне на сохранение, как передавал и многие другие подобные материалы и письма.

Ничего не знаю о судьбе первого экземпляра стенограммы. Могу лишь сказать, что у нас в стране она не печаталась.

Между тем предлагаемый вниманию читателя текст весьма примечателен. В нем – штрихи биографии поэта, любопытные высказывания о его учителях, суждения о русской и зарубежной музыке, живописи, которых не встретишь ни в одной автобиографии Прокофьева.

«Детство и юность я провел в рыбацкой деревне на Ладоге, в ста километрах от Ленинграда. Это такое озеро, как море, большое-большое. У нас была семья из десяти человек. Мне не было восьми лет, как я пошел в школу. Помню, в третьем классе наш учитель что-то читал нам и тут же предложил:

– Кто попробует сам написать?

Я, совершенно не думая, что смогу написать, набросал свое первое стихотворение о весне:

Вот и дождики пошли,

Лед размыли, отнесли,

А пришла к нам весна,

Снег пушистый унесла.

В этот первый свой стих я вложил все свое вдохновение. Стихотворение одобрил учитель и мои сверстники. Мне были приятны их похвалы.

Потом я поступил в учительскую семинарию, но не доучился. Началась империалистическая война 1914 года, пришлось возвращаться домой, хозяйствовать вместо отца, которого призвали в армию. Я косил, пахал, вязал сети, выезжал на рыбную ловлю в бурное озеро.

Профессионально я начал писать в 1927 году, когда написал шесть песен о Ладоге. Они были опубликованы в «Комсомольской правде». С детства очень люблю песню. Ладога – очень красивая, о ней много песен сложено. И я почувствовал вдруг, понял, что это и есть то, чего искал, а оно лежало у меня на сердце. Поэтическую учебу я начал осиливать только в тридцатые годы, когда демобилизовался.

Так сложилась моя жизнь, что я был красноармейцем на гражданской войне, корреспондентом армейской газеты в войне с белофиннами, а в годы Великой Отечественной войны – корреспондентом политуправления фронта. Я многое испытал. Многое видел. Все это надо для настоящих стихов. Только пройдя через горе, печаль, познаешь, что такое жизнь.

Моя родная деревня стала историческим местом во время обороны Ленинграда. После войны мало что осталось от нее. Сейчас там поставлен обелиск, а на нем высечены мои слова на камне. В годы Великой Отечественной войны Ладога служила «Дорогой жизни». Шоферы проезжали через это озеро в осажденный Ленинград в невероятно тяжелых условиях – под бомбежкой, под обстрелом.

Семья моя прожила всю блокаду в Ленинграде. Наверное, многие знают, как ленинградцы боролись. Жена была начальником противовоздушной охраны своего дома и по первой же тревоге поднималась на крышу. А жить нам немцы не давали. Они стреляли и бомбили днем и ночью. Жизненные условия моей семьи ничем не отличались от других в осажденном Ленинграде. Мои домашние перенесли холод и голод и жарили одуванчики на олифе. У нас на Марсовом поле все деревья были общипаны – листья ели. Ленинградцы привыкли к бомбежкам, холоду. Они сжигали мебель, разбирали деревянные дома. К концу войны в городе почти не осталось ни дров, ни мебели. И тем не менее они не боялись холода.