Пушкин и другие

Литературный анекдот в двух частях

С глубоким поклоном и поклонением

Стелле Ильиничне Абрамович,

Петру Ивановичу Бартеневу,

Вадиму Эразмовичу Вацуро,

Сергею Яковлевичу Гессену

и Льву Борисовичу Модзалевскому

 

Часть первая

И ТУТ ПУШКИН СКАЗАЛ

1. Вместо пролога

Иван Иванович Дмитриев, поэт и министр юстиции, будучи уже на покое, обратил внимание на бытовой оксюморон – противоречивое, остроумно-глупое сочетание.

– Ничего, – говорит, – нету диковиннее такого, казалось бы, привычного термина – Московский Английский Клуб!

Случившийся поблизости Пушкин, смеясь, объявил, что есть титулы куда как оксюморонней.

– Какие же? – спросил Дмитриев.

И тут Пушкин сказал:

– Императорское Человеколюбивое Общество.

2. В рифму

Тот же Иван Иванович Дмитриев, поэт и конопатый вельможа, восхитился маленьким Пушкиным:

– Ты прямо настоящий арабчик!

Но мальчик вовсе не оробел:

– Хотя арабчик, да не рябчик!

 

3. Брат и сестра

Старуха, бывшая дворовая (помощница няньки), вспоминает:

Раз Ольга Сергеевна нашалила, а прощенья просить не хочет. Нравная очень. Лучше, кричит, повешусь, а прощенья просить не стану!

И мальчонок наш, Александр Сергеевич, что удумал? Отыскал гвоздик да и тюк-тюк – в стенку.

– Что же вы, сударь, делаете?

– Да вот, – говорит, – сестрица повеситься желают. Я гвоздик-то и приготовил.

4. Недоросток

Софья Федоровна Тимирязева была полновесная генеральша, в прямом смысле – кавалерственная дама: 2 аршина 8 с половиной вершков (180 сантиметров).

– Ах, Софья Федоровна! – горевал Пушкин. – Как погляжу на вас, так мне и чудится, что судьба меня, точно лавочник, обмерила!

5. Критические дни

Ставши камер-юнкером, Пушкин нередко пренебрегал своими придворными обязанностями. Граф Литта, обер- церемониймейстер, сделал поэту замечание:

– На все есть правила, любезный друг. А вы пропустили тезоименитство… Да суть-то как раз в регулярности.

– Извините, граф, – сказал Пушкин, – я полагал, что регулы бывают только у фрейлин.

6. На чужом языке

Некто осведомился у Пушкина, умна ли та барыня, с которой он только что беседовал.

– Бог весть, – обронил поэт, – ведь мы говорили по-французски.

7. Спрашивай – отвечаем

– Отчего, Александр Сергеевич, философия бунтует?

– Оттого, сударыня, что народ смирно сидит.

8. Труперда и Толпега

А еще Фефела – толстая неповоротливая баба. Бестолковая, грубая, неотесанная. Вроде кичливых аристократок, что причисляют себя к высшему кругу, а потолкуй с ней по-свойски – тотчас все и откроется.

Великосветских Фефел подразделял Пушкин на два сорта: первый – княжна Труперда, самый первый – графиня Толпега.

 

9. Синонимический ряд

Свинья, хрюшка, чушка, хавронья… Последнее – искаженное имя Феврония.

Молодой Пушкин произвел его в мужской род и направил в университетского профессора Михаила Трофимовича Каченовского;

Хаврониос! Ругатель закоснелый…

Когда Михаил Трофимович укорял некоего заезжего импровизатора, что не справляется-де с местным сюжетом, Пушкин сказал:

– Не в коня корм! И я спасовал бы, дай мне одноименную тему – Михаила Трофимыч. Но предложите сию мысль Крылову -тотчас получите басню… «Свинья».

10. Детям до шестнадцати

Дело происходит в Санкт-Петербурге, в Летнем саду, майским воскресным днем 1827 года… и Пушкин берет под руку Бориса Михайловича Федорова, которым серьезные люди пренебрегают. Грибоедов, например, отказался при нем читать свою комедию. Ведь Борька Федоров – комическая фигура, издатель «Новой Детской Библиотеки».

Но Пушкин еще холостой, бесприютный, свободный. Полгода, как из Михайловского. Едва ли не первый день в северной столице. Гуляка праздный и малость навеселе.

– Помилуйте, – говорит, – господин Федоров, будьте великодушны! Не присылайте мне ваш журнал… У меня и детей-то нет – все, извините, выблядки…

11. Консультант

Денис Васильевич Давыдов написал статью о партизанских действиях и маневрах. Ее отправили на отзыв почтенному сенатору, члену Военно-цензурного комитета.

– Это все равно, – сказал Пушкин, – что послать князя Потемкина к евнухам… учиться обхождению с женщинами.

12. Хорошо забытое старое

Нынешние девицы изобрели, им кажется, новый способ кокетства:

– Ой, мальчики, я пойду попЫсаю! – Непременно и обязательно через Ы.

Так Пушкин (только без Ы) умолял Веру Федоровну Вяземскую:

– Княгиня, позвольте уйти на суденышко…

13. С натуры

Оказавшись в Москве, спрашивал Пушкин про однокашника Яковлева (лицейская кличка Пояс), – что, дескать, он нынче изображает?

– Петербургское наводнение.

– И как?

– Довольно похоже.

Поэт весьма забавлялся этим ответом и впоследствии, в «Медном всаднике», одушевил стихию: Нева металась, как больной… и вдруг, как зверь остервенись… Злые волны, как воры, лезут в окна… Они же, волны, – злодеи, разбойники, грабители…

Значит, и впрямь Михаил Лукьянович Яковлев был замечательный мимист и художник.

14. Не продается вдохновенье

– Да у меня целый сундук сочинений! – расхвастался Пушкин. – А не печатаю затем, что спросу нет. Один охаял, другой цену спустил, вот я и прикрыл лавочку, припрятал в лабаз. Мы ведь купцы, наше дело – коммерция.

15. Что почем

Пушкин не соглашался с пословицей, что истина выше Платона…

– Нет, – мотал курчавою головой, – нет! Приязнь и дружество создал Бог, а литературу и критиков мы сами выдумали. Истин много, а друг один.

16. Два Пимена

Пушкин приехал к новобрачному Нащокину, а жены-то и нет.

– Где, – спрашивает, – Вера Александровна?

– К обедне пошла.

– Куда?

– К Пимену!

– Ты что, жену к Пимену отпускаешь? Да еще одну!

– Так я – к Старому Пимену, в переулок.

– Ну, одолжил! – сказал Пушкин. – Я было думал – к Молодому, на Селезневку…

17. Table-talks, или Застольная беседа

Участвуют:

Александр Сергеевич Пушкин – Друг Нащокина,

Павел Воинович Нащокин – Друг Пушкина,

а также

Бессловесный молодой человек.

Нащокин. Рассуди нас, батюшка Александр Сергеевич! Я к тебе с жалобой на сего юношу. Во-первых, вчера сбрил усы. Во-вторых, влюбился в актрису. А в-третьих, сочинил стихи и не желает прочесть.

Пушкин. Усы – его собственность. Любовь к актрисам – с кем не бывало. Насчет же стихов – на колени, юный грешник!