Поэзия выливается из сердца. Беседу вел В. Огнев

– Степан Петрович, редакция журнала «Вопросы литературы» предоставила мне приятную возможность провести с Вами беседу в форме интервью. И хотя тема нашего интервью – проблемы поэтического мастерства, мы, конечно же, вовсе не связаны школярским пониманием термина «мастерство»…

– Не кажется ли вам, что от этого слова веет холодком?

– Не думаю, чтобы с вами согласился, например, художник Н. Н. Ге, который мастерски складывал крестьянские печи… Кстати, именно в письмах к нему Л. Толстой удивительно ясно определил, что такое мастерство. Цитирую по памяти: писать, то есть передавать людям ту истину, которую знаешь, не может быть ремеслом – это дело другого порядка… Но идея иногда ершится, и надо ее заострить, чтобы она глубже проникла.

– В этих словах Толстого мастерство понимается гораздо шире, чем толкуют его многие сегодня. Толстой вкладывает в него всю совокупность возможностей писателя или поэта, и прежде всего, конечно, талант, без чего разговор о мастерстве – пустой разговор. Как бы мастерски ни была написана вещь, если она не одухотворена талантом, она никого не взволнует. Поэт безусловно должен быть хорошим гранильщиком слова, знающим все секреты современной технологии стиха. Но это меньше всего постигается рассудочным путем. Талант диктует ту или иную форму, ту или иную интонацию, ритмику, образную ткань, соответствующие замыслу поэта.

Известно, что в статье Маяковского «Как делать стихи» значительное внимание уделяется технологии. Я имею в виду то место в статье, где он говорит о выделывании «слов-кирпичей». Статья эта блистательна. Маяковский раскрыл в ней свою лабораторию, убедил, что поэзия – это упорный труд и бесконечный поиск. Но эта статья была бы еще значительнее, если бы автор коснулся в ней и другой стороны процесса, то есть того творческого состояния поэта, когда «душа стесняется лирическим волненьем, трепещет и звучит». Думаю, что стихотворение Лермонтова «Смерть поэта» вылилось из гневного сердца, как раскаленная лава. Поэт, мне представляется, ломал карандаши и едва успевал записывать строчки. Трудно мне представить себе и Пушкина за выделыванием «слов-кирпичей», когда его губы шептали: «Нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит». Строфа, конечно, делается, лепится. Это понятно. Иногда мучительно, а иногда удивительно легко. Но технология, как ни важна она для поэта, это еще не все, если работает поэт без поэтического прозрения или, как говорит Пушкин, без расположения души к живейшему приятию впечатлений.

Маяковский, конечно же, глубже понимал творческий процесс, не столь прямолинейно, как говорится в статье «Как делать стихи». «Выделку» стиха нельзя противопоставлять прозрению и озарению. Нужно говорить о единстве этих понятий, о их неразрывности. Делателей-то стихов (не мастеров, а делателей) у нас хватает, а вот вдохновенных поэтов вроде маловато.

– Без вдохновения не было великих произведений. Но объективной мерой озарений всегда оставалось мастерство. В горах ночью лошадь идет сама, поводья натягивать опасно. Она угадывает повороты чутьем. Но слепому седоку все же лучше не пускаться в путь…

– Это хорошо сказано. Но раз вы заговорили о лошадях, поговорим о нашем поэтическом Пегасе.

Не к чести нашей, иногда мы погоняем этого Пегаса изо всех сил, а ему, бедняге, не мешает порой и постоять в стойле, отдышаться, набрать новых сил. Даже такой заслуженный поэт, как Александр Прокофьев, нередко в последнее время печатает скороспелые, риторические стихотворения.

Партия. Ленин. Сколько превосходных стихотворений и поэм рождено этими великими темами в поэзии всех народов мира! Если же обратимся к русской поэзии, мы сразу вспомним «Сами» Тихонова, поэму Маяковского «Владимир Ильич Ленин», «Большевикам пустыни и весны» Луговского, «Коммунисты, вперед!» Межирова, «Ходоки» Заболоцкого, наконец, «Лонжюмо» Вознесенского. Немало хороших строк об этом мы вспомним и у самого Александра Прокофьева. Тем досаднее читать его стихотворение, посвященное этой важной теме, но состоящее сплошь из напыщенных строк вроде следующих:

Встанет мир, какого не бывало,

В гордой несказанной красоте.

Устремлен наш взгляд за перевалы.

За высоты,

к новой высоте.

Мы за все в ответе на планете,

Бури взлет по всем материкам,

И твои слова, как звезды, светят

Всюду поколеньям и векам!

Скажете, подвело мастерство? Нет, дело тут не в мастерстве, а в том, что писалось стихотворение «без божества, без вдохновенья». Живые, весомые слова поэт умел и умеет находить. Это он доказал многолетней практикой опытного поэта. Умеет, когда его Пегас не опускает крылья.

– Может быть. Но есть поэты, которые просто не чувствуют нового в жизни. И искренне верят, что сегодня можно писать так, как они писали вчера. А мастерство – не капитал: положил – нарастает.

– Все мы, даже старики, торопимся печататься. Вот беда. Не качеством, так валом иные не прочь брать. Ой, как этого надо бояться, особенно молодым, находящимся на подступах к первой книге. Сколько молодых поэтов осаждают издательства, чтобы заиметь ее, – тощенькую, слабенькую, но заиметь. При этом вряд ли кто из них задумывается о том, что первая книга уже ставит марку на имя поэта. Хорошо, если книга порадует свежестью. А если она произведет на читателя невыгодное для поэта впечатление, то даже талантливому поэту потребуется потом немало творческих усилий, чтобы перебить это первое впечатление. Репутацию легко уронить, но трудно потом поправить.

Я многое бы отдал за то, чтобы моей первой книгой была тоненькая книжка лирики, вышедшая в 1939 году, которой была отдана дань признания и впервые появившимися у меня читателями, и критиками.