Некрасов-лирик

Б. О. Корман. Лирика Н. А. Некрасова. Изд. Воронежского университета (Борисоглебский государственный педагогический институт), 1964, 390 стр.

Примечателен уже самый факт появления большой книги, специально посвященной лирике Некрасова. В обширной вашей некрасоведческой литературе, где о каждой поэме написано несколько диссертаций, где подробно исследованы и художественная проза, и драматургия, и критическая деятельность Некрасова, менее всего разработано наследие Некрасова-лирика. Есть ценные наблюдения (особенно в книгах К. Чуковского), но нет специальных работ. Причина, вероятно, в том, что лирика вообще – жанр, наиболее трудно поддающийся исследованию. Здесь нет, как в драматургии, в повествовательной прозе, в стихотворном эпосе, легко изложимого «содержания», разносторонне показанных персонажей; здесь внешний мир дан лишь сквозь призму лирического субъекта, через его восприятие; здесь, как ни в одной области словесного искусства, многое должно быть сказано немногими словами: отсюда своеобразие словесных значений и смысловых связей в лирике.

Ценность работы Б. Кормана прежде всего в том, что автор подходит к лирике Некрасова с полным пониманием специфики жанра. Все писавшие до сих пор о лирике Некрасова указывали на ее революционно-демократический характер, на ее трезвый реализм и публицистическую страстность, на то, что Некрасов широко и с горячим сочувствием вводит в лирику образы разночинцев и крестьян, что его лирические рассказы о человеческих судьбах трагичны и трагизм содержащихся в них конфликтов показан в ясной зависимости от социальных условий, что, оценивая людей и поступки с точки зрения революционно-демократических идеалов, Некрасов осуждает не только прямых врагов, но и половинчатых соглашателей, что он беспощаден в суровых самообличениях. Обо всем этом говорит и Б. Корман. Но каждое из перечисленных утверждений он связывает с вопросом: каким образом Некрасов смог осуществить это в лирике, какие последствия это имело для структуры, для семантики его лирических стихотворений?

В краткой рецензии нет, конечно, возможности изложить содержание большой книги. Остановлюсь на том, что особенно привлекает исследовательский интерес автора: на вопросе о формах выражения авторского сознания и о лирическом герое поэзии Некрасова.

Понятие «лирический герой» до сих пор неясно для многих, пользующихся этим термином. «Лирическим героем» часто называют любое «я» лирического стихотворения. Между тем в ряде историко-литературных работ (Г. Гуковского, В. Гиппиуса, Л. Гинзбург и др.) сделано немало для раскрытия понятия лирического героя. От этих работ и идет Б. Корман в своем анализе. Он тщательно дифференцирует разные типы «носителя речи» и находит у Некрасова четыре типа: «собственно автор», не индивидуальный, олицетворяющий более или менее широкий коллектив; «автор-повествователь», рассказывающий о другом человеке и его жизненной судьбе; «лирический герой», являющийся одновременно и повествователем, и объектом изображения и отличающийся «известной определенностью бытового, житейского, биографического облика и резкой характерностью эмоционально-психологического склада»; наконец, герой «ролевой лирики», явно отличный от автора (имеется в виду «я» таких стихотворений, как «Огородник», «Катерина», «Калистрат»).

Все эти формы выражения авторского отношения к предмету повествования существенны именно для лирики Некрасова, а вовсе не каждого поэта. Сравнивая Некрасова с рядом его предшественников и современников, и в частности с его антиподом Фетом, Б. Корман приходит к обоснованному выводу, что для Фета характерен лишь первый из упомянутых типов. «…»Я» стихотворений Фета отнюдь не лирический герой: у него нет ни внешней, биографической, ни внутренней определенности, позволяющей говорить о нем, как об известной личности. Лирическое «я» Фета – это взгляд на мир, по существу отвлеченный от конкретной личности» (стр. 182).

Лирический герой Некрасова, соотнесенный в сознании читателя с биографией и душевным обликом самого поэта, является в то же время, как указывает Б. Корман, типическим образом разночинца, впервые введенного в поэзию в качестве эстетически полноправного героя. Анализируя образ лирического героя в стихотворениях Некрасова, Б. Корман прослеживает, как «детали, намеки, сжатые упоминания об обстоятельствах жизни и событиях, рассеянные по отдельным стихотворениям, складывались в жизненную историю разночинца». Характерны для этой истории «уход из родительского дома, голодная молодость, изнурительный, нелюбимый труд ради куска хлеба, скитания, болезнь, одиночество» (стр. 83). Исследователь отмечает, что «образ лирического героя – петербургского бедняка – создавался тогда, когда Некрасов… выбился уже из нищеты. Однако новый быт и жизненный уклад… в лирику почти не вовлекался» (стр. 92 – 93). В связи с этим автор проводит интересное различение частных деталей, проясняющих лишь ситуацию данного стихотворения, и сквозных деталей, благодаря которым стихотворения вступают » сложные ассоциативно-сюжетные связи; в создании образа лирического героя сквозные детали играют огромную роль. Исследователь показывает, как настроения отдельных стихотворений формируют общий эмоциональный тон лирики Некрасова – поэтическое выражение его мировоззрения, в свою очередь влияющее на восприятие отдельных стихотворений. Интересно показана роль в создании эмоционального тона опорных слов, приобретающих особый смысловой вес и необычные смысловые оттенки в лирике Некрасова.

Широко вводя в лирику образы: крестьян, демократических интеллигентов и – в сатирическом освещении – образы «господ», Некрасов примыкает к Гоголю и «натуральной школе». Но ведь достижения повествовательной прозы становятся у него достоянием лирики, то есть, жанра, ограниченного не только объемом, но и лирическим восприятием мира. Как же все это вмещен» в сферу сознания лирика? Б. Корман рассматривает найденные Некрасовым приемы введения в лирику эпических сюжетов, способы включения в нее драматических сцен и коллизий, раскрывающих характеры. Исследователя особенно интересуют способы соединения речи персонажей с речью повествователя: он

рассматривает диалог в некрасовской лирике, построение стихотворения «от двух героев», введение в речь повествователя форм прямой и несобственно прямой речи героев, лирическое «многоголосье», позволившее Некрасову «в пределах маленького лирического стихотворения дать читателю иллюзию близости к множеству социально различных героев» (стр. 370). Автор показывает, например, как в «Папаше» за голосом повествователя звучит и голос самого героя, и голоса тех, кто прежде пировал за его столом; как в «Школьнике» слышны интонации и добродушной дьячихи («четвертачок», «подарила на чаек»), и «батьки» («издержал последний грош»).

Книга Б. Кормана радует и тонкостью художественного анализа, и четкостью, логической последовательностью мысли, выраженной в ясных формулировках. Однако стремление к предельной четкости вносит иногда в анализ известную схематичность. Автору хочется до конца разграничить то, что в художественном произведении сливается, прочертить контуры там, где они размыты. Конечно, лирический герой Некрасова воплощает типические черты разночинца, но разве «покаянные» стихи Некрасова написаны от лица интеллигентного петербургского бедняка? Кается ведь не бедняк, а человек, к «минутным благам прикованный привычкой и средой». Биография, стоящая за образом лирического героя, не просто типовая биография разночинца, она индивидуальна. Ведь детство в помещичьей усадьбе, которое исследователь относит к числу «сквозных» мотивов, создающих образ лирического героя, совсем не характерно для разночинца вообще. И не всегда можно отчетливо различить, где Некрасов говорит от лица лирического героя и где «носитель речи» с этим героем не слит. Работ без недостатков не бывает, особенно когда исследование прокладывает новые пути в науке. Перед нами книга, ценная актуальностью научной проблематики, интересная для тех, кого интересует теория поэзии и история русской лирики.

г. Ленинград