О возможных стратегиях развития Digital Humanities

Пандемия приблизила наше будущее: цифровая коммуникация в виртуальном пространстве стала важной как никогда. Приблизилось и будущее гуманитарной науки: ведь если производство технологий — дело цивилизации, то поиск нетривиальных путей применения этих технологий — задача культуры.

Более века назад, на рубеже подобного же цивилизационного сдвига, Ницше в очерке «О пользе и вреде истории для жизни» писал о трех различных типах отношений хранителей культуры к судьбе вверенного им сокровища: монументальном, критическом и антикварном. Для представителей научного сообщества, чей взгляд обращен в прошлое, которому принадлежит их предмет, предпочтительной оказывается стратегия консервации, характерная для того типа отношений с прошлым, который Ницше определял как антикварный [Ницше 2014].

Однако такой подход способен продлить жизнь хранимой нами культуры не более, чем на длину нашей собственной жизни. Новое поколение, говорящее на другом языке, не усвоившее наши уроки и ценности, благополучно предаст забвению язык уходящей эпохи. Если это произойдет, вина ляжет не на наших потомков, а на нас самих, не решивших труднейшей задачи — задачи перевода.

***

Оппозиция гуманитарных и точных наук, существующая, конечно, не столько на уровне философии науки, сколько в общественном сознании, на протяжении всего ХХ века определяла развитие фундаментального образования и науки. На судьбе отечественных гуманитарных наук особенно тяжелый отпечаток оставила советская идеология. Но не стоит думать, что идеология научно-технического прогресса оказала на них меньшее влияние.

Начиная с конца XIX века индустриальная революция выдвинула на передний план прикладные, точные и естественные науки. Тогда же сложилось привычное нам сегодня противопоставление гуманитарных и точных наук¹. В философии ХХ века противостояние позитивизма и метафизики продолжалось, и для всякого ученого, знакомого с проблемами эпистемологии научного познания, ограниченность узко позитивистского подхода всегда была очевидна. Тем не менее на уровне массового сознания именно позитивистские критерии стали неотъемлемыми чертами научного дискурса. Тот факт, что парадигмальная наука, которая эти критерии научности породила, в лице своих основателей Ньютона и Декарта опирается на религиозную метафизику и вслед за ними до сих пор спокойно оперирует терминами Аристотеля, усвоенными через посредство средневековой христианской философии², никак не подрывает в массовом сознании веры в силу примитивно понятого научного метода.

Отчасти ориентируясь на интеллектуальную моду, отчасти пытаясь подражать коллегам, занятым изучением материала, имеющего совершенно иную природу, гуманитарии, и в частности филологи, стали вырабатывать собственные методологические принципы и четко определять свой предмет. Отмежевавшееся от литературоведения языкознание достаточно быстро усвоило аппарат математической логики и продолжило развиваться в сторону структурной, а затем математической и компьютерной лингвистики (прикладные применения которой составляют основной источник финансирования современной науки о языке). Для литературоведения процесс адаптации к номенклатуре научного знания был много труднее.

В ходе этого процесса на разных этапах происходили и маргинализация герменевтических практик, и разворот в сторону комментирования и текстологии (как практик идеологически более безопасных и методологически безупречных), и возврат к проблемам метафизики и философии на волне интереса к междисциплинарным исследованиям и проблеме интертекста, и обратный откат интеллектуальной моды с возвращением к мелкой фактографии, социологии, антропологии как основным формам литературоведческого исследования. Все эти процессы должны стать и становятся предметом специального изучения³, однако не они являются основным предметом данной статьи. Важно лишь то, что именно в ситуа­ции перехода, в ситуации поиска своих методологических оснований, поиска удовлетворительной эпистемологии появляются и занимают сегодня свое место в системе гуманитарных наук Digital Humanities (далее DH)⁴.

Развитие культуры и цивилизации повторяет движение маятника: за этапом накопления новых цивилизационных технологий и механизмов неминуемо следует этап их освоения пространством культуры. Этот принцип часто называют законом техно-гуманитарного баланса [Назаретян 2004]. Сейчас наступает очередь гуманитарного знания возделывать новую цифровую реальность. И от нашей способности освоить, применить и, если угодно, подчинить новые технологии законам культуры зависит то, как эта культура будет выглядеть завтра.

***

На протяжении ХХ века основным продуктом академической гуманитарной науки были книжные издания. Именно вокруг структуры, задач и особенностей печатной книги сложились формы и практики литературоведческой науки.

Осознавая конец цивилизации Гутенберга, мы удовлетворились пониманием того, что книга еще долго не покинет нашу жизнь, пусть даже превратившись из главного источника информации в предмет интеллектуальной роскоши. Проблема принципиального устаревания книжного формата так и остается нерешенной. Для академической гуманитаристики это имеет самые разные последствия.

Наиболее очевидное из них связано с тем, что тиражи академических изданий, некогда измерявшиеся сотнями тысяч, сегодня могут быть равны 500, 200, 100 экземплярам. Это значит, что круг потенциальных читателей этих книг чуть больше круга их авторов. Но дело даже не в тиражах, а в природе символического капитала, который получают академические научные труды и издания. Если в эпоху индустриальной культуры он формировался для широкого читателя почти так же, как и для научного сообщества, то теперь наибольшим спросом будет пользоваться не многотомное комментированное собрание текстов автора, а первая ссылка в Google.

Индустриальный, гутенберговский тип формирования знания определялся принципами отбора и компетентностью ученого, производящего этот отбор, ограниченными возможностями хранения, а главное, представления и обработки больших данных. В современном цифровом пространстве сформировалась стратегия развития знания, прямо противоположная той, которая начиная с эпохи Просвещения определяла социологию научных практик. Опора на авторитет (автора, текста и т. п.), на котором построена система научных изданий и источников, принадлежит индустриальной культуре, между тем как пространство культуры информационной уже давно создало свою систему. Ризомное пространство гипертекстовой среды на место авторитета отдельного ученого или источника, подтверждающего качество информации, выдвигает другой критерий — ее количество. С этим же связана принципиальная переориентация научной методологии с дедуктивной на индуктивную, или, другими словами, с онтологической на экспериментальную⁵.

Переход от качества к количеству как более объективно определяемому критерию является одной из центральных особенностей реализации DH в области филологии. Не случайно количественные методы исследования часто становятся просто синонимом DH.

***

Книга Франко Моретти «Дальнее чтение» (2005) сформировала ощущение, что цифровая гуманитаристика открывает пути к преодолению кризиса гуманитарных наук⁶. С момента перевода этой знаковой книги прошли годы, за это время DH превратились в России из маргинальной дисциплины в модный тренд. Появились специализированные интернет-ресурсы, конференции, учебные курсы и магистерские программы, открылись научные лаборатории и исследовательские центры. При этом нужно сказать, что, хотя количественные исследования и занимают центральное место в новой цифровой филологии, DH ими далеко не ограничиваются. К DH относятся и создание цифровых музеев и электронных библиотек, и разработка электронных комментированных изданий, и цифровая текстология, и всевозможные визуализации данных, и проекты в области геймификации и сторителлинга, и интер­активные карты и путеводители, и различные онлайн-проекты, совмещающие все названное⁷.

Тем не менее ожидаемого магического преодоления кризиса гуманитарной мысли пока так и не произошло⁸. Статус гуманитарных наук в российском обществе не изменился. Хотя на уровне государственной риторики повальная цифровизация встала едва ли не в один ряд с православием и народностью, сотни проектов заканчиваются вместе с завершением грантового периода или же остаются недоступными как широкому пользователю, так и коллегам, а выросшие за последние несколько лет специалисты в области DH сегодня куда чаще работают дата-специалистами, чем занимаются собственно гуманитарными исследованиями⁹.

***

Появление DH было воспринято научным сообществом прежде всего как прорыв в области методологии. Большие данные и достижения в области обработки естественного языка (NLP) открыли гуманитарным наукам новые инструменты, потенциально позволяющие с большей точностью говорить о макропроцессах и по-новому решать формализуемые задачи. Однако оптимистичная надежда на то, что волшебные нейросетевые алгоритмы сумеют все посчитать и определить, порой мешает заметить те фундаментальные ограничения новых методов и последствия их применения, которые в естественных и точных науках уже давно осмыслены##В естественных и точных науках, где большие данные и машинное обучение появились гораздо раньше, сегодня уже вовсю обсуждается кризис воспроизводимости научных результатов, к которому привело злоупотребление новыми методологиями. С увеличением числа исследований, проводимых с использованием алгоритмов машинного обучения, оказалось, что другим ученым далеко не всегда удается на основе опубликованных данных прийти к тем же результатам, а порой и вовсе не получается заставить специа­лизированное ПО, созданное их коллегами, корректно работать. См. об этом:

1. До начала ХХ века в немецкой традиции, например, было принято разделение на науки о духе и науки о природе. Однако победа материалистической философии придала словосочетанию «науки о духе» оксюморонный характер.[↩]
2. Подробнее об этом см., например: [Хюбнер 1996: 21–24].[↩]
3. См.: [Штайн, Петренко 2011].[↩]
4. Необходимо оговориться, что такой взгляд на историю развития науки и место гуманитарных наук в общей системе знания является лишь одним из многих возможных и отнюдь не самым популярным. При этом противоположный взгляд на структуру гуманитарного знания также может стать отправной точкой для критического осмысления современных DH. Примером тому может служить статья Пола Розенблюма «О концептуальной структуре цифровых гуманитарных наук» [Rosenbloom 2012].[↩]
5. Формулировка Г. Щедровицкого.[↩]
6. Выходу русского перевода книги Моретти [Моретти 2016] был посвящен отдельный номер «Нового литературного обозрения» — № 2 (150) за 2018 год. На фоне общих восторгов перед будущими перспективами выделялась статья А. Рейтблата [Рейтблат 2018]: в ней высказывались резонные сомнения как в методологических установках «дальнего чтения», так и в потенциальной значимости его результатов.[↩]
7. О различных направлениях DH см., например: [Svensson 2016].[↩]
8. [↩]
9. Об аналогичных проблемах цифровой гуманитаристики на Западе было громко заявлено в статье Тимоти Бреннана [Brennan 2017], на которую откликнулись многие исследователи в области DH. См.: [Bond, Long, Underwood 2017; Weiskott 2017].[↩]