Неизвестные письма Леконта де Лиля

Творчество великого латышского поэта Яна Райниса (1865-1929) – целая эпоха в культурной жизни латышского народа. Поэт, драматург, переводник, публицист, литературный критик, глубокий мыслитель, он создал замечательные произведения, в которых нашли отражение события всемирно-исторического значения.

Райнис был тесно связан с революционным движением, борьбой пролетариата; идеи научного коммунизма оказали решающее воздействие на его мировоззрение. Обостренно чувствуя противоречия современной ему действительности, он первым из латышских писателей выразил мироощущение пролетариата. Хотя в творчестве Райниса нет непосредственного отображения грозных дней Октября, с огромной художественной силой он запечатлел становление революционного сознания того поколения латышских рабочих, которое начиная с 90-х годов прошлого века вело героическую освободительную борьбу и, закалившись в огне революции 1905 года, доблестно сражалось в 1917 году и в годы гражданской войны.

Марксистский критик В. Кноринь, рассказывая о той роли, которую сыграло в его жизни творчество Райниса, раскрывает его сущность: «Может быть, больше, чем другие, я благодарен Райнису за тот большевистский дух грозы и бури, который он умел сеять, подготавливая путь для восприятия нашими умами Ленина» ¹.

Сам Райнис, испытавший и ужасы царских тюрем, ссылок, преследование цензуры, и горечь пятнадцатилетней эмиграции, является образцом поэта нового типа – поэта-революционера. «Я сам сознательно вырастил себя человеком борьбы, потому что так было нужно, и иначе жить я бы не смог», – писал он в одном из писем к Андрею Упиту.

Всем своим творчеством поэт утверждал принципы нового, социалистического искусства.

Райнису по праву принадлежит заслуга основоположника социалистического реализма в латышской поэзии еще в досоветский период. Лирический герой Райниса – революционный пролетарий, борющийся за новую, социалистическую действительность.

Поэт сам ясно осознавал новаторский характер своего искусства: «Моя цель всегда одна: создавать героического человека. Воспитывать в народе героизм» ².

Новаторство поэзии Райниса было сразу понято и его современниками. Так, А. Упит в 1912 году писал: «Его символическая поэзия и драмы понятны и воспринимаются как пролетарское и социальное искусство» ³.

Велико революционизирующее значение поэзии Райниса. Многие листовки и прокламации в дни революционных боев начинались и заканчивались пламенными призывами поэта. На лентах венков павшим героям кровью рдели строки Райниса, призывавшие к мщению, к новым боям. Не случайно латышские красные стрелки, собравшиеся в мае 1917 года на свой II съезд, посылая приветствия великому Ленину, П. Стучке, Ф. Розиню, приветствовали и своего любимого поэта.

П. Стучка, Д. Стучка, П. Дауге, Я. Берзинь-Зиемелис и другие большевики-ленинцы во многом помогли идейно-политическому росту Райниса. В своих письмах, проникнутых неиссякаемой верой в окончательную победу Октябрьской революции, они рассказывали поэту, находившемуся в эмиграции, о героической борьбе молодого Советского государства. Получая письма, Райнис буквально оживал. Для него это была почти единственная возможность ощутить все величие и героику событий Октября, понять весь исторический смысл рождения нового, социалистического мира.

Насколько это было в его силах, Райнис стремился участвовать в революционных событиях. «Ведь я мог бы быть полезен делу» ⁴, – пишет он Я. Берзиню-Зиемелису 28 октября 1918 года. Поэт хочет «впитать в себя новую жизнь» для творчества, ибо, говорит он, и «поле не дает урожая, если не получает влаги».

Райнис был уверен, что после Февральской революции, не претворившей в жизнь идеалов народа, должна наступить социалистическая революция. «Великая революция виделась в мечтах, вторая революция не осуществила их. Ждем третьей…» ⁵, – отмечает он в дневнике 3 июля 1917 года.

В ноябре 1917 года на не оккупированной немцами территории Латвии установилась советская власть. П. Стучка от имени Советского правительства Латвии послал Райнису официальное приглашение вернуться на родину. Поэт всеми силами стремился к этому. Уже в 1917 году был подготовлен заграничный паспорт для возвращения. Но тяжелое состояние здоровья, а затем оккупация всей Латвии немецкими захватчиками помешали этому (Райнис приехал лишь в апреле 1920 года).

Находясь долгие годы вдали от своего народа, оторванный от непосредственной общественной деятельности, Райнис иногда недостаточно точно оценивал реальные исторические перемены на своей родине. Понимая и принимая самое существо социалистической революции как исторически закономерной и неизбежной победы высшего, справедливейшего строя, он подчас не признает отдельных моментов политики и революционной тактики латышской социал-демократии. И хотя марксистская идеология была идейной основой поэтического творчества Райниса, социалистический идеал в его истинном содержании был поэту ясен, однако не всегда ему были понятны конкретные пути достижения этого идеала.

Доходившие до поэта зачастую искаженные вести из Латвии, томившейся тогда под пятой немецких оккупантов, не давали сколько-нибудь объективного представления о политической ситуации. Поэту казалось, что его родины больше не существует. Именно в эту пору в размышлениях Райниса о будущем появляются моменты идеализации «независимой и свободной» Латвии в условиях буржуазной демократии. «Его увлечение этой идеей было чисто и возвышенно, у него не было ничего общего с теми людьми, которые с самого начала стремились к использованию конституции буржуазно-демократической республики в своих эгоистических целях и Латвия которых ничем не походила на ту поэтизированную и идеализированную Латвию, которую создала фантазия Райниса-художника» ⁶, – говорил А. Упит на I съезде писателей Советской Латвии.

Однако в решении основных проблем политической жизни Райнис до конца оставался на уровне передовых идей времени, его идеал – свободное социалистическое общество – всегда был неизменен. «Есть у нас только один выход, он – в социализме!» – сказал поэт в одном из своих выступлений незадолго до смерти.

В философских взглядах Райниса порой проявлялись субъективистские тенденции. Это выражалось и в недоучете им марксистских концепций исторического развития общества, абстрагировании понятий «воля» и «дух борьбы». Эти взгляды, полемика с социал-демократами частично нашли свое отражение в письме Райниса к Я. Янкаву.

Творчество Райниса оригинально по своей художественной форме. Революционная символика была особенно близкой поэту формой отображения актуальных проблем эпохи, величия наступающей эры социализма. Райнис сам осознавал эту особенность своего художнического мышления – стремление концентрировать наблюдения и впечатления в предельно обобщенном образе. «Я не умею ограничить себя и даже в самом маленьком эскизе сразу же стремлюсь концентрировать все свое мировоззрение» ⁷, – писал он еще в 1897 году из рижской тюрьмы.

Революционная символика для поэта была наилучшим средством проникнуть в самую сущность явлений, подвести читателя к подлинно реалистическому пониманию действительности. Она принципиально отличается от символизма -одного из течений декадентского искусства. Искусство Райниса как представителя новой зарождающейся пролетарской культуры было направлено против декадентства – в защиту идейности искусства; поэту были глубоко чужды схематизм, проповедь отрешенности от жизни, бесплодное эстетство буржуазных символистов.

Публикуемые ниже письма Райниса, составляющие лишь небольшую часть его обширного эпистолярного наследия, относятся главным образом к периоду эмиграции поэта в Швейцарию (1906-1920), где он жил под именем Артура Наглиня. В них раскрывается духовный мир поэта, его замыслы и переживания, взаимоотношения со многими литераторами и общественными деятелями, его оценка политических событий. Письма Райниса дадут читателю возможность хотя бы в некоторой степени представить живой образ поэта, увидеть его напряженные искания, неизменную веру в торжество социалистических идеалов.

Райнис, как правило, оставлял копии своих писем или просил корреспондентов возвращать письма (поэт старался собрать воедино всю свою переписку, ятобы опубликовать ее, но по ряду причин это сделано не было). Они хранятся в его архиве в Государственном музее истории литературы и искусства имени Я. Райниса в Риге. На латышском языке публикуемые здесь письма Райниса напечатаны в двух томах его «Литературного наследства» (Рига, 1957, 1961).

 

На русском языке в полном виде публикуются впервые.

 

РАЙНИС – Я. ЯНКАВУ⁸

Кастаньола

10.8.8 – 12.8.8

Дорогой товарищ, каждое письмо нас все больше сближает. Ваше последнее письмо мне особенно приятно, ибо из него видно, что мы не только стараемся достичь взаимопонимания, но и обращаемся к противоречиям, чтобы, преодолевая их, прийти к истине.

В этом нам поможет дружба и еще более, может быть, возвышенные и давно утвердившиеся отношения, о чем я с большой радостью читаю в одной из Ваших заметок. Оказывается, Вы под моим влиянием, хотя и иным путем, пришли к этим своим взглядам. На это я должен ответить, что милее всего мне учиться у того, кто сам учился у меня, в нем я вижу свои черты, только в ином, более отдаленном виде. Это человеческая связь, которая кажется мне одной из наиболее прекрасных и духовно плодотворных. Она должна стать стимулом для понимания нашего труда и стимулом в труде.

Должен Вас сразу же поблагодарить за присылку нужных мне материалов – книгу Сореля⁹, – я еще слабый француз, – и за краткое изложение взглядов французских синдикалистов. Как Вы думаете, может ли 1793 год во Франции быть достойным предметом поэтического обобщения и отображения? Какие бы темы Вы мне посоветовали? (Роман Гюго¹⁰ – это почти история, не поэзия.)

В драме Г. Бюхнера «Смерть Дантона» ¹¹ (одной из самых поэтичных в мире) индивиды представлены как обособленные от масс, а не как символы масс (это п не было целью автора). Возможна ли вообще эта, одна из величайших тем в поэзии? Ведь здесь реальная история, не предание. Реализм «Ткачей» Гауптмана тоже оказался бы недостаточным. Неприемлем здесь и символизм преданий пьесы «Огонь и ночь». Здесь необходимы новые, до сих пор еще неизвестные средства. Или Вы не видите это как тему? Какие темы Вы считаете возможными? Напишите, мне хочется знать, не будут ли и в этом наши отношения плодотворными.

Против чего Вы больше всего возражаете? Против моего комментария к «Огню и ночи» в последнем письме, против пролога¹² пьесы или против слов в прологе «ведет нас Лачплесис»? Кажется, сама пьеса (без пролога и комментария) находит у Вас полное признание. Для меня важно только это, ибо все остальное -второстепенный вопрос; комментарии и пролог хотя и даны мною, но не являются органической составной частью пьесы, – отец может неправильно судить о своем сыне и сшить ему неподходящую одежду. Затем: хотя пролог написан для пояснения, но его цели эстетические – дать ощущение неодолимости борьбы, и 1) заменить список действующих лиц (обычно при чтении разрушающий все иллюзии), и 2) подготовить чувства и фантазию читателя, отрывая его от будничного, – дать идеальное; сохранять все время вспыхивающее ощущение борьбы, приковать внимание к надеждам масс на возрождение духа борьбы (героя), только в ином виде, связать со всемирными событиями, и, обращаясь к идеальным и героическим стремлениям читателя, указать, насколько велика роль борьбы; читатель должен чувствовать, что и от него потребуются жертвы, и немалые, ибо борьба только еще начинается. Ощущение борьбы, героизма, воли для меня – все, так и следует меня понимать. Только это и должна давать поэзия, а не научные пояснения и обоснования, без героической воли становящиеся лишь малозначительными мелочами, так же как и все экономические условия не менялись бы без этой воли. Момент воли, кажется, и для Вас является решающим, мне думается, здесь мы поймем друг друга. Психологически эта воля не бывает без спадов – так мне пришлось изображать и Лачплесиса. Я больше надеюсь на эту волю и на живых людей, нежели на условия жизни без этой воли. У меня все созвучно с этой идеей; и в поэзии меня более всего интересуют живые люди, они для меня всему мера и символ; реализм (отображение условий жизни) в поэзии – это накопление материала, символизм – синтез. Воля – сущность всего, и высшее ее проявление в массе, в народе или пролетариате. Поэзия будущего должна стать одним из проявлений этой воли, тем самым поэзия поднимется на высшую ступень, будет обладать и более могучей общественной и жизненной силой. Так я оцениваю дух борьбы, психологически временами переживающий и спад. Этот спад имеет место, я не могу этого не изображать, и если отдельные личности или партии не хотят этого принимать во внимание и ничего не ждут от духа борьбы, порою претерпевающего упадок, то они, мне кажется, не выражают психологии масс… Документами психологии народа являются предания и эпосы, и они по большей части заканчиваются надеждами и чаяниями, что погибший герой (то есть дух народа, дух борьбы) воспрянет и принесет окончательное освобождение. Подобную надежду нельзя выразить в драме, поэтому я ее перенес из конца в начало, тесно увязав с психологией масс, пролетариата. На прологе и комментариях не настаиваю.

В самой пьесе повсюду эта взаимосвязь, множеством нитей связаны все стороны явлений, в ней борьба как движущая сила всего развития и масса как носитель всей силы. Как Вы относитесь к отрицанию символизма Плехановым¹³? Не хочу ни убеждать – давно этого не делаю, – ни говорить в пользу пьесы. Хочу лишь высказать свои взгляды: чем больше друзья познают друг друга, тем лучше; мои враги всегда очень быстро и полно меня понимали, даже не понимая моих произведений.

Мы достаточно сильны, чтобы быть разумными и мягкими. Мы не позволим и самым близким нам людям влиять на наши убеждения, однако поэтому и не будем их грубо отвергать. Так и объясняйте мои чувства, когда затрагиваете старые связи. Что они рушатся, в этом Вы не виноваты. Это началось лет 15 тому назад. Если бы Вы даже оставили свою борьбу, я бы не смог, ибо для меня это не просто существенный вопрос – это моя жизнь.

Только ваши шаги неодинаковы, но мы оба ведем и будем вести общую борьбу. О чувствах примите еще одно замечание, ибо может случиться, что Вы с ними столкнетесь и позднее: орудие труда поэта – это чувства, как у ученых и политиков – мысли. Их мысли – это производное чувств, схемы. Он, поэт, знает, что его основа – чувства.

Великие деяния основаны на чувствах, а не на мыслях, чувства ближе к материальным условиям. Разум лишь помогает регулировать деятельность, подобно предварительному бюджетному плану.

Если я чем и близок массам – то чувствами. Разум может ошибаться и изменяться, чувства тоже ошибаются, но не изменяются.

Вы против диалектики? Но специфической диалектики нет ни в пьесе, ни в прологе, ни даже в письме, так как о развитии по кругам диалектика не упоминает. Но в пьесе (в персонаже, построении, идее) этот принцип развития налицо (с.-д. часто называют это диалектикой в более широком смысле слова), может быть, Вы против них протестуете? И Плеханов не признает символов в поэзии (брошюра об Ибсене¹⁴).

Это в настоящее время является для меня средством охватывать явления в их взаимосвязи. Обходитесь ли Вы без принципа развития и что берете вместо него, вернее, что берете вместо диалектики? Думаю, что признаете принцип развития и взаимосвязи, ибо признаете исторический материализм. В пьесе нет также имманентного духа Гегеля – это поэтический символ, которым Гегель не мог бы пользоваться как доказательством в научном исследовании, но и в поэзии он не годится, технически невозможен, ибо в нем нет жизни, тогда уж больше жизни в старом боженьке.

Лачплесис – не имманентная сила Гегеля, ибо моя цель – не научно что-то доказать, а поэтически воплотить в личности (также и в массе) дух борьбы, восстающий, сгорающий, ослабевающий, выразить в драме мысль, что этот дух в ином виде (и в личности) возродится, чтобы достичь следующего, более высокого круга развития.

Если хотите увидеть в Лачплесисе имманентную силу, то в нем пришлось бы отобразить всю мировую историю (видите, здесь этого не сделано), а дан лишь один пример борьбы (скажите свое мнение об этом).

1. V. Knorinš, Rainis un viņa dzeja, «Caltne», 1929, N 2, 27 lpp.[↩]
2. »Literārais mantojums», 1, Rainis, Rïgā, 1957, 380 lpp. [↩]
3. A. Upïts, Kopoti raksti XVII, Rïgā, 1957, 347 lpp.[↩]
4. Ibidem, 348 lpp.[↩]
5. Ibidem, 254 lpp.[↩]
6. А. Упит, Пути развития латышской литературы. Доклад на I съезде советских писателей Латвии 14 июня 1941 года. Бюллетень заседания, стр. 90.[↩]
7. Музей истории литературы и искусства имени Я. Райниса. Письмо Райниса к Аспазии, инв. N 59 014.[↩]
8. Янис Янкав (1886-1918) – журналист и литературный критик, выступавший с критикой латышских декадентов с позиций вульгарного социологизма, принимал участие в революции 1905-1907 годов, в дальнейшем – ренегат революционного движения, противник революционной социал-демократии. Во многом оказался виновником осложнения отношений Райниса с Социал-демократической рабочей партией Латвии.[↩]
9. Georges Sorel, Reflexions sur la violence, Paris, 1908. Книга французского социолога, теоретика анархо-синдикализма, сохранилась в личной библиотеке поэта.[↩]
10. Роман В. Гюго «Девяносто третий год».[↩]
11. «Смерть Дантона» – историческая драма Георга Бюхнера (1813-1837), революционного демократа, мечтавшего о крестьянской революции. Райнис, будучи в эмиграции, перевел драму на латышский язык (опубликована в прогрессивном журнале «Варпас» («Колосья») под редакцией Я. Янсона-Брауна в 1908 году, N 1-4). В кратком предисловии Райнис охарактеризовал Бюхнера как одного «из тех немногих поэтов, кто был способен охватить и отобразить великие идеи своего времени».[↩]
12. В окончательной редакции пьесы «Огонь и ночь» Райнис не дал обычного традиционного списка действующих лиц, а предпослал ей поэтический пролог в прозе с характеристикой всех персонажей, раскрывая значение каждого из них для развития действия пьесы.[↩]
13. Г. В. Плеханов считал, что отображение действительности через символические образы прошлого в современную эпоху является уже недостаточным, не раскрывает сущности явлений: «Когда мысль вооружена пониманием действительности, ей нет надобности идти в пустыню символизма» (Г. В. Плеханов, Избранные философские произведения, т. V, Соцэкгиз, М. 1958, стр. 462).[↩]
14. Книга «Henrik Ibsen» von G. Plechanow, Stuttgart, 1908, с заметками Райниса сохранилась в его личной библиотеке.[↩]