№8, 1968/Мастерство писателя

Процесс созидания

Изучение творческого процесса, проникновение в лабораторию, в мастерскую художника – одна из сложнейших научных задач. Решить ее умозрительно, не опираясь на то, что говорят и пишут о процессе созидания художественного произведения сами писатели, невозможно. Лекции и беседы художников, их интервью, письма, ответы на анкеты, содержащие размышления над проблемами искусства, оценки тех или иных произведений, советы товарищам по перу, рассказы о своем творческом опыте – все это служит для критиков и литературоведов весьма ценным источником.

«Вопросы литературы» уже опубликовали немало такого рода материалов, принадлежащих и классикам, и современным художникам. Судя по отзывам читателей, интерес у них вызывают материалы самых разных видов и жанров (если применимо в данном случае это слово). Продолжая эти публикации, мы печатаем фрагменты из бесед Виктора Розова с молодыми драматургами на семинарских занятиях в Литературном институте имени А. М. Горького.

Записи бесед В. Розова взяты из книги «Часы раздумий», составленной А. Чечетиным. Книга готовится к выпуску в издательстве «Советская Россия».

Жизнь человека – это драматическая форма существования. Человек на земле живет трудно. И мне думается, что загружать психику человека еще большими трудностями, чем это дает сама жизнь, – жестоко.

Когда есть катарсис (очищение) – легче становится дышать. Хотя катарсис ярче всего выражается в трагедии. У Достоевского, например, есть катарсис. Достоевский не был бы художником, если бы у него не было пусть его личного, но все же некоего бога озарения, которое и освещало мрак жизни. Но когда автор позволяет себе писать только мрак жизни, то… произведение его не становится фактом искусства, несмотря на то, что описываемое им – правда.

Произведение не становится фактом искусства именно оттого, что в нем нет катарсиса – очищения, озарения.

Итак, если есть смысл жизни и мы берем это зерном искусства, то мы уже не можем писать, как Кафка или Ионеско.

В жизни очень много мрачного и грязного, но искусство призвано озарять жизнь. Так ищите же это солнце! И вы будете все время говорить что-то доброе, что-то высокое, что-то очищающее.

Как бы это нам вести людей по солнечной дороге, а не по теневой ее стороне.

Мы должны приподымать человека, но не сгибать его. Разумеется, мы должны это делать не при помощи деклараций, но через свое отношение к героям. Посмотрев пьесу, человек должен стать счастливее. Это очень важно. Настоящее искусство делает чудеса. Оно лечит даже физические недуги.

Смысл искусства, мне думается, состоит в том, чтобы показывать гармонию мира, особенно тогда, когда эта гармония в душе человека или целого общества нарушена. Пробуждая это ощущение гармонии мира, автор тем самым дает читателю, зрителю веру в жизнь. Ибо ощущение гармонии мира – это уже вера в смысл жизни, даже если он и не определен словами.

Представьте себе пару, мужа и жену, усталых, пришедших домой после трудного рабочего дня, почему-либо особо трудного. Они устали, идти в театр им не хочется, но билеты у них куплены. Допустим даже, что муж бранит жену за то, что она купила билеты. По дороге в театр они мрачные и разъединенные.

Если спектакль был явлением искусства, то, несмотря на то, что усталая пара просидела три, три с половиной часа в закрытом помещении, их усталость как рукой сняло, и домой они возвращаются полные откуда-то вдруг взявшихся сил и непременно желающие сделать друг другу что-нибудь хорошее.

Другой вариант. Счастливые молодожены идут на спектакль. Все вокруг, на всем белом свете для них замечательно. Но спектакль не был явлением искусства, скорее это было антиискусство. И, возвращаясь с такого представления, наши молодожены идут вялые, опущенные, охладевшие друг к другу, и мир уже не кажется им таким прекрасным.

Писать вас никто не научит. По крайней мере я этого делать не собираюсь. Научить можно только ремеслу.

Но если в вас, кроме тяги к писанию, есть еще и некий природой данный творческий нерв, то наши семинарские встречи будут как-то способствовать его активизации, побуждать этот нерв к деятельности, по возможности приближать вас к тому процессу, который чаще всего определяется очень ответственным словом творческий. Даже Тургенев считал непозволительной дерзостью называть свою работу этим высоким словом, говоря: «Кто осмелится сказать не в шутку, что он – творец?!»

Но раз уж слово сказано, то пусть дело наше называется – творческий процесс.

Что это такое – процесс творчества? К этой области человеческой деятельности наука, к сожалению, еще почти не прикасалась.

Творческий процесс предельно субъективен. Я рассматриваю каждую творческую единицу как отдельную фабрику. Творческих единиц много, и каждая единица – отдельное производство и выпускает отдельную, никогда не виданную продукцию. И у каждой единицы своя технология производства.

Творческому процессу, как правило, предшествует творческое беспокойство и рабочий момент. Творческое беспокойство – это желание высказаться. А чтобы это желание возникло, нужно сначала «забеременеть» пьесой. Очевидно, это больше всего связано с вашим жизненным опытом, с вашими личными впечатлениями.

Если это с вами произошло и вы ощущаете какое-то беспокойство: днем и ночью вы чувствуете, что не делаете чего-то самого главного для вас, самого важного, – значит, вы «больны», значит, вам нельзя не писать. Это у всех происходит по-разному. Лично я десять месяцев обдумываю и два-три месяца пишу. Скороспелое литературное произведение, не прошедшее через какие-то необходимые стадии созревания – обдумывания, всегда вызывает подозрение, это всегда чувствуется по самой вещи. И прав Гейне, говоря, что порядочная женщина не рожает раньше девяти месяцев после брака.

Напрягать до предела мышление в процессе творческого беспокойства, в процессе творческого обдумывания нужно, но спешить писать – ни в коем случае.

Творческое беспокойство – процесс, протекающий как-то подспудно, параллельно с повседневной жизнью. В это время я еще читаю книги, провожу занятия, хожу, езжу, занимаюсь чем-либо не связанным с драматургией, и где-то, порой незаметно для меня самого, наступает рабочий момент. И тут все что я ни делаю – все на пьесу. Вот тут-то и надо собирать к пьесе материал, читать необходимую литературу и т. д. Если все, что вы читаете, все, с кем вы встречаетесь, все, что вы ищете, работает на вашу пьесу, нужно не зевать, садиться работать! Пришла пора!

Я не советую вам специально изучать натуру, материал и пр. до наступления рабочего момента. Лично я никогда этого не делаю. Посеете на сухую почву – чахло будет.

Есть люди, которые говорят: хочу писать о колхозниках Кубани или о строителях Братской ГЭС. Я в это не верю. Считаю, что ехать или идти к какому-либо человеку надо только тогда, когда ты знаешь точно, зачем едешь, зачем тебе это нужно, когда пьеса у тебя созрела, что называется «в зерне».

Если нет рабочего состояния, рабочего момента, надо просто жить и ждать.

Конечно, чтобы быстрее включиться в рабочее состояние, вы должны его подманивать. Не ждите, лежа на печке, никогда не равняйте себя с гениями, но и не заставляйте себя насильно писать: это тоже плохо. Если вы творческий работник, из вашей жизни рано или поздно должно родиться то, о чем вы сможете и должны будете написать.

Цитировать

Розов, В. Процесс созидания / В. Розов // Вопросы литературы. - 1968 - №8. - C. 88-98
Копировать