От классического стереотипа к реалистическому образу
Э. Каримов, Реализм узбекской демократической литературы, Ташкент, «Фан», 1986, 148 с.
Проблемы возникновения и развития реализма в узбекской литературе – основная тема исследований Э. Каримова. В 1975 году вышла в свет его работа «Развитие реализма в узбекской литературе», посвященная периоду 1905 – 1917 годов1. Новая книга автора охватывает более ранний период – рождение узбекского реалистического искусства во второй половине XIX века, связанное с теми глубокими социально-политическими и историческими изменениями, которые произошли в Туркестане с присоединением его к России. В результате этих важных изменений узбекская литература, как и литературы других среднеазиатских народов, «оказалась вовлеченной в сферу общероссийского, а тем самым и общемирового литературного процесса» (стр. 3).
Не затушевывая реальных, далеко не идиллических процессов, сопровождавших присоединение среднеазиатских народов к России, автор оценивает его как явление не просто положительное, но и решающее в построении новой культуры своего народа.
Естественно, Э. Каримов рассматривает сложный вопрос о русском просветительстве на Востоке, которое в Средней Азии оказывается связанным с миссионерством, ибо просвещение «туземцев» возлагалось царским правительством прежде всего на священников- миссионеров, деятельность которых неизбежно распространялась не только на организацию школ, но в той или иной мере и на постановку всей культуры – печать, театральное искусство, – все относящееся к воспитанию словом.
«С присоединением Туркестана к России ислам лишился и своей былой экономической мощи… Наступление капитализма, железной поступью вторгшегося в Среднюю Азию, взрывало и разрушало феодадьно-патриархальное общество изнутри» (стр. 59). Мы не знаем, обратил ли в этих условиях кого-либо в христианство такой, например, видный русский миссионер-просветитель, как «правая рука» ташкентского генерал-губернатора Кауфмана Н. П. Остроумов, но его деятельность по приобщению местных жителей – узбеков, таджиков и других – к русской культуре, а русских – к культуре народов Средней Азии в нашем литературоведении нередко идеализируется. Э. Каримов, отдав дань культуртрегерской деятельности Остроумова, в то же время с нескрываемой иронией пишет о его «доброте» по отношению, например, к поэту-демократу Мукими: «Послушать Н. П. Остроумова, так хиждра (келья) Мукими, в которой он жил бедно и честно (не торгуя своей совестью и литературой), была своего рода башней из слоновой кости…».
Характеризуя работы своих предшественников, Э. Каримов отмечает все положительное, исторически обоснованное в их концепциях и в то же время формулирует свое определение творческого метода поэтов-демократов как демократического реализма, который являлся основным, самым влиятельным направлением искусства второй половины XIX века, ибо уже тогда «реалистические принципы мышления проникли во все сферы культурной и общественной жизни и определили лицо эпохи» (стр. 7).
Новаторство книги Э. Каримова проявляется уже в самом ее замысле: становление реализма узбекской демократической литературы глубоко и доказательно раскрыто через обстоятельную характеристику творчества двух крупнейших поэтов второй половины XIX – начала XX века. Это Фуркат и Мукими, два мастера, как бы лидирующие на двух основных линиях развития узбекской демократической литературы конца XIX – начала XX века. Эффект полноты отображения процесса развития литературы всего периода в лице лишь двух ее представителей достигается тем, что обе эти фигуры показаны во всей глубине социальных и творческих взаимосвязей и взаимоотношений со своим временем и средой.
Фуркат и Мукими представляют типические фигуры двух основных направлений узбекской демократической литературы, которые условно могут быть обозначены как выполнение просветительских задач, реализация которых должна была привести к прогрессу науки в целом (Фуркат), и воплощение трагического положения угнетенного народа, долженствовавшее активизировать общественное сознание (Мукими).
В просветительской литературе 1905 – 1917 годов оба эти направления, демократическое и просветительское, сольются в единое целое – просветительский реализм с его своеобразным рационалистическим идеалом, опирающимся на категорию должного и обращенным к личности как осознанной части коллектива (общества).
Э. Каримов справедливо утверждает, что эстетические убеждения Фурката, его принципы изображения действительности, близкие к жанру «физиологического очерка», «натуральной школе», имели в своей основе убеждение в том, что художник имеет право отображать в своем произведении все, что привлечет его внимание не только в мусульманском обществе, но и во всем мире, – нравы и обычаи чужих земель и народов, многообразные картины природы: все, «что пожелает в мире описать, то точными словами он опишет» (стр. 27). Ссылаясь на опыт Саади, Хафиза, Фирдоуси, Фуркат сетует на мусульманские народы, которые дивятся жизни европейских стран, не изучая и не зная жизни России. Поэт стремится к конкретному изображению реальной действительности, практически постигает такой важный принцип искусства, как зависимость формы от содержания, принцип не копирования, а творческого воссоздания жизни на основе многообразия художественных форм.
Однако, подчеркивает исследователь, вопреки этим своим взглядам, обращаясь к описанию жизни «высшего света» (бал у барона Вревского), восхищенный поэт рисует прекрасных русских барышень и дам «возвышенными» средствами старой восточной поэзии. Э. Каримов проводит здесь параллель с подобным же фактом и в творчестве таджикского классика Ахмада Дониша, также обратившегося к старовосточной условности при описании бала в Петербурге (где он присутствовал вместе с делегацией эмира Бухарского).
Автор отмечает в то же время, что «реализм и аналитичность суждений и описаний, социальная зоркость приходят к Ахмаду Донишу, когда он изображает быт и нравы бухарских эмиров, их интеллектуальное убожество и нравственную нечистоплотность, беззаконие, творимое в стране именем августейшего правителя» (стр. 29), – то есть когда художник обращается к социальным вопросам. Автор книги анализирует творческий путь Фурката в сопоставлении с поэзией других видных его современников (А. Дониша, Мукими и др.) и выделяет ташкентский его период, в который были созданы и автобиографический труд в прозе (рисующий гражданский облик поэта), и ряд произведений публицистической поэзии, посвященных, казалось бы, сугубо прозаическим явлениям русской общественной жизни, как выставка, гимназия, великосветский бал. В поле его внимания – и русско-японская война, которая в соответствии с официальной точкой зрения представлялась поэту в духе патриотизма и побед русского оружия.
Литературовед раскрывает и творческую биографию Фурката-изгнанника, которому был заказан путь возвращения в Россию.
«Русский цикл стихов Фурката полон искреннего восхищения культурой, наукой, военной мощью, государственными порядками России» (стр. 33), – пишет Э. Каримов, отмечая в то же время, что стихи поэта вызывали нередко и недовольство властей – когда он воспевал в них не то, что одобрялось колониальной администрацией. В частности, недовольство вызвал поэтический манифест Фурката «О поэзии и поэтической гиперболе», в котором он ратовал за свободное и объективное выражение художником своих взглядов на жизнь общества, к тому же своими поэтическими средствами, включая и гиперболу, таящими в себе опасность «сознательного преувеличения» и критики существующих порядков.
Если глава о Фуркате заключает в себе относительно небольшое число характеристик других поэтов – его современников, то в главе о Мукими, поэте-демократе, жившем и творившем в самой гуще угнетенных, нищих и бесправных народных масс, представлены своеобразные характеры других поэтов, его современников и единомышленников, вместе с ним преодолевавших тернистый путь к новому по духу и формам искусству.
Раскрывая богатейшую древнюю философскую и литературную традицию, глубоко и многосторонне воспринятую Мукими, и народное начало, лежащее в основе его философских и эстетических взглядов, Э. Каримов сопоставляет творческий путь Мукими и Фурката и приходит к выводу: «Если художественная и мировоззренческая эволюция Фурката шла от романтизма к реализму, то Мукими уже в ранних своих произведениях, относящихся ко второй половине 70-х годов, заявляет о себе, как поэт-реалист» (стр. 78). Автор показывает, как воспитанник медресе, вышедший из среды неимущих трудовых низов, Мукими, после краткого периода социально- неопределенного поиска своего места в поэзии, обнаруживает стремление к переосмыслению идейно-эстетических ценностей, традиционной системы образности. Новые социально-конкретные формы отображения мира героев определяли новаторство Мукими. Его поэзия становится действенным средством выражения недовольства угнетенного народа. В его стихах и поэмах выводятся конкретные типы людей из нищих кишлаков, изображенные в сопоставлении с миром угнетателей, доводящих целые селения до полного разорения. Он рисует, как нищие люди разбрелись и кишлак прекратил свое существование.
Важное место в узбекской литературе занимает сатира Мукими. Документальная в своей основе, она, как и классическая узбекская сатира вообще, отражает богатый опыт собственной жизни и деятельности поэта, неотрывной от жизни народа.
Работа Э. Каримова содержит большой историко-литературный и теоретический материал.
«Специфика способа типизации и определила структуру реализма в произведениях Мукими», – пишет Э. Каримов. Примером этого служат «Сатира на Викторбая», «Вторая сатира на Викторбая», «Выборы», «Землемеры», «С точки зрения московского купца», «Святоша» и др. Автор утверждает, что, в отличие от просветительской литературы, в творчестве Мукими, Фурката, Завки содержится «нравственное осуждение, всенародное разоблачение исторически реального лица» (стр. 109).
Э. Каримов сопоставляет сатиру Мукими, ее реалистическую силу и действенность с картинами крестьянской жизни в творчестве Салтыкова-Щедрина и с «Капричос» Гойи.
Особое место занимает в рецензируемой работе любовная лирика Мукими, при внешней традиционности которой выступает новое жизненное ее содержание – любовь бедняка, бессильного в соперничестве с богатым поклонником «мудрой» красавицы: «С денежным мешком ты приятно проводишь свои вечера. Общаться же с бедняком ты гнушаешься. Мудрость твоя сокрушает меня».
Э. Каримов воссоздает образ поэта, жизнь и творчество которого проходили в жестокой бедности, но не были подвластны ей. Пафос его стихов, исполненных страстного боевого накала, не мог остаться не замеченным недреманным оком Н. П. Остроумова, и, демонстрируя свое «доброжелательство» к популярному народному поэту, он не спешил, однако, облегчить его беспросветную бедность, в которой и скончался великий поэт.
Поэтическое наследие Мукими не просто вошло в золотой фонд узбекской литературы, но, являясь ярким выражением народной поэтической традиции, легло в основу формирования и развития реализма узбекской литературы, последующего просветительского ее периода, – утверждает автор.
Завершая свое исследование, Э. Каримов говорит, что «демократическая узбекская литература второй половины XIX века является детищем изменившихся исторических условий, сложившихся в бурной атмосфере крутой ломки феодально-патриархальных устоев и распада теологического взгляда на мир, начавшегося с присоединением Узбекистана к России». И вывод: «Новому, рождающемуся демократическому искусству предстояло утвердить и доказать законность западной прослойки восточной действительности и отобразить новый Восток таким, каков он есть на самом деле» (стр. 130).
В «Заключении» Э. Каримов дает краткую характеристику перехода демократической литературы к литературе просветительского периода (1905 – 1917 годы), в недрах которой происходит формирование просветительского реализма. «Заключение» связывает новую работу об узбекском реализме с предыдущей книгой автора – «Развитие реализма в узбекской литературе». Таким образом, перед нами оказывается единый, целостный труд о формировании и развитии узбекской предоктябрьской литературы и ее основного – реалистического – метода.
Ясность и точность теоретического анализа проблем реализма опирается у Э. Каримова на глубокое проникновение автора в самую суть реалистического творчества русской и узбекской классики.
- См. рецензию: А. Гаджиев, Просветительский реализм в узбекской литературе. – «Вопросы литературы», 1976, N 11.[↩]