№3, 2014/Филология в лицах

Происхождение Мастера

Как Михаил Афанасьевич беседовал с Яковом Эммануиловичем

«В апрельскую пасхальную ночь, в годы Нэпа, из Психейного дома таинственно исчез один из самых загадочных психейно-больных, записанных в домовой книге под именем Исус»…

Не удивляйтесь, это не отрывок из ранней версии «Мастера и Маргариты». Этими словами начинается «Сожженный роман» — поэма в прозе, написанная современником М. Булгакова — Я. Голосовкером. Поэма короткая: в изданной в 1998 году книге «Засекреченный секрет» она занимает всего 50 страниц. Меж тем «Сожженный роман» — это, видимо, все, что осталось от романа-поэмы «Запись неистребимая», все, что несчастный автор сумел сохранить и восстановить. В автобиографическом очерке 1940 года «Миф моей жизни» Голосовкер назвал «Запись неистребимую» одной из трех фаз «мифотемы» собственной жизни, то есть одним из главных своих произведений — вместе с мистерией-трилогией «Великий романтик» и философским трактатом «Имагинативный Абсолют». «Имагинативный Абсолют» был издан в 2010-м вместе с другими работами Голосовкера, в 2012-м издан вновь.

Другим сочинениям не так повезло. Рукописи Голосовкера дважды гибли в огне. Первый раз — в 1937 году: незадолго до собственной смерти их сжег художник М. Берингов, которому Голосовкер отдал их на сохранение в 1936-м (тогда же Голосовкер был арестован и пробыл в лагере под Воркутой три года; возможно, именно Берингов стал прототипом инфернального художника, сжигающего рукопись Орама / Исуса в «Сожженном романе»). Второй раз пожар уничтожил библиотеку и сочинения Голосовкера в 1943 году. Впрочем, один экземпляр рукописи Яков Эммануилович успел передать двоюродному брату в Париж, так что есть, пусть и крошечный, шанс, что рано или поздно рукопись удастся отыскать.

С момента публикации «Сожженного романа» на страницах журнала «Дружба народов» в 1991 году специалистов мучает загадка: не палимпсест ли перед ними? — так удивительно похожа повесть на роман М. Булгакова, похожа с точностью до строк, до описаний событий. А. Граф указывал, что появление Исуса перед Орамом в палате-келье напоминает первое появление Коровьева-Фагота — «престранного гражданина», «соткавшегося из воздуха», в романе Булгакова, но еще более оно похоже на появление Мастера перед Иваном Бездомным. Ограничимся только этим совпадением, хотя примеры можно множить и множить. Так что же перед нами?

В сущности, возможны два ответа: да, это палимпсест, или нет — не палимпсест, точнее, не совсем палимпсест. Возможен еще и третий вариант ответа — и у романа Булгакова, и у поэмы Голосовкера есть некий неизвестный нам прообраз, но вариант этот настолько фантастичен, что говорить о нем всерьез сложно. Можно, конечно, указать произведения, так или иначе повлиявшие и на «Мастера и Маргариту», и на «Сожженный роман». И все же сходство между романом и поэмой будет гораздо большим, чем между этими произведениями и их предшественниками.

В защиту версии палимпсеста высказалась несколько лет назад тогда еще студентка Л. Кригер в статье с неуклюжим названием «Однажды весною. Романы М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и Я. Э. Голосовкера «Сожженный роман»». По ее мнению, скорее именно Булгаков воспользовался замыслами Голосовкера, а не наоборот. И с Кригер можно было бы согласиться. Уже упомянутый А. Граф отмечает, что Мастер, которого можно соотнести с Исусом / Орамом, появляется как самостоятельный персонаж только во второй редакции романа Булгакова, к работе над которой писатель приступает в 1931 либо в 1932 году. К этому времени, если верить свидетельству Голосовкера, оставленному в «Мифе моей жизни», «Запись неистребимая» уже несколько лет как закончена. Голосовкер пишет, что создал роман-поэму в 1925-1928 годах. «Миф моей жизни» датирован 1940 годом, когда и до издания «Сожженного романа», и до издания «Мастера и Маргариты» оставались еще десятилетия; никакой потребности «удревнить» собственную рукопись, чтобы обойти «конкурента», у Голосовкера не было, и не доверять ему нет оснований.

Можно найти и другие косвенные доказательства того, что линия заимствования шла от Голосовкера к Булгакову, а не наоборот. М. Чудакова писала, что пес из первой редакции романа Булгаков «будто забежал» на страницы к Голосовкеру, но гораздо вероятней обратное. Пес этот, согласно реконструкции Чудаковой, выглядел и действовал вот так: «Пудель <…> дернулся, вильнул хвостом, длинным, как змея». Здесь важно не то, что пес — пудель: у Голосовкера как раз собака имеет совершенно неопределенную породу. Пудель же, с одной стороны, — дань личной мифологии Булгакова (он ведь называл себя единственным литературным волком среди литературных пуделей!), с другой стороны — отсылка к «Фаусту» Гете: именно в образе пуделя первый раз Фаусту предстает Мефистофель. Живой пудель появлялся в ранней редакции романа Булгакова, но и в последней версии «Мастера и Маргариты» черный пудель, точнее изображение черного пуделя, возникает неоднократно. Трость Воланда украшает голова пуделя, во время сатанинского бала на груди Маргариты на золотой цепи также висит изображение пуделя, а нога ее стоит на подушке с вышитым золотым пуделем, которую, для обозначения истинного цвета животного, подкладывает кто-то чернокожий.

В пуделе вроде бы нет ничего удивительного, однако хвост у этого пуделя все-таки «длинный, как змея». В мировой мифологии есть собака, которую принято изображать с хвостом-змеей, — это Цербер, охраняющий вход в царство Аида. Что ж, среди демонических персонажей Булгакова появляется Цербер — ничего невероятного, и все же именно Голосовкер был профессиональным филологом-антиковедом, всю жизнь зарабатывавшим на хлеб переводами поэтов Древней Греции и Рима! Логичнее предположить, что античное чудовище появилось первоначально именно в его книге. Впрочем, в дошедшем до нас «Сожженном романе» пес по кличке Друг уже никакой не цербер, но несколько намеков на его адское происхождение Голосовкер оставил. Красноречивее всего цитата из дантовского «Ада» — «оставь надежду навсегда», подтверждающая, по словам Юрода, что Друг, несомненно, «понимал Данта». Скорее всего, пес Друг изначально, на страницах «Записи неистребимой», имел какие-то церберовские черты, а уже оттуда перекочевал в роман Булгакова, превратившись в конце концов в преданного Пилату Банго. Важно и то, что адский пес появлялся и у Булгакова в «больничной» обстановке. Для Голосовкера, как уже сказано Юродом, — некое подобие ада… К тому же цербероподобный пес — не единственный персонаж античной мифологии, появлявшийся в ранних редакциях романа М. Булгакова. В одном из вариантов Воланд говорит будущему Берлиозу, предупреждая о скорой гибели: «Дочь ночи Мойра допряла свою нить».

Итак, Булгаков был знаком с романом Голосовкера? Теория хороша, однако она разбивается об один-единственный вопрос: где, как и когда Булгаков познакомился с произведением Голосовкера? Предположение Л. Кригер, что он мог случайно натолкнуться на рукопись в каком-то издательстве или у знакомых, более чем наивно. Конечно, и Голосовкер, и Булгаков провели почти всю жизнь почти бок о бок: оба они родились в Киеве, оба учились в киевском университете в одни и те же годы, оба позже перебрались в Москву, один был врачом, другой — сыном известного врача. И все же этого недостаточно, чтобы с уверенностью сказать, что Булгаков случайно мог познакомиться с рукописями вовсе не близкого ему человека. Известно всего два экземпляра рукописи Голосовкера — один, как уже сказано, отправился в Париж (где Булгаков не бывал), второй до передачи Берингову и ареста находился при Голосовкере. Нет никаких сведений о том, что тот пытался опубликовать рукопись в начале 1930-х. Получить же доступ к рукописи без ведома автора было невозможно. Из воспоминаний знавшего Голосовкера К.

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №3, 2014

Цитировать

Угольников, Ю.А. Происхождение Мастера / Ю.А. Угольников // Вопросы литературы. - 2014 - №3. - C. 78-90
Копировать