Педагогическая трагедия

Помню, однажды во время педагогической практики мы спорили с однокурсницей (членом провинциального юношеского ЛИТО, автором стихов вроде «И ты улыбнешься во сне, мой забытый герой»), насколько это этично – давать на уроке диктанты по собственным поэтическим текстам. Однокурсница уверяла, что очень этично, а на примере вышеприведенной строки особенно удобно объяснять школьникам, что такое эпитеты и обращения.

Впрочем, «проблема тропов» – метафор и метонимий, а значит, эпитетов и обращений, в учебнике не рассматривается, а вопроса об этике перед авторами-составителями Н.  Азаровой и К. Корчагиным, чьи стихи разбросаны по разным разделам: «Строфика», «Поэтический словарь» и «Грамматический строй поэзии», – не стоит.

Однако проблему педагогической практики обсудить любопытно. Так получилось, что практически никто из рецензентов учебника, не говоря уже о его авторах, не является действующим преподавателем «старших классов школы, гуманитарных классов или гимназий и лицеев», то есть с аудиторией, к которой книга гипотетически обращена, никогда не работал. Между тем это издание – не для филологов и поэтов (таких книг хватает); представленное как учебник, оно прежде всего предполагает функциональность концепции и предлагаемых в ней механизмов прочтения и интерпретации поэтических текстов…

Словом, поскольку нам обещают, что книга являет собою новаторство трех главных педагогических принципов: состав представляемых текстов, концепция и стилистика, – бегло пройдемся по ним и посмотрим, насколько все это может быть применимо в работе со старшеклассниками и студентами вузов, интересующимися поэзией и ищущими, где бы о ней почитать.

Итак, состав. Стоит заметить, что большая часть похвал адресована книге именно как новаторской хрестоматии, объединяющей современных поэтов с поэтами преимущественно двух предшествующих столетий; однако как эта хрестоматия будет восприниматься потенциальным читателем? Первый раздел, иллюстрирующий рассказ о поэзии лирической и нарративной (а по сути – о длинных и коротких стихах), начинается с пространного стихотворения А. Блока («Петроградское небо мутилось дождем…»), продолжается длиннейшим Э. Багрицким («Последняя ночь»), а затем – столь же длинным Сваровским. Далее следуют «безглагольные» и бессюжетные Фет, Есенин, Кенжеев, Оборин… Более проигрышного ряда именно для учебника трудно представить.

Во-первых, любой практикующий учитель (а таких сейчас много среди литераторов – взять хотя бы Д. Быкова или А. Олейникова) скажет, что в старших классах начинать разговор о поэзии с Блока – значит ставить себя в заведомо патовую ситуацию: надеяться заинтересовать старшеклассника блоковским символизмом с его бесконечно далеким от современного сознания перечислительным рядом «разлук и надежд» совершенно бессмысленно. Не менее неудачен и выбор Багрицкого, на четырех страницах разворачивающего идею кануна и повествующего о судьбе своего поколения: про «мальчиков революции» нынешние старшеклассники знают меньше, чем про декабристов, а одолеть полторы сотни строк, фактически не понимая, о чем идет речь… Редкие даже «гуманитарно-настроенные» молодые читатели на такое способны.

Привлекая аудиторию, логичнее было бы предложить ей стихотворение-триггер, способное запустить ее интерес к непривычной поэтике, – это может быть незнакомое стихотворение поэта, о котором старшеклассник наслышан (сегодня в безусловном фаворе – Ахматова, Мандельштам, Маяковский; мало ли у них длинных и «нарративных» стихотворений?), либо подталкивающий к отклику текст неизвестного ранее автора– хотя бы провокационно-блатная история Б. Рыжего или мизантропические наблюдения Л. Лосева (которого почему-то в учебнике меньше, чем той же Н. Азаровой, хотя у старшеклассников– это проверено – он идет на ура).