Портреты литовских прозаиков

Альгимантас Бучис, Литературные портреты, «Вага», Вильнюс, 1979, 375 стр. (на литовском языке).

Современная литовская проза иноязычным читателем чаще всего воспринимается в русле традиций внутреннего монолога. Однако литовские писатели рядом со сложной техникой потока сознания всегда разрабатывали и более объективные формы повествования, стремясь выразить не только внутренний мир человека, но и историческую правду жизни. Еще не стих бурный интерес к своеобразию литовского внутреннего монолога, а литературная критика уже обращает внимание читателя на необычайное богатство слова в традиционном авторском повествовании нового романа Ю. Балтушиса «Сказание о Юзе». Все чаще упоминается критикой национальное своеобразие крестьянского мироощущения в новеллах Ю. Апутиса, ирония С. Шальтяниса, символика и «раскованность» прозы братьев Пятраса и Повиласа Диргелов.

Книга литовского критика Альгимантаса Бучиса «Литературные портреты» написана с целью охватить разные стихии литовской прозы. В книге представлены активные участники сегодняшнего литературного процесса– Ю. Грушас, К. Марукас, А. Беляускас, М. Слуцкие, В. Римкявичюс, А. Поцюс, Ю. Апутис, С. Шальтянис, Пятрас и Повилас Диргелы. Тот факт, что А. Бучис создает литературные портреты своих современников, с одной стороны, облегчает его задачу, с другой– осложняет ее. Конечно, критик может избрать биографический подход, опираясь и на свои личные наблюдения над портретируемым автором. Кроме того, у него есть возможность литературной беседы с писателем. На материале такой беседы, например, воссоздается творческий облик М. Слуцкиса. Но сразу оговоримся– у палки два конца.

Так как творчество современника не является законченной системой, критику, конечно, приходится оставлять портрет «открытым» или набираться смелости и прогнозировать будущее.

Книга «Литературные портреты» привлекает нас умением автора представить читателю своеобразные черты художника, его творческую индивидуальность. Как, каким путем удается ему решить эту, столь непростую для критика, задачу? Чтобы понять это, остановимся на двух характерных примерах.

Юозас Грушас– весьма колоритная фигура литовской литературы, связывающая современный ее этап с таким отдаленным уже от нас временем, когда любовь к родному слову доказывалась помощью в тайном перевозе и распространении запрещенных царем литовских книг. Творчество Ю. Грушаса особо дорого литовскому читателю его озабоченностью за судьбу человека и судьбу народа в современном мире.

Ю. Грушас в нашем сознании в первую очередь– драматург. С его именем правомерно связывают обновление литовской драматургии и театра. Критики говорят о «театре Грушаса» и, самое главное,– единодушно отмечают драматургическое видение мира этим художником. Уже применительно к ранним новеллам Грушаса литовская критика писала о драматургической природе таланта их автора, называя их «беллетризованными драмами», указывая на напряженность конфликта героя с окружающей действительностью. Перед А. Бучисом стояла трудная задача: он создает литературный портрет Ю. Грушаса, не только не затрагивая его драматургию, но более того– руководствуясь тезисом, что именно в прозе писателя надо «искать самый прямой путь в его духовный мир». И убедительно доказывает эту свою мысль.

При характеристике своеобразной художественной системы Ю. Грушаса критик касается эстетической школы писателя, социальных и политических предпосылок его творчества. Широко комментируя влияние эстетики В. Миколайтиса-Путинаса, А. Бучис, правда, не обратил должного внимания на внутреннюю близость двух этих художников. Драматический пафос в творчестве В. Миколайтиса-Путинаса и Ю. Грушаса– органическое свойство их художественного видения мира, смысл и ценность которого В. Миколайтис-Путинас объяснял тем, что искусство, если оно настоящее, будет– независимо от того, что в нем изображено: радостное или трагическое,– действовать на человеческое сознание облагораживающе.

В ходе конкретного анализа А. Бучис не упускает из вида двух корней прозаического творчества Ю. Грушаса, уходящих глубоко в реальность и в мир сказки, мечты, поэзии. Самому писателю принадлежит мысль о том, что «соединять начало реальности с поэтическим началом» есть «самый удачный метод творчества». А. Бучис справедливо замечает, что реалистический талант писателя наиболее полно выявляется, когда автор «не ориентируется на излюбленное новеллистами анекдотическое развитие событий, хотя и описанное с бытовой и психологической тонкостью» (стр. 55). Творческая сила Ю. Грушаса, по словам критика, ярче всего ощущается там, где «социальные противоречия и парадоксы бытия, схваченные внимательным и прозорливым умом», раскрываются изнутри, обнаруживая прорастающую из них правду жизни (стр. 55).

В конечном итоге А. Бучис подходит к тем внутренним свойствам творчества Ю. Грушаса, которые свидетельствуют о высоком единстве художественного мира писателя как прозаика-драматурга. Это– видение жизни «в свете гнева», «донкихотская» позиция героя, голос гуманиста, приглашающего всмотреться в глубину психики человека, «управляемого историей».

Если литературный портрет Ю. Грушаса в большой мере сделан с психологических и общеэстетических позиций, то такой подход непригоден к анализу творчества Юозаса Апутиса. Ю. Апутис, один из талантливейших современных литовских прозаиков, не любит широко комментировать свою эстетическую позицию или высказываться о своем творческом самосознании. А близкое личное знакомство с писателем, как утверждает сам А. Бучис, «в этом случае остается знанием, не переходящим в познание» (стр. 256). Так случается потому, что Ю. Апутиса «интересует не развитие событий и контуры быта, даже не их внутренние причины или двигатели, а сам их смысл» (стр. 256). Это снимает возможность всяких априорных предпосылок и догадок, поэтому А. Бучису приходится положиться исключительно на свой профессиональный навык пристального чтения текстов. Исследователь с широким литературным кругозором, он не замыкается в этом тексте, ищет не лингвистических законов его внутренней логики («не принадлежу к почитателям лингвистического, так называемого количественного анализа текста»,– стр. 280), а жизненной логики, внутренней правды человека. Иногда эта жизненная правда становится как бы довольно жестким критерием негативной оценки произведения, отличающегося аллегорической и символической фактурой (аллегорическая сказка «Человек с матовой головой»,– см. стр. 262–263) или явно условной установкой на упрощение сознания персонажа (рассказ «И там есть песчаный берег»,– см. стр. 271–272).

В целом установка А. Бучиса хорошо помогает ему проследить творческий путь Ю. Апутиса. Воссоздавая внутренний мир крестьянина, Ю. Апутис ищет в лабиринтах индивидуального сознания всеобщее, связующее всех людей начало. Это, по мнению А. Бучиса, является главным в лучших произведениях писателя. Там, где иные видят «пессимистические настроения», отражающие «трагическое положение современного человека, когда земля становится для него страшным местом» (стр. 284), А. Бучис усматривает диалектическое переплетение конкретной исторической реальности и извечного национального мироощущения, которое не имеет никакого отношения к экзистенциалистским концепциям модернистов, к поэтике абсурда, а становится для крестьянских героев «живым чувством красоты и родником человеческой любви» (стр. 284).

Можно не соглашаться с трактовкой некоторых рассказов Ю. Апутиса, но проницательный анализ, несомненно, заинтересовывает нас и, главное, приближает к нам это своеобразное творчество, раскрывает видение жизни, свойственное этому художнику. Не имея возможности последовательно проследить здесь мысль критика, заметим, что, по глубокому его убеждению, деревенские рассказы писателя не блекнут «даже на фоне знаменитой русской «деревенской прозы», даже после триумфа В. Белова, после армянина Г. Матевосяна, грузина Н. Думбадзе. Наоборот, они отличаются и привлекают ярким национальным колоритом– не каким-нибудь экзотическим раскрашиванием, а глубоко традиционно и художественно одухотворенной органичностью нашей жизни» (стр. 284– 285).

Характеризуя таких мастеров социального и психологического анализа, как М. Слуцкие, А. Беляускас, В. Бубнис, критик особенно внимателен к идейному своеобразию их творчества, к этической проблематике и духовному миру их героев. Одновременно он ищет типологические черты, роднящие произведения литовских авторов с произведениями мировой литературы. Особенность психологического, духовного облика героев романа К. Марукаса на военную, тему «Для кого взойдет солнце» А. Бучис выявляет отчасти при помощи тонкой аналогии с романом Ремарка «На западном фронте без перемен».

При подходе к менее традиционным (в сегодняшнем понимании литературных явлений) Саулюсу Шальтянису и братьям Диргел критик останавливается на «извечном конфликте», существующем между индивидуальным замыслом и литературной традицией. «Может быть, только такие уникальные явления в мировой литературе,– пишет А. Бучис,– как творчество Александра Пушкина, избежали печальных последствий упомянутого конфликта, так как здесь индивидуальное самовыражение высокоталантливого творца совпало с созданием новых литературных норм и их узаконением в, национальной литературе» (стр. 94). Ситуация у современных молодых авторов и вправду затруднительная. Творческие искания писателя как бы сковывает масса стереотипов, литературных норм (жанр, мотив, традиционные формы повествования, стилистические модели, языковые шаблоны и т. д.). Пассивно следуя им, «молодой талант становится скучноватым ремесленником» (стр. 95). Однако искания молодых, в том числе в области условных художественных форм, иронических и парадоксальных принципов, свободной структуры повествования, не всегда поддерживаются критикой. «Прекрасной и богатой всегда была, есть и будет наша литературная жизнь,– пишет по этому поводу А. Бучис,– но… порой удивляет подозрительность, с которой нередко встречают и езде долгое время сопровождают молодого писателя, как будто все только и ждут, когда он ошибется, поскользнется без нашей протянутой «по-королевски» руки всезнающей помощи», (стр. 323).

С. Шальтяниса и братьев Диргел никак не назовешь молодыми в смысле весомости их творчества, но к молодым они примыкают– как по возрасту, так и по раскованности творческих поисков. Трудно в нескольких словах охарактеризовать эти своеобразные таланты, А. Бучис говорит о всепроникающей иронии С. Шальтяниса, но напоминает о грозящей ему опасности «абстрактного гротеска» или умышленной стилизации (стр. 324). В творчестве братьев Диргел много противоречивых мыслей вызывает сама структура повествования облекающая философскую концепцию авторов,– «человек обязан жить только так, как велит его сердце, а все свои самые прекрасные мечты и благородные влечения он должен воплощать в поступках и делах» (стр. 366). В некоторых произведениях братьев Диргел этой структурой завладевает «логико-рационалистическое начало» (стр. 361), мешая выразить художественную правду.

Подводя итоги обзора книги А. Бучиса, следует задуматься об общей методологической платформе исследователя. Вызывает сомнение одно: не чересчур ли сближаются критиком интенциальные (эстетические высказывания, творческие манифесты, самооценки) и практические начала литературной деятельности художника? Между замыслом произведения и его реализацией, как и вообще между эстетическими воззрениями и творческой практикой, абсолютного тождества нет, но А. Бучис не всегда это в должной мере учитывает, цитируя много интересных и, конечно, ценных высказываний Ю. Грушаса, А. Беляускаса или, в диалоге с М. Слуцкисом, умело руководя созданием… литературного автопортрета писателя. Прямой вариант такого отождествления– в словах о творчестве Витаутаса Бубниса: «Можно признать, что уже сам замысел написать цикл романов о человеке и о земле включил произведения Бубниса в классический, можно сказать, генеральный контекст нашей литературы» (стр. 231), Как бы мы ни доверяли общим идеям талантливого писателя, все же надо оценивать, прежде всего, его произведения. Так в большинстве случаев и делает автор книги– и в этом его сила и удача.

Еще одно ценное свойство «Литературных портретов»: у книги есть исторический стержень. Это– сама хронология портретов, временная последовательность возникающих в ходе конкретного анализа историко-литературных реалий и имен. Когда читаешь «Литературные портреты», возникает не только индивидуальный портрет писателя, но и общая картина современной литовской прозы, процесс ее становления.

К сожалению, картина эта– неполна» из-за отсутствия исследования творчества таких крупных фигур литовской прозы, как Й. Авижюс, Ю. Балтушис, Й. Микелинскас, Ю. Паукштялис. Конечно, это не упрек А. Бучису (всего же не объять!), а скорее пожелание реализовать до конца свой интересный замысел– создать галерею литературных портретов современных литовских прозаиков и тем самым наметить основные тенденции развития литовской прозы. Здесь еще есть над чем потрудиться.

г. Вильнюс