Прием ненадежного нарратора как ключ к жанровым лабиринтам «Пиранези»

Посвящается моему преждевременно ушедшему
другу Денису Половцеву, исследователю творчества
М. Э. Форстера.

Протагониста одноименного романа Сюзанны Кларк зовут Пиранези, как знаменитого итальянского архитектора и мастера сложных архитектурных пейзажей, потому что герой живет в лабиринтах огромного дома и в лабиринтах собственной памяти — ни как он тут оказался, ни кто он, собственно, такой, герой не помнит. Даже как зовут не помнит — имя Пиранези герою дает Валентайн Кеттерли — персонаж, периодически появляющийся в центральном зале на пару часов, выслушивающий рассказ Пиранези о прожитой неделе и планы на будущую и снова исчезающий неизвестно куда. В свою очередь, и Пиранези зовет Валентайна просто — Другой, потому что больше никого и никогда не встречает. До определенного времени.

И хронотоп романа, и сам герой необычны и сложно определяемы. Одетый в лохмотья, Пиранези прячется от приливов в бесконечных залах с огромными статуями, разговаривает с мертвыми, ведет многотомный дневник и много размышляет. Вместе с Пиранези мы пытаемся разгадать тайну этого места и самого героя, соотнести его с понятной нам системой координат, но от этих раcсуждений все кажется еще запутаннее. Зыбкое, онтологически не укорененное, ненадежное повествование Пиранези не может быть точкой опоры, и нам остается полагаться лишь на собственные выводы, сопоставляя происходящее со своим культурным и читательским опытом, чем и пользуется Сюзанна Кларк, заманивая нас в переходы античных вестибюлей и лабиринты жанровых ожиданий.

Начинается путешествие по жанровым лабиринтам от биб­лейского мифа. Первое, что предъявляется читателю, — место, лишенное (по крайней мере, вначале) каких бы то ни было деталей. События развиваются по библейскому сюжету («Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою <…> И был вечер, и было утро — день один <…> Да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды <…> Да будут светила на тверди небесной <…> и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле» (Быт. 1:2–22)). Библейское прочтение первично не только хронологически, но и онтологически. Протагонист представляется нам Адамом (ввиду уникальности персонажа мы не обращаем особого внимания на имя Пиранези, весьма, впрочем, уместное в архитектурном топосе, и на его чуждость, указанную героем). Время также течет по-библейски неспешно и циклично: «Когда в Третьем северном Зале взошла Луна, я отправился в Девятый Вестибюль наблюдать слияние трех Приливов. Оно бывает лишь раз в восемь лет»¹.

Удачно вписывается в библейский миф эмфазис важности написанного с заглавной буквы, когда нарицательным существительным контекстуально приписывается особый высокий смысл (Свобода, Добро, Человек, Учитель), поскольку с прописной буквы рекомендуется писать и слова, обозначающие важнейшие для христианской традиции понятия (Слово, Небо, Крест). В «Пиранези» с заглавной буквы написаны названия частей здания и статуй, слова, обозначающие абстрактные понятия: Проем, Стены, Размер Статуй, Красота и т. п. Слова выбраны достаточно произвольно, чтобы сконцентрироваться на определенной группе, но в достаточном количестве, чтобы формировать возвышенный стиль: «Ты Возлюбленное дитя Дома. Утешься этим».

Отдельные фразы — такие как «Красота Дома беспредельна; Милость его безгранична» (перевод наш. — Н. З.) — прямо цитируют Библию, например очень подходящий для объяснения взаимоотношений Дома и его обитателя псалом 146 «Хвала великому Богу за заботу о смиренных людях».

В религиозном измерении заглавные буквы также облечены особым смыслом. Вспомним, что и названия культовых книг пишутся с прописной буквы (Библия, Писание, Псалтырь, Тора и т. д.), и здесь впервые можно обратить внимание на тождественность литературы и архитектуры в повествовании С. Кларк.

Герой демонстрирует мифологическое сознание практически с самого начала: «Я обхватил руками Ноги Женщины, несущей Улей, и молился Дому о защите». Значимую роль играет стилистика, например метонимические олицетворения: «Огромная рука Воды протянулась, чтобы стянуть меня со Стены» (перевод наш. — Н. З.), мотивы гармонии и порядка (способность героя точно предсказывать затопления каждого зала, «постоянство» статуй, неизменность привычек), мотив общения с умершими, размытость границы между миром мертвых и миром живых и т. д. Античная мифология становится основным прецедентным текстом для романа Кларк, когда первоначальная библейская строгость обрастает достаточным количеством деталей. Орнаментальность повествования создается в первую очередь за счет перечисления и описания персонажей, изображенных в статуях. И снова архитектурным формам приписывается функция текста: визуализация Пиранези определенно вызывает ассоциацию с «Метаморфозами» Овидия.

Библия, античная мифология — и хронологически логичен следующий жанровый переход: к (блумовскому) западному канону. Следя за жизнью Пиранези, мы можем поперемеренно воображать его то Робинзоном Крузо (он собирает моллюсков, делает обувь из подручных средств, укрепляет дужки очков водорослями); то мелвилловским одиночкой посреди бушующего океана — Приливы и Отливы есть самая могущественная сила, суровая, но несущая благо «истинному» герою (пусть даже прозаические рыбу и водоросли) и непостижимая для «непосвященных», например для персонажа по имени Другой или катализатора всего происходящего Лоренса Арн-Сейлса; а то и диккенсовским сиротой, обнимающим колени мраморной статуи. Аллюзии, явные и скрытые, в обилии обнаруженные критиками, сменяют друг друга, но только изменение статуса героя-рассказчика способно «переключить» жанровый регистр.

Очевидный маркер смены жанра — речевая манера героя: вся изысканность размеренного описания одиссеи Пиранези на другой конец Дома стирается переходом к викторианцу — любителю опытов и поклоннику науки:

Я начал составлять Каталог, в который я планирую вносить Местонахождение, Размер и Предмет изображения каждой Статуи, а также другие детали, представляющие интерес.

1. Перевод с английского Е. Доброхотовой-Майковой (если не указано иначе).[↩]