Поэт говорит о времени и о себе

Мне кажется, статья В. Соловьева является хорошим началом, хорошим запевом для дискуссии о поэзии. Я надеюсь, что если на нее откликнутся те критики и писатели, которые по-настоящему тревожатся о судьбе нашей поэзии, то получится нужный и важный для нашей литературы разговор.

Мне кажется интересным разбор и анализ тех книг или поэтических тенденций, которые упомянуты в статье В. Соловьева, хотя там есть и много спорного (на то и дискуссия!).

Хорошо и правильно подметил В. Соловьев факт ослабления в последнее время внимания читателей к поэзии (по сравнению с 50 – 60-ми годами), убедительно доказывая, что тут дело не только и не столько в самой поэзии…

Однако противопоставление в этой статье избалованных вниманием читателей «громких» поэтов – поэтам «тихим» представляется мне спорным, как и безоговорочный вывод о том, что любой из «тихих» поэтов – лишь пожелай он того – мог бы стать таким же популярным, как его «громкий» собрат по перу…

Это, мягко говоря, не очень убедительно, и причины большего или меньшего общественного резонанса творчества того или иного поэта гораздо серьезнее и глубже, чем субъективное желание самих поэтов…

Не выдерживает «испытания на твердость» и упрощенная схема автора статьи о том, что кто-нибудь из популярных поэтов, почувствовав «отлив» интереса читателей к себе и желая «перестроиться», «учится» у других наших поэтов и заимствует у них необходимые ему поэтические качества… Я думаю, что схема эта – тоже результат ошибки, противопоставления «громких» и «тихих» поэтов.

По моему глубокому убеждению, в каждом настоящем поэте (будь то Евтушенко, Слуцкий, Самойлов или Мартынов) заложены качества и «громкие» и «тихие», и Евтушенко просто в разное время углубляет и акцентирует разные качества, искони присущие его таланту…

Известно, что наши недостатки суть не что иное, как однобокое продолжение и развитие наших достоинств, и если уж серьезно критиковать Евтушенко и Вознесенского, то за то, что, чрезмерно развивая лишь одно из многих свойств своего таланта, один из них мог превратиться в телескоп, а другой – в микроскоп: приборы весьма ценные, но равно опасные для поэзии тем, что ни в тот, ни в другой нельзя увидеть целиком, основной предмет поэзии – человека…

Сказать, что кто-то раньше был поэтом «гражданским», «публицистическим», а сейчас становится поэтом «раздумья», – значит сильно упрощать вопрос: каждый настоящий поэт всегда является и тем и другим. Чудесный поэт Леонид Мартынов, например (как и Слуцкий, Самойлов и другие, причисленные к списку «тихих»), является прекрасным примером и гражданского поэта, и поэта раздумий…

Пользуясь случаем, хочу сказать об одной вольной или невольной тенденции нашей критики, из-за которой в поэзии иногда теряются критерии, хорошие книги искусственно приравниваются к плохим, и объективно (хотят или не хотят того критики) создается парадоксальное впечатление (особенно у неискушенных читателей, которых достаточно много), будто вся беда нашей поэзии… в хороших и талантливых поэтах, ибо именно они чаще всего и суровее всех критикуются. Куда реже можно встретить статью, критикующую серую книгу, посредственные произведения…

Я понимаю, что автору всегда интереснее писать (хотя бы и в критическом тоне) о настоящих поэтах – они дают богатый материал для разговора и возбуждают страсть к спорам… Но согласитесь, ослабление критики в адрес поэзии серой, никчемной может привести, и, к сожалению, приводит подчас к уравниванию поэтов и непоэтов, подлинной поэзии и макулатуры.

Два слова о ходе дискуссии.

Я уже сказал, что статья В. Соловьева, безусловно, спорная, но написанная с болью и заботой о нашей поэзии, дает основание для интересного обмена мнениями. Но первый отклик на эту статью (я имею в виду выступление И. Денисовой «Если внимательно вглядеться…») разочаровывает.

Прошу прощения за резкость, но когда в открывающей дискуссию статье заранее предупреждается, что «эта статья – не обзор, поэтому пусть читатель не огорчается, когда обнаружит в ней отсутствие того или иного имени», а в ответ на это приводится длинный список членов Союза писателей СССР, о которых, мол, автор не говорит, то это не очень серьезно.

А можно ли на горькое высказывание о тенденции к «самоуспокоению» поэзии (оговоренной термином «накопление», что означает подготовку к новой активности) отвечать в том смысле, что-де есть много поэтов, живущих во многих городах СССР, которые… активно пишут и печатают свои стихи?.. Ведь даже в случае активности целых писательских организаций вопрос о тенденции к самоуспокоению не снимается с повестки дня…

Действительно, могут быть и даже есть поэты, которые всегда активны, всегда напористы и никогда не имеют ни малейших сомнений и тревог в отношении собственного творчества… Но настоящий поэт немыслим без строгой требовательности к себе, без сомнений, иногда – отчаяния, которые всегда сопутствуют поискам нового…

А что в статье И. Денисовой иногда речь идет об «активности» именно такого рода, красноречиво доказывают приведенные ею цитаты. Можно ли, споря о поэзии, аргументировать свою точку зрения такими строками:

В стройке века неистовой

ты устать не спеши,

надо выдюжить, выстоять

всею силой души…

 

Или:

Я стоял у огня

В миг рожденья булата,

Потому у меня

Путь-дорога крылата.

 

Ведь в поэзии важны не просто идеи, высказанные тем или иным поэтом, а идеи, выраженные языком и средствами поэзии, что на словах признает И. Денисова. И если бы она придерживалась этой точки зрения также на деле, то могла бы найти настоящие поэтические строки у тех же авторов, не ставя в неловкое положение ни себя, ни цитируемых поэтов.

Вот те несколько беглых замечаний, которые мне хотелось бы высказать по поводу первых двух статей дискуссии о поэзии.

Я не предъявляю В. Соловьеву самую главную и естественную для меня претензию – почему он не анализирует творчество хотя бы нескольких наиболее интересных поэтов, представителей наших национальных республик, понимая, что переводы поэтических книг, увы, не часто становятся фактом литературы на русском языке, а всерьез говорить о не совсем ясном предмете – занятие бесполезное…

Включаясь в дискуссию, я хотел бы поделиться с читателями теми мыслями и чувствами, которые накопились у меня давно и которые, по моему глубокому убеждению, представляют интерес не только для армянской поэзии…

Я имею в виду прежде всего вопрос правильного понимания «национального в поэзии», – вопрос, от которого зависят судьбы многих наших литератур, в том числе и «активность» или «самоуспокоение» поэзии и поэтов, ибо каким бы ни был «активным» тот или иной поэт, если он выражает свои мысли и чувства стереотипами плохо понятой национальной традиции, стихи его все равно будут бить мимо цели.

Поэзия Советской Армении, особенно в течение последних полутора десятилетий, переживает интересный период поисков и находок с присущими всякому поиску успехами и промахами. Самая характерная черта этого периода – раскованность, яркое проявление творческих индивидуальностей, богатство литературных форм и манер.

Оживляется молодая поэзия, интереснее и глубже пишут поэты среднего поколения, а старшие выявляют новые стороны своего дарования. Самое отрадное при этом – разнообразие талантов: от питаемых народными истоками и широко популярных стихов и поэм Ованеса Шираза и Гегама Сарьяна до стремящейся уловить пульс времени поэзии Наири Заряна и Сильвы Капутикян, от глубоких раздумий Паруйра Севака до светлой лирики и эпоса Ваагна Давтяна, от сочных картин природы Амо Сагияна до новых стихов Рачия Оганесяна и Маро Маркарян, Ваагна Каренца и многих других. Я не ставлю целью писать о нашей поэзии вообще, перечисляя имена поэтов и названия книг. Я хочу поговорить о некоторых поставленных жизнью вопросах и обратить внимание на явления, помогающие или мешающие развитию нашей поэзии. Поэтому приводимые далее имена и примеры преследуют лишь одну цель – выявить и подчеркнуть то или иное явление или тенденцию. Тем более, что современную армянскую поэзию знают и любят многие народы, и давно настало время судить о ней не только в масштабе армянской, но и всей советской и современной мировой поэзии.

Звучание нашей поэзии было бы громче и шире, если бы нам и сегодня не мешали некоторые причины, в первую очередь ослабление гражданского духа в ряде поэтических произведений и не совсем верное представление некоторых поэтов и критиков о национальных традициях и своеобразии.

Неверное представление о национальной форме, национальном своеобразии и традициях влечет, с одной стороны, к национальной ограниченности, с другой – создает полностью оторванный от национальной почвы «модерн» (вернее сказать, «провинциальный модерн»), а отсутствие глубокой гражданской мысли лишает силы воздействия, широты общественного звучания даже интересные формальные достижения и самобытные поэтические искания.

О ГРАЖДАНСТВЕННОСТИ

Гражданственность есть и всегда будет главной артерией поэзии – высокого искусства общения с веком, с человечеством.

Однако, справедливо борясь в свое время против парадных речей, некоторые из нас впали в другую крайность, спутав с этими речами и подлинную гражданскую поэзию. Это, впрочем, не мешает иным наивно полагать, будто парадная декларативность перестает быть таковой, если стихи посвящены, скажем, не теме «борьбы за мир», а Маштоцу, нашему языку, Масису или армянским камням.

Кроме того, если сплошные «ура» несомненно не являются поэзией, то так же не являются поэзией одни лишь «долой» – новая разновидность декларации, «мастера» которой простодушно путают полемическую отвагу с поэтическим талантом.

Бороться с «риторикой» и сегодня важно и необходимо, но при условии, что с нею не будут путать настоящую гражданственность, которая всегда одухотворяла самые высокие творения армянской поэзии, начиная от Микаэла Налбандяна до лучших созданий Чаренца и «Голоса родины» Наири Заряна.

Даже такой внешне далекий от риторики поэт, как Заан Терян, сильнее всего действует сегодня на зрелого читателя стихами из замечательного цикла «Страна Наири», – вот прекрасный образец подлинной гражданственности.

Не ослабление ли гражданского духа – причина того, что многие наши сегодняшние вещи, написанные более умело, с большим мастерством (в смысле шлифовки строки), обладают меньшим общественным звучанием, чем вещи, в которых дух этот силен? И не в этом ли причина ослабления внимания читателей к поэзии и того «самоуспокоения», о котором справедливо говорит В. Соловьев?

Обидно, что особенно в произведениях молодой поэзии порой не ощущается человек и гражданин, озабоченный вопросами своего времени.

Может ли кто-нибудь указать не то чтобы в армянской, но и во всей мировой литературе хоть одного истинного поэта, который не интересовался бы «общественными вопросами», не горел проблемами своего времени?..

Подлинный поэт должен отразить и не может не отразить свое время, свой век, судьбу своего народа, вопросы, волнующие человечество. ) Суть в том, как он это делает.

Это «как» неизбежно подводит нас к вопросу о сущности поэзии.

Прекрасно сказал об этом поэт Батюшков:

«Отчего Кантемира читаешь с удовольствием? Оттого; что он пишет о себе. Отчего Шаликова читаешь с досадою? Оттого, что он пишет о себе».

Да, поэзия есть выявление самого себя, глубин своего сердца, но – сердца подлинного поэта, человека и гражданина.

Поэзия: есть самовыражение богатого и глубокого духа, его исповедь, высокий разговор с другим человеком, с человечеством, со своим временем, со всем миром, – даже когда это разговор «с самим собой»; Перефразируя выражение Нарекаци, можно сказать так: поэзия есть слово из глубины сердца, обращенное к миру и человеку.

Вопрос о гражданском духе поэзии не есть вопрос отвлеченный или зависящий от чьей-либо прихоти. Он непосредственно связан с совестью поэта и его человеческим достоинством.

Ни один подлинный поэт не стал бы сеять в долине цветы, если на них с гор низвергается ливневый поток, не смог бы воспевать одни лишь цветы, если вокруг разрываются снаряды, бушует война, царит насилие.

Таким был великий поэт революции Владимир Маяковский, такими были в большинстве своем лучшие современные поэты нашей страны… Такими были армянские поэты Микаэл Налбандян, Егише Чаренц и Наири Зарян, готовые беспощадной метлой выметать грязь жизни, которая, в отличие от обычного мусора, не пассивна – она не только сопротивляется, но порой находит своих «адвокатов». Ведь назвал же высокомерно один из критиков «психологией дворника» это стремление писателей засучив рукава заняться искоренением недостатков, забывая о том, что такое стремление было всегда и все настоящие писатели занимались этим, ибо, как справедливо писал Маяковский, борьба против грязи – «лучшее из доказательств нашей чистоты и Силы». Дай бог, чтобы настали такие времена, когда будут разрешены все волнующие мир и народы вопросы и мы сможем беззаботно воспевать лишь цветы и звезды… Однако век, в котором мы живем, меньше всего похож на это блаженное время…

…Два года назад я был в США и выступал в разных городах и аудиториях с чтением стихов, Встречался с американскими поэтами, присутствовал на вечерах, где они выступали. Да, несомненно, у многих из них были интересные находки, формальные достижения, неожиданные ракурсы и повороты темы. Я не говорю уж об экстравагантных приемах – не читать стихи, а петь их или читать под аккомпанемент гармошки, прерывая чтение игрой на скрипке, и т.