От временного к вечному (Феноменологический роман в русской литературе XX века)

Еще в 1935 году Р. Якобсон в своих «Заметках о прозе поэта Пастернака» поставил проблему «билингвизма», обратив внимание на такое явление, как «проза поэта» – от Пушкина и Лермонтова до поэтов-прозаиков XX века – Бунина, Белого, Хлебникова, Мандельштама, Цветаевой, Набокова и Пастернака. В наши дни проблема прозы поэта, ее специфического стиля становится предметом исследования лингвистов (я имею в виду, в частности, докторскую диссертацию Н. А. Фатеевой¹ ).

В XX столетии, начиная с эпохи серебряного века, особенно интенсивно совершается процесс сближения и синтеза поэзии с прозой. Процесс этот двусторонний, взаимопроникающий: принципы прозы внедряются в поэзию (И. Анненского, Ахматовой, Маяковского, Мандельштама и др.), а начала лирические окрашивают собой прозу, ее видоизменяя (в творчестве Бунина, например). Активно происходил взаимообмен между прозой и поэзией в творчестве Б. Пастернака, причем еще до его романа «Доктор Живаго». Исследуя стихи раннего Пастернака, Ю. Лотман устанавливал, что «принцип работы над [поэтическим] текстом… типично прозаический : в основу положен отбор необходимых семантических соседств» ². И в то же время проза Пастернака оказывалась подверженной некоей напряженной «лирической агрессии». Это было замечено тоже давно. Так, И. И. Иоффе в работе 1933 года писал: «Проза Пастернака (имеется в виду ранняя его проза – «Детство Люверс» и др. – Л. К.) построена по тем же принципам, что и стихи…» ³

В русской литературе есть романы удивительной судьбы. Среди них «Жизнь Арсеньева» и «Доктор Живаго». В отечественной литературе это романы-изгнанники, отомстившие за себя восхождением на высоту Нобелевского признания. Некие знаки общей судьбы открываются и в их сопоставлении по существу. На первый взгляд эти романы кажутся очень разными, даже несопоставимыми. В самом деле, бросаются в глаза компактность повествования в «Жизни Арсеньева» и масштабная широта «Доктора Живаго», рассказ о детстве и юности героя в романе Бунина и бушующая история в произведении Пастернака – революция 1905 года, мировая война, революция семнадцатого года, – с временным охватом почти в полвека (от 1903 года и примерно до 1953-го, точнее, до событий 1929 года в главе «Окончание» и в эпилоге – до Великой Отечественной войны, лета 1943 года и до десятилетия спустя, когда Гордон и Дудоров побывали в лагерях). Если Бунин скуп на прямые речи и диалоги героев, тем более на отвлеченные, философские материи, то «Доктор Живаго» насыщен, даже перенасыщен такими речами, диалогами и спорами. «Доктор Живаго» производит впечатление романа полифонического, многопланового, а «Жизнь Арсеньева» движется скорее по закону концентрического повествования. Если автор «Жизни Арсеньева» погружен преимущественно в прошлое, то Пастернак – недаром же когда-то футурист! – гадает о будущем.

Однако в природе этих романов есть нечто существенно родственное и по-своему симптоматичное с точки зрения перспектив развития жанра романа в литературе нашего века.

Надо признать, и «Жизнь Арсеньева», и «Доктор Живаго» до сих пор остаются в нашем сознании произведениями достаточно загадочными: они необычны по жанру и методу и слабо поддаются определению в привычных жанровых категориях. В самом деле, «Жизнь Арсеньева» – роман автобиографический? Бунин решительно это опровергал. В последнее время некоторые европейские исследователи предлагают назвать его «новым» романом, антироманом, «книгой», как это делает, например, Ю. Мальцев⁴. А что такое «Доктор Живаго»? По мнению критиков, это «исторический эпос», «историческая эпопея» (Б. Гаспаров), «лирическая эпопея», «поэма» (В. Вейдле, Д. Лихачев) и т. д.

Какова же природа этих произведений и в чем кроется загадка их поэтического очарования? В подходе к ним исследователи подбирали уже разные ключи – вплоть до музыкальных; например, Б. Гаспаров основным формообразующим принципом «Доктора Живаго» считает принцип музыкального контрапункта⁵.

Попробуем подойти к этим произведениям с другим ключом – рассмотреть романы Бунина и Пастернака как романы феноменологические по мировосприятию, по своему «методу», что многое определяет и в их жанре. Применительно к «Жизни Арсеньева» Бунина такой подход впервые предложен в недавно вышедшей монографии Ю. Мальцева «Иван Бунин» ⁶. Подобный подход, полагаю, возможен и продуктивен также в отношении романа Пастернака.

Напомню, феноменологическая эстетика, идущая от философии Э. Гуссерля, от эстетических учений Р. Ингардена, Н. Гартмана, Г. Шпета и А.

1. Н. А. Фатеева,Стих и проза как две формы существования поэтического идеостиля, М., 1996.[↩]
2. Ю. Лотман, Стихотворения раннего Пастернака и некоторые вопросы структурного изучения текста. – «Ученые записки Тартуского государственного университета, вып. 236. Труды по знаковым системам», IV, Тарту, 1969, с. 221.[↩]
3. И. И. Иоффе, Синтетическая история искусств. Введение в историю художественного мышления, Л., 1933, с. 475.[↩]
4. Юрий Мальцев, Иван Бунин. 1870 – 1953, [М.], 1994, с. 129, 304.[↩]
5. Б. Гаспаров, Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго». – «Дружба народов», 1990, N 3, с. 225.[↩]
6. Юрий Мальцев, Иван Бунин, с. 302, 86, 93, 111.[↩]