Н. И. Рейнгольд. Английская литература модернизма. История. Проблематика. Поэтика. Учебник

Модернизму — некогда новому, «современному» искусству — исполняется 100 лет. Уже с начала 2000-х мы вступили в сплошную череду юбилеев: каждый год можно праздновать столетие публикации того или иного модернистского шедевра, так что появление впечатляющих размеров тома, посвященного британскому модернизму, сейчас как нельзя более кстати. Книга Н. Рейнгольд при наличии формальных признаков учебно-методического издания (контрольные вопросы, планы занятий, списки литературы) претендует на то, чтобы представить читателю также и результаты исследовательских разысканий и размышлений автора о «революции в литературе», случившейся век тому назад.

В книге, которую отличает дантовская стройность композиции (в основе нумерологии — число 3), объединяются три жанра: авторский учебник; хрестоматия (Приложение 1 — подборка программных статей англо-американского модернизма на языке оригинала); методические указания к семинарам (Приложение 2 — «Практикум»). В учебнике 3 части, в каждой из частей — по 3 главы. Первые две части — историко-литературные («Историко-культурный контекст» и «Проблематика модернизма»), третья часть («Поэтика модернизма») — теоретико-литературная. В первой части обсуждаются термины («английский — британский», «модернизм — современный/новый (modern) — современность (modernity)»), вопросы периодизации; предлагается деление литературы модернизма на четыре этапа — протомодернизм (1900-е годы), ранний (1910-е годы), зрелый (1920-е – начало 1930-х) и поздний модернизм (1930-й – начало 1940-х); рассматриваются истоки модернизма (философия Ницше, Дильтея, открытия в психологии У. Джеймса, этнографические труды Дж. Фрэзера) и протомодернизм (поздний Г. Джеймс, Форд Мэддокс Форд и… эдвардианцы во главе с Г. Уэллсом — то-то удивилась бы Вирджиния Вулф!). Вторая часть посвящена собственно модернизму — по главе на каждый его этап. Три главы последней части отведены модернистским образам и концептам, жанровой природе модернистских произведений, приемам и технике.

Первые две части насыщены фактами и сведениями, дефицит которых обычно ощущается в вузовских учебниках: описывается литературная жизнь начала ХХ века — журналы, писательские объединения, издательства, круг чтения и сфера интересов литераторов, культура (русский балет, музыка, живопись) и живая повседневность — мир, где зародился и созрел литературный модернизм. Заметно стремление автора бороться с общими местами и развенчивать мифы. Иконоклазм, однако, не всегда оказывается уместен. Например, влияние на становление модернизма Фрейда, Юнга и Бергсона объявляется «ложным» постулатом. Фрейд получает отставку потому, что его критиковал Лоуренс, — странный аргумент, особенно если учесть, что Лоуренса не устраивал принцип терапии Фрейда «где было оно, должно стать я», то есть именно то, что делало Фрейда ученым-позитивистом, а не те его идеи, которые оказались столь востребованными у модернистов. Влияние Юнга отрицается, поскольку его первые самостоятельные работы относятся к началу 1920-х. Даже если бы это было и так, значит ли это, что он не мог влиять на модернистов в 1920-е годы? Однако же первые собственно юнгианские работы появились не в начале 1920-х, а на 10 лет раньше, после разрыва с Фрейдом и выхода книги «Психология бессознательного: трансформации и символизм либидо» (1912; англ. перевод — 1916). В Британии Юнг был хорошо известен с середины 1910-х — благодаря усилиям Констанс Лонг, переводчика, публикатора и организатора семинаров и лекций Юнга в Лондоне (1913–1914, 1920, 1923, 1925 годы; в 1924–1925 годах Юнг посетил США), и оперативному появлению его работ в британской периодике. Единственным настоящим «крестным отцом» британского модернизма объявляется У. Джеймс. Описав его воззрения, автор торжествующе заключает: «Вот где обнаруживаются прямые связи с идеями модернистов!» (с. 56), но в чем причина торжества — непонятно: тот факт, что именно к джеймсовским «метафорам сознания» восходит техника потока сознания, — это, как говорят современные студенты, Капитан Очевидность. Загадочно другое: почему автор настаивает на том, что лоуренсовский living continuum или раскованное текучее сознание Вулф восходят исключительно к У. Джеймсу, а Бергсон тут совершенно ни при чем? В заключительном разделе 2-й главы I части («Саморазвитие модернизма») декларируется, что три (опять это заветное число!) писателя оказали решающее влияние на литературный модернизм — Г. Джеймс, Т. Гарди, М. Пруст; однако весь раздел посвящен почему-то только Г. Джеймсу. Непонятным остается и название: никакое «саморазвитие модернизма» здесь не показывается и не обсуждается.

Много места отведено в первых двух частях русским интересам модернистов, в особенности В. Вулф и Д. Г. Лоуренса. Это важные главы книги, богатые историко-литературными фактами. Очень интересен раздел «Ранний модернизм» 1-й главы II части, посвященный переводам русских писателей, в частности сотрудничеству В. Вулф и Д. Г. Лоуренса с С. Котельянским. К сожалению, практически ничего не сказано о переводах и издании британского модернизма в СССР и постсоветской России. Все ограничивается дежурными общими местами, как, например, вот такая summa советской рецепции Т. С. Элиота: «Итак, у «русского» Элиота — типичная для всех модернистов первой половины ХХ века судьба: вначале не переводили, потому что «не пущали», а потом, когда был найден собственный достойный «аналог» (Бродский. — О. П.), и большой необходимости в переводе не стало» (с. 216). Между тем вместо банальных клише про «держать и не пущать» стоило дать факты, показать, как менялись в СССР/России издательская политика, установки литературной критики, переводческие стратегии. Воспроизводство общих мест про якобы тотальный запрет на весь модернизм ведет к тому, что студенты-филологи не знают, что в 1920-е годы советские издательства оперативно переводили и печатали современную западную литературу, что в 1930-е годы Элиота включили в антологию английской поэзии (в переводе Зенкевича и Кашкина), что в середине 1930-х И. Кашкин и сотоварищи перевели, прокомментировали и напечатали в «Интернациональной литературе» 10 эпизодов «Улисса», что «джойсизм» был литературной модой и программная речь Радека на Первом съезде Союза советских писателей посвящалась Джойсу и т. п. и т. д.

В выборе научной литературы бросается в глаза тенденция к институциональному патриотизму — опора почти исключительно на то, что делалось в РГГУ и «близком круге» (А. Зверев, Г. Белая, Н. Морженкова, Е. Гальцова…). С одной стороны, это естественно — и даже отчасти компенсируется общим списком литературы (где фигурируют, например, книги и диссертации А. Аствацатурова, Е. Гениевой, А. Жеребина, «флинтовское» пособие по модернизму Н. Михальской и В. Трыкова 1998 года издания). Однако рекомендуемая к темам литература, как правило, замыкается только на традиции alma mater, что не всегда идет на пользу делу, как, например, в случае с Т. С. Элиотом, о котором в последние лет 20 у нас писали много самые разные исследователи (Ушакова, Красавченко, Толмачёв, Аствацатуров), что явилось настоящим прорывом в элиотоведении.

К отбору и пропорциям материала во II части возникает немало вопросов. В разделе «Модернистское мифотворчество и скепсис» 2-й главы всего две (!) страницы отводятся на разговор о мифологемах у Джойса, причем даже не упоминаются рецензии на «Улисса» Олдингтона («Воздействие мистера Джеймса Джойса» — «The English Review», 1921) и Элиота («Улисс: порядок и миф» — «The Dial», 1923). Рассматриваются мифологемы у Вулф и Лоуренса, но ни слова не говорится о Т. С. Элиоте — притом сколько перьев стерто исследователями, бившимися над мифологизмом «Бесплодной земли» или «Четырех квартетов». В главе 3-й «Расширение модернизма (1930-е — начало 1940-х годов)», включающей такие разделы, как «Культурно-исторические аспекты модернизма», «Критика культуры», отсутствуют Элиот и Паунд, а речь идет главным образом о Д. Г. Лоуренсе. Можно было бы подумать, это оттого, что Элиот и Паунд американцы, однако они без всяких оговорок включаются в число британских модернистов (вместе с Хильдой Дулитл) и присутствуют в целом ряде глав, но не в этой, где их появление абсолютно необходимо.

К первым двум частям можно предъявлять разные вопросы и претензии, но они интересны, нацелены на расширение кругозора студентов и ввод в преподавательский канон новых тем и целых проблемных срезов (русское влияние на английский модернизм, литература «новых женщин» и т. д.). К сожалению, третья часть производит однозначно негативное впечатление. В главе «Образы и концепты модернизма» предлагается вот такой набор «самых существенных» образов: «облако, обыкновенный человек, река/поток, вершина, маска, мужское-женское, андрогин, Другой» (с. 315–317). Раздел с многообещающим названием «Основные концепты модернистского текста» разочаровывает с самого начала: «К таким концептам относятся <…> время и пространство» (с. 317). Во второй главе третьей части «Модернистский текст и жанровые модификации» просто-напросто даны пересказы модернистских романов — джойсовского «Улисса» (хотя сумма сюжетного плана уже давно сделана С. Хоружим), шести романов В. Вулф и романа Хильды Дулитл «Вели мне жить». В главе «Слово и прием в модернистском тексте» автор обращается к текстам В. Вулф, Лоуренса и той же Хильды Дулитл; джойсовские романы, в особенности «Поминки по Финнегану», без которых трудно представить себе серьезный разговор о «слове» в прозе модернизма, даже не упоминаются.

Наиболее раздражающий момент в книге — стилевые огрехи, следствие то ли осознанного решения разнообразить канон академического письма, то ли отсутствия адекватной редактуры. Видимо, в основу книги были положены лекции, и из их расшифровки не были вычищены разговорные элементы, например: «А если творчество писателя не дает оснований причислить его к литературе «потока сознания»? Что, отказать ему в звании модерниста? А если без шуток, сегодня в университетских кругах это стало проблемой <…> Приведу пример, которому я была свидетельницей на конференции…» (с. 36–37).

Текст пестрит английскими кальками — «На Западе собрана риторика модернизма» (с. 11), «копирайт на издание <…> был возобновлен посредством опубликования» (с. 12); «писатель воображения» (с. 97) (речь идет о беллетристе — «imaginative writer»). Читатель постоянно спотыкается о неудобоваримые фразы — «на протяжении полувека в подсознании советского читателя зияла пустота — лакуна модернизма…» (с. 12); «паранойя обитала не только в подсознании советских людей, но и у англичан тоже» (с. 13) и т. п. Все же, несмотря на элементы пиджина в духе джойсовских «Быков Солнца», книга представляет собой по большей части увлекательное и несомненно полезное чтение, которое смогут по достоинству оценить студенты, коллеги и все, кому интересен феномен британского модернизма.