Рассказу нужен характер

Я хотел говорить о рассказе, но начну не с рассказа, а с очерка Н. Осина «Мера стойкости» (1968, N 5). В основе очерка – подлинные, тщательно собранные писателем факты о детстве и юности Виктора Третьякевича, о его участии в делах «Молодой гвардии», его героической гибели, о том, как имя героя было оклеветано врагами и как спустя много лет справедливость все же восторжествовала. Н. Осинин не первый, кто восстанавливает доброе имя Виктора Третьякевича. Но он идет дальше: он пытается раскрыть психологическую основу подвига, как бы вживаясь в характер своего героя.

Очерк Н. Осинина внутренне полемичен, накален страстью борьбы за человека, утверждает веру в него. Полемика начинается со ссылки на статью К. Икрамова, который в конце 1966 года на страницах журнала «Наука и религия» оправдывал отречение Галилея следующими доводами: «Есть такие способы принуждения, такие пытки, которые любого человека могут заставить говорить все, что нужно палачам. Теперь это научно доказано». «Если поверить приведенным выше словам, – спорит с К. Икрамовым Н. Осинин, – значит,’ нелепо было создавать подпольные организации в тылу врага – они обречены на провал. Угодил в лапы фашистов – выдавай: нет смысла молчать и сопротивляться, если «научно доказано», что все равно не выдержишь – выдашь. Да и какую цену имела бы дружба, вера в товарища, если в роковую минуту «любой человек» предаст? Это же прямое оправдание палачей (откажись они убивать – самих начнут мучить и заставят), и оправдание для действительно совершивших предательство.

В то же время – это клевета на честных и стойких людей, замученных в застенках гестапо, но не выдавших тайны врагу».

Где же ищет автор гарантию своей веры в человека? Он ищет ее в характере, в том идейном, нравственном, психологическом складе личности, какой уже начинает вырисовываться в детские годы и укрепляется, закаляется в юности. Виктор Третьякевич, который подростком рискнул, не задумываясь, жизнью, чтобы спасти ребенка, Виктор, каким он нарисован автором очерка по воспоминаниям людей, знавших его с ранних лет, не мог стать предателем. Более того, характер, как бы реконструированный писателем, зажил в очерке подлинной, уже словно бы независимой от автора жизнью, и мы увидели, нет, не увидели, а пережили, передумали, прочувствовали все то, что пережил, перечувствовал, передумал Виктор Третьякевич в фашистском застенке. Мы словно бы сами, шаг за шагом, прошли через нестерпимые муки пыток, сломивших, искалечивших, убивших его тело, но не сломивших духа, человеческого и гражданского достоинства.

В очерке Н. Осинина не писатель спорит с клеветниками – сама жизнь правдой человеческого характера отрицает наветы и клевету. И с другой стороны, биография героя опровергает якобы научные доказательства, подгоняющие жизнь под однобокую и убогую схему.

И вот, мне думается, говоря о рассказе, этой малой и едва ли не самой мобильной форме прозы, главное, что мы обязаны иметь в виду, из чего исходить в оценке, от чего отталкиваться, – это живой человеческий характер. Когда-то Алексей Толстой сказал (у него есть даже специальная статья «Что такое маленький рассказ»), что рассказу нужен сюжет. Нужен – это верно, но обязателен ли? Разве мало рассказов вроде бы бессюжетных, которые, однако, сохраняют все признаки этого жанра? С другой стороны, в тех же «Сибирских огнях» встречаются вещи, где сюжет имеется, а рассказа нет, ибо нет характеров. Один такой псевдорассказ уже назвал В. Ковский, это «Доброе дело» Б.