№8, 1960/Теория литературы

Отражение жизни и созидание красоты

Вокруг мыслей В. И. Ленина об искусстве всегда – начиная с 1905 года – велась острая полемика. Но едва ли не самый напряженный характер она приобрела в мировой эстетике за последнее время, ибо уже невозможно просто «не замечать» эстетической концепции ленинизма; даже самые реакционные теоретики вынуждены определить свое отношение к ней, хотя бы отрицательное…

Но наряду с прямыми нападками на те или иные ленинские положения мы сталкиваемся и с ложным толкованием их, и использованием для подтверждения взглядов, противоречащих целостной ленинской концепции. Примеры этого рода можно найти, в частности, в статьях некоторых югославских критиков.

В нашей печати уже говорилось о статье Иосипа Видмара «Из дневника», где он, по его словам, рассмотрел «один из основных взглядов Ленина на литературу, который по-своему подтверждает старую (точнее, нравящуюся Видмару. – В. К.) истину об искусстве, о поэзии… Природа и смысл искусства, – пишет Видмар, – заключается в том, что Ленин называет «давать несравненные картины жизни». Вырывая из контекста ленинских работ отдельное замечание, Видмар утверждает, что Ленин понимал искусство как самоцельное творчество прекрасных образов, выражающих эмоции, и что «подлинную природу» искусства нельзя объяснить «рассуждениями о том, что искусство является отражением своего времени». Так высказывание Ленина используется для подтверждения формалистически-эстетской теории искусства…

Но, оказывается, в югославской критике встречается и другое будто бы ленинское понимание искусства. Известно, что против статьи Видмара выступил влиятельный югославский теоретик Борис Зихерл. Он гораздо чаще и решительнее, чем Видмар, утверждает, что стоит на ленинских позициях. Но послушаем, как он рассуждает в своей последней книге.

Художественная критика, говорит Зихерл, должна «объяснять основную идею произведения и определять ту форму общественного сознания, которая нашла в этой идее свое отражение…» Таким образом, критика «научно открывает общественный эквивалент какого-либо художественного произведения». От этих фраз так и веет уже основательно забытым передовой эстетикой духом вульгарного социологизма. Что останется от бетховенской сонаты, от «Войны и мира», от «Демона» Врубеля, от лирики Гейне и Тютчева, от Венеры Милосской после «открытия эквивалента»?! Нет, напрасно Зихерл клянется именем Ленина…

Ни подход к искусству как к самоцельной игре неосмысленных образов, ни превращение его в какое-то «образное дополнение» к науке не имеет ничего общего с последовательно диалектической концепцией Ленина. Выхватывание отдельных положений способно только извратить действительную суть ленинских взглядов, их целостный смысл.

Да, Ленин всегда утверждал глубокую идейность искусства, понимал его как специфическое отражение, как осмысленное проникновение во внутренние тенденции общественной и частной жизни людей. «…Если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях» 1. Но на этом ни в коем случае нельзя остановиться. Определяя задачи театра, Ленин особо подчеркивал, что тысячи людей «…придут в восторг, наслаждаясь блестящим спектаклем…» (стр. 584). И, конечно, вовсе не простая цель нечто «узнать» владела Лениным, когда он перечитывал сцену охоты у Толстого, с наслаждением вбирая в себя живой, красочный и шумный мир, созданный великим художником.

О творчестве гения другого искусства, Бетховена, Ленин говорил: «Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью… думаю: вот какие чудеса могут делать люди!.. Хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту» (стр. 567). Искусство, как мы видим, оборачивается к нам другой своей стороной: художественное произведение – не только глубокое познание, но и созданное человеком «чудо», изумительная «красота», не только отражение жизни, но и созидание красоты. Однако и в цитированной работе о Толстом Ленин вовсе не упускает из виду эту сторону: он подчеркивает здесь же, что Толстой – «…гениальный художник, давший… несравненные картины русской жизни…» (стр. 202).

Гибкое, подлинно диалектическое сочетание этих двух сторон – единственно верный путь теории искусства; всякого рода односторонность, узкое понимание искусства неизбежно ведет к искажению его сущности. Произведение искусства обогащает наше сознание новыми и глубокими художественными мыслями и вместе с тем являет собой несравненно прекрасный, оставляющий ощущение «чуда» предмет, который вызывает гордую радость и высокое наслаждение. Во многих ленинских высказываниях ясно виден этот двуединый подход, хотя Ленин и не сформулировал его специально как общий принцип. Говоря о ничтожестве «авангардистских» извращений живописи, Ленин отмечает их несостоятельность именно в двух этих планах:

  1. Цит. по кн.: «В. И. Ленин о литературе и искусстве:», Гослитиздат, М. 1957, стр. 201. В дальнейшем цитаты даются по этому изданию.[]

Цитировать

Кожинов, В. Отражение жизни и созидание красоты / В. Кожинов // Вопросы литературы. - 1960 - №8. - C. 68-75
Копировать