«Почтенный сотрудник «Известий»

В записной книжке Ильи Ильфа сохранились любопытные строки: «Шел Маяковский ночью по Мясницкой и вдруг увидел золотую надпись на стекле магазина: «Сказочные материалы». Это было так непонятно, что он вернулся назад, чтобы еще раз посмотреть на надпись. На стекле было написано: «Смазочные материалы» ¹.

Маяковский, видимо, отнесся к этому случаю, как к, курьезу, и так же воспринял его Ильф. И все же что-то в этом курьезе задержало на себе внимание обоих: Маяковский об этом, казалось бы, незначительном факте рассказал, а Ильф его рассказ записал.

Не возникло ли у них обоих не вполне осознанное ощущение того, как зрительная подтасовка одной буквы вскрыла Подсознательный процесс художественного восприятия? Ведь надпись была золотая. Ни Маяковский, ни Ильф не опустили эту подробность. Ночью сверкающая золотом надпись выглядела сказочно, и поэт неосознанно, силой поэтического воображения, преобразил прозаические «Смазочные материалы»в «Сказочные», увидев букву К вместо М. Это свойство человеческого восприятия – видеть цело-устный образ, не различая деталей, – было в большой степени присуще Маяковскому и объясняет природу многих опечаток в его произведениях, переходивших из издания в издание и даже частично сохранившихся до наших дней.

Но здесь необычность словосочетания «Сказочные материалы»заставила поэта вернуться к витрине и заметить свою ошибку. Гораздо чаще все было наоборот. Он не замечал ошибок машинисток в тексте своих перепечатанных стихов. Явная нелепость исковерканного слова не бросалась ему в глаза, потому что, зная стихи наизусть, он видел то, что должно было быть напечатано, и часто не замечал ни мелких погрешностей, ни грубых искажений, ни чудовищных ляпсусов.

Должно быть, не скоро изгладилось в памяти Маяковского неожиданное и очень взволновавшее его выступление Демьяна Бедного на Первой Всесоюзной конференции пролетарских писателей 9 января 1925 года. Демьян Бедный обвинил Маяковского в искажении образа Ленина в опубликованном в «Известиях»7 ноября 1924 года отрывке из поэмы «Владимир Ильич Ленин».

«Я не читал этой поэмы, – сказал Демьян Бедный, – видел всего строк двадцать: Ленин сияющий генерал будущего или прошлого».

«Это клевета», – закричал с места Маяковский.

Выступив вторично в вечернем заседании, он, в доказательство своих слов, представил два оригинала: черновик поэмы и машинописную копию, напечатанную вподборку, как прозу, для провоза через французскую границу.

В обоих явственно стояло: «Это от рабства десяти тысячелетий к векам коммуны сияющий перевал».

Он объяснил, что «генерал»– опечатка, возникшая потому, что, находясь в Париже, корректуру отрывка он не читал. «Такую ерунду, – сказал он, – я не мог бы никогда написать, и люди, сколько-нибудь смыслящие в поэтической работе последних лет, должны видеть, что «генерала и «перевал»ни в каком случае не соответствующие друг другу слова ни по рифме, ни по ас<сонансу>… Прилепить к этому «генерал»– это такая белиберда, которая ни одному человеку в голову прийти не может»(XII, 272 – 273) ².

На другой день в редакции «Известий»он потребовал наборный экземпляр газеты и увидел, что подписанный им к печати отрывок действительно содержал эту «белиберду»– «сияющий генерал». Ему оставалось только задним числом рядом со словом «генерал»своей авторучкой написать «перевал». Но проставив инициалы «В. М.», он допустил новую описку, на этот раз в дате, обозначив ее «10/1 – 24″вместо «10/1 – 25» ³.

На следующий день в «Известиях»было помещено его письмо в редакцию, в котором он признавался, что «проглядел описку, сделанную машинисткой», и просил опубликовать приводимый им правильный текст, во избежание повторения этой ошибки в провинциальных газетах⁴.

Как могло случиться, что Маяковский не заметил такой грубой опечатки? Или, быть может, перед отъездом в Париж 24 октября 1924 года он торопился и, подписав перепечатанный отрывок за две недели до его публикации, передоверил литературному редактору «Известий»Владимиру Мартыновичу Василенко, которого иногда просил «расставить запятушки»(как вспоминает Борис Ефимов⁵), на этот раз и сверку с оригиналом?

Тринадцать страниц наборной машинописи «Известий»начисто опровергают это предположение. И хотя, казалось бы, трудно распознать в правке, сделанной только красными чернилами, кто расставлял знаки препинания или правил отдельные буквы, отчетливо выводя их для наборщика, тем не менее можно с полной определенностью сказать, что правили этот отрывок два человека, и первым был Маяковский, а вторым – В. М. Василенко.

Об этом можно судить не только по нескольким выправленным поэтом текстовым ошибкам, а главным образом по некоторым, чисто интонационным, свойственным ему знакам препинания, выполняющим особую функцию в его стихах, о чем еще будет речь впереди. Помимо того, его правка технически недостаточно профессиональна: он ошибался в применении корректорских обозначений, а его знаки, особенно запятые, в отличие от редакторских, менее уверенны и не всегда правильно проставлены.

Вслед за ним по машинописи прошелся Василенко, который, как и Маяковский, тоже правил красными чернилами. Он решительно вычеркивал все противоречащие синтаксису авторские знаки, особенно тире, и, в полном соответствии с грамматикой, заменял их другими.

То, что Маяковский мог проглядеть «генерала», не удивительно. Он знал поэму наизусть, что мешало ему замечать опечатки. Удивительно другое: кроме Маяковского еще три человека внимательно читали отрывок. Василенко сам писал стихи и печатал их в «Известиях». Двое других – старые работники редакции – оставили на страницах машинописи ряд «разнедоуменных вопросов», касающихся текста и орфографии, но никому из них не пришло в голову сомнение по поводу «генерала». Ни отсутствие рифмы, ни смысловая «белиберда»не остановили на себе их внимания. Поэзия Маяковского была слишком нова для них и малопонятна.

Но самое удивительное, что такой большой поэт, как Демьян Бедный, не усомнился в подлинности явно бессмысленной строки и даже счел возможной для Маяковского, виртуоза рифмы, рифмовку слов «сперва – генерал».

Инцидент с «генералом»повлек за собой печальное последствие – навсегда утрачены те страницы черновика, которые Маяковский вырвал из записной книжки, чтобы представить в свое оправдание на конференции. Не сохранилось ни одного автографа этого отрывка. Поэтому хотя опечатка «генерал»и была исправлена, но зато остальные не замеченные автором опечатки остались и навсегда вошли в текст поэмы.

Машинопись отрывка под заглавием «Ленин», о котором говорилось выше, найденная в фонде газеты «Известия»в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, не одинока. Еще в начале 50-х годов, благодаря разысканиям А. В. Февральского, советское маяковсковедение обогатилось тридцатью двумя наборными машинописями стихов Маяковского. Они сохранились в случайно уцелевших наборных экземплярах отдельных номеров газеты «Известия»за 1923 – 1927 годы.

Конечно, это далеко не все, что печатал Маяковский в «Известиях», но и эти материалы чрезвычайно расширяют представление о заключительном этапе работы поэта над своими стихами.

Тридцать два стихотворения – это 1738 «бессоннейших строк», если считать их для большей наглядности стиховыми строками без разбивки на ступеньки. Это чрезвычайно важная для Маяковского работа в газете, его незамедлительный отклик на все, чем жила тогда «Страна Советов», как он любовно называл Союз Советских Социалистических Республик.

Изучая известинские машинописи, проникаешься горячим сочувствием к их автору. Эти пожелтевшие, большого формата страницы⁶ рассказывают о трудном пути стихотворения от редакторского до наборного стола, трудном даже для такого незаурядного поэта, как Маяковский, о мелких и часто неодолимых препятствиях на этом пути, вызванных недостаточным пониманием его стихов не только машинистками и наборщиками, но зачастую и редакторами, о столкновении вкусов и о многом другом, с чем иногда безуспешно боролся поэт.

Печататься в «Известиях»систематически Маяковский начал лишь после стихотворения «Прозаседавшиеся», помещенного в газете 5 марта 1922 года. До этого времени пробиться в газету он не мог. Выступая на диспуте «Больные вопросы советской печати»14 декабря 1925 года, поэт вспоминал. «Я лично ни разу не был допущен к Стеклову (в то время – главному редактору «Известий». – В. А.). И напечататься мне удалось только случайно, во время его отъезда, благодаря Литовскому. И только после того, как Ленин отметил меня, только тогда «Известия»стали меня печатать»(XII. 293).

Всем известно, как высоко оценил В. И. Ленин стихотворение «Прозаседавшиеся». На заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов 6 марта 1922 года; в речи «О международном и внутреннем положении Советской республики», он сказал:

«Вчера я случайно прочитал в «Известиях»стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно. Мы, действительно, находимся в положении людей, и надо сказать, что положение это очень глупое, которые все заседают, составляют комиссии, составляют планы – до бесконечности… Практическое исполнение декретов, которых у нас больше чем достаточно и которые мы печем с той торопливостью, которую изобразил Маяковский, не находит себе проверки» ⁷.

Но хотя одобрение Ленина и открыло Маяковскому дорогу в газету, дорога эта не была гладкой. В 1928 году, в статье «Вас не понимают рабочие и крестьяне», он писал:

«Ю. М. Стеклов часто морщился на приносимые мной в «Известия»стихи:

– Что-то они мне не нравятся. Думаю, что я отвечал правильно:

– Хорошо, что я пишу не для вас, а для рабочей молодежи, читающей «Известия»(XII, 169).

«…Как это ни удивительно, – замечает в своих воспоминаниях О. Литовский, – такой большой эрудит, как Стеклов, человек всесторонне образованный, превосходный знаток русской и европейской литературы, не мог понять новаторской формы Маяковского и вместе со всеми обывателями оценивал ломаную строку поэта как стремление «гнать»строку… Он не раз пытался его «поправлять»; и в частности, стихотворение «Баллада о доблестном Эмиле»(IV, 38. – В. А.), приуроченное к процессу правых эсеров и посвященное их защитнику, столпу II Интернационала – Эмилю Вандервельде, – так и появилось в «Известиях»в правленном Стекловым виде: ломаную строку он сделал вподборку» ⁸.

Было бы несправедливо объяснять сокращение строк в «Балладе о доблестном Эмиле»недоброжелательством Стеклова или его желанием исправлять Маяковского, как пишет О. Литовский. В 1923 году в стихотворении «Авиачастушки»часть ступенек тоже сокращена соответствующими знаками уже самим поэтом с припиской: «Выровнять строки» ⁹. А в 1926 году, когда главным редактором «Известий»стал И. И. Скворцов-Степанов, о котором в записной книжке Маяковского сохранились вполне дружелюбные строки:

Я мало верю в признанье отцов,

чей волос белее ваты.

Хороший дядя Степанов-Скворцов,

но вкус у него староватый

(XII, 147)

в стихотворении поэта «Первомайское поздравление»(VII, 111) были сокращены не только все ступеньки в строках, но самые строки каждой строфы были напечатаны вподборку, как прозаический текст.

Однако нельзя считать, что эти три случая сокращения ступенек вызваны неприязнью редакторов. Если обратить внимание на то, что «Баллада о доблестном Эмиле», написанная чистым ямбом, не обязательно требующим разбивки строк, содержала девятнадцать строф и, разбитая на ступеньки, не уместилась бы на плотно укомплектованной второй полосе, целиком занятой процессом правых эсеров, а два других стихотворения – «Авиачастушки» ¹⁰ и «Первомайское поздравление» ¹¹, – тематически входившие в повестку дня, были напечатаны на первой странице, насыщенной материалами первостепенной важности, становится понятным, что причина здесь одна – недостаток места в газетной полосе. Достаточно взглянуть на параллельную публикацию «Первомайского поздравления»в ленинградской «Красной газете» ¹²на третьей полосе в его первоначальном виде – со ступеньками, чтобы убедиться, что оно занимает в полтора раза больше места, чем напечатанное вподборку в «Известиях».

«Староватый вкус»редакторов «Известий»проявлялся не в мелочном желании ущемить Маяковского, а в органическом непонимании его поэзии. В том повинны, однако, не только редакторы, а почти все сотрудники, соприкасавшиеся в газетной работе со стихами Маяковского. Слишком нова для газеты, слишком непривычна была форма его стихов. Ни глаз, ни ухо не улавливали поэтичности их. Ведь мог же литературный редактор М. Зингер не услышать рифмы «зверик – Зеверинг»в стихотворении «Хулиганы в мировом масштабе»(VII, 187)! Предполагая орфографическую ошибку, он пишет на наборном экземпляре стихотворения своему сменщику: «т. Василенко! Просьба созвониться с тов. Маяковским (зверек?). М. З.».

Но не только рифмы ставили в тупик редакционных работников. Неожиданным образом новые ритмы плохо воспринимались ими, а лексика зачастую казалась тарабарщиной, недоступной расшифровке, и каждый, толкуя по-своему, кто больше, кто меньше искажал самую сущность его стихов. Следы этих искажений сохранились не только в найденных машинописях, но многие присутствуют в стихах и поныне.

И все же, несмотря на эти трудности, несмотря на некоторые недоразумения, Маяковский дорожил работой в газете и даже гордился ею. В автобиографии «Я сам»отметил как значительный факт:

«Стал писать в «Известиях». Позднее в поэме «Про это»  назвал себя «поэт, почтенный сотрудник «Известий», а на пятом году тесного сотрудничества с газетой писал:

Люблю Кузнецкий

(простите грешного! ¹³),

потом Петровку,

потом Столешников;

по ним

в году

раз сто или двести я

хожу из «Известий»

и в «Известия».

(VIII, 7)

Может показаться, что число «двести»– преувеличение, допущенное ради рифмы, потому что даже в рекордном для Маяковского 1926 году в «Известиях»было опубликовано всего двадцать шесть его стихотворений, или же можно предположить, что ему нравилось словосочетание «сто или двести»для обозначения большого количества (ср. «Народа – рота целая, стоили двести». – «Кем быть?», – X, 333). Но он действительно ходил в редакцию часто, и не только для того, чтобы отнести туда новое стихотворение. Корреспондентский билет «Известий», который он всегда носил в кармане и которым иногда по необходимости пользовался («Я тыкал мандат, прикрывая «Известия»и упирая на то, что «ВЦИК». – «Ялта – Новороссийск», – VI, 124), не был для него формальным признаком причастности к газетной работе, а как бы символизировал осуществление ответственной задачи, поставленной перед собой поэтом, – быть в полном смысле слова газетчиком. Для него

… газетчик –

старья прокурор,

строкой и жизнью

стройки защитник.

И мне,

газетчику,

надо одно,

так чтоб

резала

пресса,

чтобы в меня,

чтобы в окно

целил

враг

из обреза.

(IX, 112)

Поэтому понятно, что при таком высоком понимании своего поэтического долга связь его с газетой была постоянной и непрерывной.

Но было еще одно обстоятельство, которое заставляло Маяковского часто наведываться в «Известия». Он знал, что даже наиболее квалифицированные сотрудники недостаточно знакомы с его поэзией, что машинистки невообразимо коверкают слова, что даже опытный корректор может не заметить опечатку, и его тревожила участь публикуемых стихов. Он, вспоминает со слов выпускающего И. И. Старобогатова В. М. Василенко, «даже ночью, и не один раз, приходил в типографию «Известий», чтобы еще раз посмотреть, проверить свой материал в гранках или в сверстанных полосах…» ¹⁴.

Об этом же пишет в своих воспоминаниях и другой литературный редактор, М. Зингер: «Любопытно, что Маяковский не ограничивался сдачей в набор своих стихотворений: он поздно ночью являлся в типографию «Известий»и читал вновь свои стихи уже по гранкам или в полосе, часто правя их» ¹⁵.

Такая проверка была далеко не излишней предосторожностью. Об этом красноречиво свидетельствует великое множество опечаток, ошибок, смысловых искажений на страницах известинских наборных машинописей. Большинство их выправлено автором. Но некоторые, не замеченные им, вроде пресловутого «генерала», и воспринятые редакционными работниками как подлинный авторский текст, вошли полноправно в стихи Маяковского, даже сегодня не вызывая ничьего удивления.

Задача этой статьи показать на материале известинских наборных экземпляров стихов Маяковского, как проходил заключительный этап его работы над своими произведениями перед сдачей их в печать, уже в редакции, как возникали опечатки и искажения текста и почему они оказались столь живучи.

ИСКАЖЕНИЯ

Если обратиться к толковому словарю Даля, мы узнаем, как много понятий входит в слово «искажение». Производное от глагола «искажать», оно означает: «портить, повреждать, калечить, уродовать; извращать переиначивая, портить, изображать в превратном виде».

Каждое из этих слов в прямом и точном смысле приложимо к тому, что претерпевали стихи Маяковского с того момента, как в редакции он сдавал свои тщательно переписанные рукописи.

Искажения всех родов, начиная от невообразимого количества опечаток, от всевозможных смысловых исправлений, происходящих от недопонимания, от субъективного восприятия и неправильного толкования стихов редакционными работниками, от редакторской пунктуации, не соответствующей замыслу поэта, вплоть до требований, свойственных газете, – все оставило свой, часто непоправимый, след на его стихах.

Обычно Маяковский приходил в «Известия»с набело переписанной накануне рукописью стихотворения. Он неукоснительно следовал правилу, рекомендованному им молодым поэтам в статье «Как делать стихи»:»Даже готовя спешную агитвещь, надо ее, например, переписывать с черновика вечером, а не утром. Даже пробежав раз глазами утром, видишь много легко исправляемого. Если перепишете утром – большинство скверного там и останется»(XII, 100).

По свидетельству Ивана Михайловича Тройского, бывшего в то время заместителем главного редактора «Известий», Маяковский сперва читал стихотворение вслух, затем сдавал его на машинку.

Из тридцати двух сохранившихся известинских машинописей только, одна – «Атлантический океан»– миновала редакционных машинисток. Ее Маяковский прислал из Мексики, предварительно слегка подправив. Все остальные – тридцать одна – машинописи перепечатаны так же, как и другие материалы выходящего очередного номера газеты, на разбитых, с изношенными шрифтами и с многочисленными изъянами редакционных машинках.

ОПЕЧАТКИ

Многие машинистки повинны в том, что стихи Маяковского не свободны от ошибок. Достаточно проглядеть машинописные копии стихов в наборных экземплярах «Известий», чтобы убедиться в этом.

Нельзя, конечно, сомневаться в том, что в «Известиях»работали квалифицированные машинистки. Об этом можно судить по другим материалам наборных экземпляров газеты.

Но стихи Маяковского, его своеобразный язык, сложные образы, необычная внешняя форма – ступенчатое расположение строк – все было совершенно чуждо им.

Поэт П. В. Незнамов, бывший одно время секретарем журнала «Леф», в своих воспоминаниях «Маяковский в двадцатых годах пишет: «Очень трудно было проводить в штат собственную машинистку, пришлось в мотивировке писать, что эта машинистка «отлично понимает футуристическую поэзию», и тогда наша кандидатка прошла благополучно» ## П. В. Незнамов, Маяковский в двадцатых годах. – В сб. «В. Маяковский в воспоминаниях современников», М., 1963, с.

1. И. Ильф, Записные книжки. 1925 – 1937, М., с. 203 – 204.[↩]
2. Владимир Маяковский, Полн. собр. соч. в 13-ти томах, М., 1955 – 1961. В дальнейшем ссылки на это издание приводятся в тексте. Римскими цифрами обозначен том, арабскими – страница.[↩]
3. «Из поэмы «Ленин», наборная машинопись. – ЦГАОР, ф. 1244, оп. 1, ед.хр. 473, лл. 1 – 13.[↩]
4. »Известия», 11 января 1925 года. [↩]
5. Бор. Ефимов, Смотр двадцать седьмого года. – В сб. «С мандатом «Известий», М., 1968, с. 65.[↩]
6. Стандартный размер писчего листа в 20-х годах – 35см x 22см.[↩]
7. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 45, с. 13 -15.[↩]
8. О. Литовский, Так и было. Очерки. Воспоминания. Встречи, М., 1958 с 37[↩]
9. ЦГАОР, ф. 1244, оп. 1, ед.хр. 65, лл. 17 – 19.[↩]
10. «Известия», 3 июля 1923 года.[↩]
11. »Известия», 1 мая 1926 года. [↩]
12. «Красная газета». Утренний выпуск, Л., 1 мая 1926 года.[↩]
13. Н. И. Харджиев в своей публикации «Потерянная и возвращенная рифма»(«Заметки о Маяковском». – См. «День поэзии», 1969) утверждает, что подлинная рифма Маяковского была «грешника – Столешников».[↩]
14. Вл. Василенко, Наш сотрудник – Маяковский. – В сб. «С мандатом «Известий»(см. прим. 5), с. 79.[↩]
15. М. Зингер, Люди и события. – Там же, с. 95.[↩]